Жало белого города

«В невменяемом состоянии…» – вспомнил я ее слова.

И вдруг понял.

«Черт бы побрал, Унаи. Это ты в невменяемом состоянии!»

Я немного отстранил пристально смотревшую на меня Мартину, не зная точно, злиться ли мне дальше или радоваться тому, что Герман счастлив.

– Но у тебя нет сестер, Мартина, – сказал я призраку девушки моего брата, или кем там она была.

– Есть. У меня есть сестра. Сестра-близнец.

Я протер глаза в уверенности, что галлюцинация исчезнет, но когда снова открыл их, Мартина по-прежнему стояла передо мной.

Из-за отсутствия опыта я решил действовать по принципу терапии, которой, насколько я знал, подвергают пациентов со зрительными или слуховыми галлюцинациями.

– Мартина, ты не настоящая, и я прекращаю с тобой говорить. Не важно, сколько раз ты мне явишься, я не собираюсь обращать на тебя внимание. Я лишь хочу…

«Послать терапию к черту».

– Раз у нас появился шанс попрощаться, пусть даже виной всему моя больная голова… хочу тебя поблагодарить. Спасибо тебе за урок стойкости и жизнелюбия, который ты мне дала. Ты – моя семья, Мартина. Я люблю тебя, как сестру.

Мартина в моей голове нисколько не обрадовалась прощальным словам, но я прошел мимо нее, собираясь покинуть зал и спуститься по лестнице.

В последний момент не выдержал и оглянулся, но в зале никого не было. Только шлемы да пики.

Я схватил телефон так, словно собирался его раздавить, и позвонил Эстибалис:

– Ты где, Эсти?

– У себя в кабинете. А что?

– Я сейчас приеду, встретимся на стоянке. Нам надо поговорить наедине.

Я был в ярости. Эстибалис меня уже поджидала. Вид у нее был обеспокоенный.

Я припарковался на пустынной парковке в заднем ряду и открыл пассажирскую дверцу. Эстибалис села в машину.

– Что случилось? Ты белый, как привидение.

– Привидение? Да, я увидел привидение, у меня чуть инфаркт не случился! И не только видел. Эсти, я разговаривал с призраком Мартины.

– Что?

– Что?.. – повторил я, чувствуя, что краснею. – Да так, ничего. Совсем ничего, просто у тебя, Эсти, съехала крыша. Повредились этические критерии. Ты слишком далеко зашла, дорогая. Ты скормила мне психотропное вещество, да еще – в разгар расследования, когда мы должны быть полностью собранны и контролировать ситуацию на сто процентов… Просто бред какой-то! Когда ты мне его дала? Сегодня утром, в кафе?

Эстибалис сжала челюсти, сложила руки на груди и посмотрела в сторону.

– Не задавай мне риторических вопросов. Знаешь же, что я этого не люблю.

Я вздохнул, надеясь, что ярость пройдет сама собой, но ничего не менялось.

– Сколько действует это дерьмо?

– Побочный эффект скоро пройдет, а вместе с ним – и твоя устойчивость к рогипнолу.

– Сколько оно действует? – повторил я, теряя терпение.

– Часов двенадцать… как мне кажется.

– Кажется?

– Да. Мне кажется, ближе к вечеру его уже не будет в организме. Так говорил Энеко.

Раздражение и ярость сменились во мне глубокой печалью.

Это было прощание. С этого момента обратного хода не было.

– Эсти, то, что ты сделала, – ненормально, пойми. И я… я не хочу с тобой работать. Я никому не скажу о том, что ты сделала. Я не хочу тебе вредить. Но больше тебе не доверяю, не смогу пить с тобой кофе или есть бутерброды. Завтра поговорю с заместителем комиссара. Либо ты сама уйдешь, либо уйду я. И когда мы покончим с этим делом, больше никогда не буду твоим напарником.

– Я сама уйду, инспектор Айяла. Вы не обязаны расплачиваться за мои ошибки.

– Слишком поздно, инспектор Гауна. Слишком поздно. Выйдите, пожалуйста, из моего автомобиля.

Я долго сидел в машине. Я был в ступоре. Меня пугало, что в моей крови все струится яд.

Ничего больше не желаю знать. Ни про Эстибалис, ни про Альбу, ни про кого-то еще.

Когда я покончу с этим делом – если только дело не покончит со мной и со всеми моими делами, – возьму отпуск. Уеду подальше, может быть, вместе с Германом, чтобы о нем заботиться… Да, чтобы о нем заботиться.

А что, если голова у меня навсегда повредилась от чертова зелья? Я постарался взять себя в руки и включил газ.

«Какие у тебя планы, Унаи?»

В первую очередь – Лучо. Твои планы – Лучо.

Я набрал номер и подождал, пока он не обрушит на меня свое обычное многословие.

– Лучо, нам нужно увидеться, и, ради бога, не нужно больше никаких объяснений и отсрочек; до сих пор ты был слишком креативен. Найдется у тебя минута?

К моему удивлению, он сразу же согласился со мной – поговорить, и мы условились встретиться в парке Арриага, тихом удаленном месте, где можно спокойно пообщаться с тем, кто был моим другом со времен учебы в Сан-Виаторе.

– Сто лет сто зим, Кракен! – сказал он, похлопав меня по спине. – Сколько же мы не виделись? Прошло всего несколько недель, но за это время с тобой столько всего случилось, что можно сказать, у тебя другая жизнь… Как ты пережил историю с Мартиной?

«Мартина, – подумал я, сжав зубы. – Мартина явилась с того света, потому что беспокоится за меня. Способен ли на нечто подобное ты, приятель?»

– Честно говоря, лучшее, что я могу сделать для Мартины, – это поймать подлеца, который ее убил. И ты мне в этом поможешь. У нас с тобой назрел важный разговор, Лучо.

– Выражайся яснее, а то что-то я перестал тебя понимать. – Он уселся на скамейку напротив пруда.

– Во время нашей последней встречи, когда я спросил тебя про источник, передавший тебе фотографии близнецов с пятнадцатилетней жертвой, ты сказал что-то вроде того, что это тайны редакции. У меня появились мотивы полагать, что роль прессы в этой истории как сейчас, так и двадцать лет назад была определяющей и действия ваши не всегда руководствовались желанием донести до людей информацию.

– И кого же ты обвиняешь?

– Тебя, директора твоей газеты…

– Меня? С какой стати?

– Это ты вбил мне в голову подозревать Эгускилора, ты восстановил общество против Игнасио и уничтожил все варианты социальной реабилитации Тасио. Похоже, наступило время спросить тебя, где ты был во время убийств.

– Ты серьезно, Кракен? – Он испуганно посмотрел на меня. – Представить не могу, что мой друг мне не доверяет… Как давно мы с тобой знакомы, с шести лет?

– Ты уходишь от ответа, Лучо, – напомнил я. – И это не делает тебя более наивным.