Жало белого города

– Внучка мне все рассказала. Вы даже не представляете, как я мечтал, чтобы дело Нанчо Лопиданы подняли из архивов.

– Вряд ли это можно назвать пересмотром дела, – пояснил я с набитым ртом. – Мы занимаемся другим расследованием, и неожиданно всплыло имя этого парня.

– Дело обязательно нужно пересмотреть… я был не согласен с выводами полиции.

– Можете объяснить почему?

– Видите ли, погиб не только Нанчо. В ту ночь пропал его сосед по комнате, ни песеты не заплатил, и больше я о нем ничего не слышал. Я сказал про это полиции, и они ответили, что, если нет официального заявления от родственников, они не имеют права его искать.

Пару секунд я молча смотрел на него. Этого я не ожидал.

– Вы утверждаете, что сосед Нанчо тоже исчез? В отчете про это ни слова.

– Что значит – ни слова? – От возмущения старик ударил тростью в пол. – Они обязаны были про него написать, я требовал у инспектора…

– Там ничего нет. А как вы узнали, что в ту ночь в комнате умер Нанчо, а не его сосед?

Старичок пожал плечами, как будто это было абсолютно очевидно.

– Потому что он лежал в кровати Нанчо, и одежда, несмотря на копоть и гарь, тоже принадлежала Нанчо.

«Этого недостаточно, для хорошего следователя этого совершенно недостаточно», – подумал я.

– Хорошо. А вы помните, как звали соседа Нанчо?

– Помнить не помню, но если вы наберетесь терпения, я найду регистрационную карточку хостела. А пока покажу вам альбомы с фотографиями. На обратной стороне я обычно записывал имена постояльцев, которые жили – подолгу, чтобы никого не забыть. А то ведь их столько – было…

– А фотографии Нанчо у вас не сохранилось? – Я сглотнул.

Наконец-то, наконец-то я узнаю, связан ли он каким-то образом с близнецами.

– Конечно. И его соседа тоже. Студенты, которые учились в Памплоне, участвовали в наших вечеринках и, если не разъезжались по домам, отмечали с нами Рождество и другие праздники. Эти двое все время держались вместе. Сделались похожи один на другого, как братья.

– В смысле?

– Если вы посмотрите на фотографии тех лет, сразу всё поймете. Появившись у нас в хостеле, Нанчо был скверно одет, волосы вечно лохматые, но когда подружился с тем парнем, он начал выглядеть все лучше и лучше, одеваться приличнее, похудел и сделал стрижку как у журналиста, наверняка в той же парикмахерской, где они все стригутся. И хотя тот был темненький, а Нанчо рыжий, со временем они стали похожи, как близнецы, даже удивительно. Нанчо оставалось только покрасить волосы, и стал бы точной копией своего соседа. Вот, смотрите… чтобы вы не думали, что я преувеличиваю.

– Простите, вы упомянули «журналистов». Что это значит?

– А разве я вам не сказал? Тот студент, который пропал, изучал журналистику. Родители у него умерли, в семье он был единственный сын. Кажется, приехал из Мадрида, унаследовал там деньжат, а отец всегда мечтал, чтобы парень занялся журналистикой, как его дед или кто-то из родственников.

– Можно посмотреть альбомы?

– Будьте любезны, подайте-ка мне вон тот, который начинается с 1989 года, а то я неуклюжий, еще свалятся все на меня. – Он указал на старинный книжный шкаф.

Я встал и принялся перебирать альбомы год за годом. На корешке одного из них красовалась наклейка 1989–1990. Затем я уселся рядом со старичком, стараясь скрыть владевшее мной нетерпение. Старик начал перелистывать цветные страницы увесистого фолианта.

– Нашел! – воскликнул он, ткнув пальцем в одну из фотографий, которую я не видел за его пальцем.

– А можете… Можете убрать палец, чтобы я мог его рассмотреть?

– Конечно, конечно. Вот, таким был Нанчо Лопидана, когда приехал в наш хостел. Это были первые дни, но он уже тогда подружился с тем журналистом.

Я склонился над снимком. Типичная гамма девяностых, как будто фото пропустили через фильтр в «Инстаграме».

Нанчо был круглолицым малым, физиономия – как полная луна, маленький нос, близко посаженные глазки. Слишком широкое лицо для мелких черт, будто не соответствующих ему по размеру. Гладкие волосы, длинная челка, зачесанная на бок, маленький подбородок выдает болезненную застенчивость. Он казался чужим, почти испуганным на вечеринке постояльцев, которые взрывали хлопушки и подбрасывали в воздух цветной серпантин.

– А это студент, вот смотрите, слева, – рассказывал старый хозяин хостела.

Второй парень был настоящий красавчик, смуглый, с короткими черными волосами, худой – он смотрел в камеру прямо и доброжелательно, одной рукой обнимая Нанчо за плечи, словно делая его участником вечеринки.

– У вас сохранилось его имя?

Старик поднял прозрачную защитную пленку и перевернул снимок.

– Хм, почему-то здесь не указано… как же так… – растерянно пробормотал он. – Но у меня есть и другие, не беспокойтесь.

Он листал страницы, показывая мне фотографии – прошлых лет, запечатлевших Нанчо вместе со своим другом. Они были рядом все время. На одних снимках разговаривали, что-то друг другу рассказывали. На других корчили рожи перед камерой с бесстыдством юнцов, которым нет и двадцати.

– Видите? – Старик показал мне один из снимков. – Нанчо вдруг начал курить, как паровоз, что очень не нравилось его другу. Сам журналист не курил и не позволял Нанчо дымить в общей комнате. В ночь своей гибели Нанчо был один. Думаю, бедняга уснул с сигаретой.

Он был прав. На всех последних фотографиях Нанчо позировал с сигаретой в зубах. Всего я насчитал семь снимков, где они были вместе, и от одного фото к другому перемены в облике Нанчо бросались в глаза все сильнее.

– Можно достать из альбома все фотографии, на которых изображен Нанчо? Обещаю, что они вернутся на свои места.

– Забирайте… Потом как-нибудь разберемся, – старик согласно кивнул.

Я разложил фотографии в одну линию на низком столике в гостиной, отодвинув в сторону печенье.

Перемены в Нанчо не просто были очевидны: в них было нечто пугающее. В продолжение месяца он похудел, остриг волосы и носил ту же куртку «Ливайс» с красной этикеткой и воротом из белого искусственного меха, что и его друг. На последних снимках облик Нанчо изменился настолько, что его невозможно было узнать. Он смеялся, как остальные постояльцы, снисходительно болтал с какими-то девицами в мини-юбках, на других снимках обнимал своего друга, держа в руках кружку пива, с неизменной сигаретой в зубах.