Жало белого города

Я не погиб, но осталось ощущение, что самоубийство Серхио можно было предотвратить, а вместе с ним – гибель Паулы и моих близнецов. Тогда-то я и решил заниматься уголовным расследованием, специализируясь на психологии убийц. Но что-то изменилось, с тех пор я не могу видеть мертвых. Ты моя начальница, и не надо бы тебе про такое говорить, но… у меня появляется рвота, я физически плохо это переношу.

– Привыкнешь. У многих такое рано или поздно случается.

– Я не хочу привыкать. В том-то и дело. Я воспринимаю это как наказание; вот та цена, которую я вынужден был заплатить, плохо справившись со своей работой, не успев вовремя.

Я говорил лишнее. И понимал это. А в разговоре сильнее тот, кто говорит меньше. Это было одно из важнейших правил во время допросов, но сейчас я падал, и падал осознанно.

Я не мог замолчать, не мог прервать на середине эту предельную искренность, которую позволил себе рядом с ней.

– Я начал изучать криминальную психологию, изучал невербальный язык и мотивацию, иногда такую предсказуемую и очевидную, что кажется, будто мы движемся по жизни с пузырями возле рта, как в комиксах. Но никто не удосуживается поднять глаза и прочитать слова, которые мы выкрикиваем. Знаешь, что такое ударная вязкость?

– Способность некоторых людей выискивать хорошее в плохом опыте.

– С тех пор я много работал, чтобы стать хорошим следователем, стремился к тому, чтобы пережитое сделало меня лучше. Но я, конечно же, не идеален; во всем этом есть также и темная сторона. Например, с тех пор я не доверяю друзьям; наверное, я никогда не смогу полностью кому-либо доверять. Не потому, что кто-то способен намеренно причинить мне боль. Мы с Паулой были единственными, кто продолжал поддерживать Серхио спустя почти два года, единственными, кто по-прежнему сопровождал его в воскресных поездках, а Серхио не подумал о нас, когда направил машину на дерево. Это был обычный суицидальный инстинкт; его желание свести счеты с жизнью было сильнее, чем гуманность или благодарность близким друзьям. Мы такого не ожидали, и вначале я повторял себе, что это было непредсказуемо. Но затем просмотрел статистику modus operandi смертников. Большинство предпочитают внезапную смерть, прыжок в никуда. Серхио жил на втором этаже и работал в офисе на первом. В Витории у него не было реального шанса подняться на высоту, откуда он мог бы спрыгнуть и покончить с собой, не выходя из зоны комфорта. Есть самоубийцы, которые наносят себе повреждения холодным оружием, но никогда не трогают лицо и всегда предварительно раздеваются. Серхио страдал белонефобией, боязнью острых предметов, и брезговал кровью. Так что эти два способа были исключены. Не умел вязать узлы, был неуклюж во всем, что касалось работы руками. Он был кросс-доминантен – никогда точно не знал, где право, где лево. Не умел пользоваться инструкциями, убегал от любой физической работы…

– Какова же твоя цель?

– Моя цель – добраться туда, где меня пока нет. Хочу стать таким крутым специалистом в психологии, чтобы точно знать, не обманывая себя, что, окажись Серхио сегодня передо мной, я бы поставил его под интенсивное наблюдение в связи с повышенным риском самоубийства. И разумеется, не позволил бы садиться за руль. Поэтому мне нравится моя работа, как никогда. Убийцы, преступники, злоумышленники… все они предсказуемы, и для меня это очень удобно. Как это ни парадоксально, среди них я чувствую себя в безопасности, потому что всегда ожидаю худшей реакции, и они, как правило, меня не разочаровывают.

– Тогда мы с тобой противоположности. Ты веришь в предсказуемость, а я скорее фаталист.

Я посмотрел на нее с удивлением.

– Что это значит?

– Я совершенно уверена, что, когда убийца решил тебя убить, ты ничего не сможешь поделать, – сказала она, машинально теребя свисток, который всегда носила на шее. – Он отыщет способ, выберет подходящий момент. Как правило, все мы довольно рассеянны. Удар ножом в живот посреди улицы – или втихаря в подъезде? Стакан с отравленным напитком, всего-навсего замена белого вина на промышленную посудомоечную жидкость? Наемник, который уложит тебя двумя выстрелами на светофоре? Телефонный провод, обмотанный вокруг шеи? Вообще говоря, для обычного человека не существует способа избежать убийства, если кто-то решил его прикончить. Мне нравится изучать дела, которые мы рассматриваем и фотографии мест преступления, поступающие в мои руки, и думать о практическом способе остаться в живых, но я себя не обманываю: какой бы подготовленной я себя ни чувствовала, его мотивация всегда будет сильнее.

– Именно поэтому я верю в предотвращение убийств, – повторил я. – И хочу поймать его раньше, чем он продолжит убивать.

– Мы не можем защитить всех виторианцев тридцати лет с двойной алавской фамилией. Их четыре тысячи шестьсот тридцать два. Несмотря на предупреждение беречь себя, кто-нибудь допустит оплошность. Убийца на это и рассчитывает. И найдет способ расправиться.

– Заместитель комиссара не должен так думать, – заметил я. – Иначе что он может ждать от подчиненных?

– Ты идешь по следам убийцы, который давно уже планирует свои преступления. Я не верю, что ты способен предотвратить следующее убийство, но, думаю, сможешь расследовать прошлые, и это, как ни парадоксально, поможет в будущем.

– Честно говоря, не понял, комплимент это или выволочка. В любом случае мы не соблюдаем наш договор.

– Я знаю, что делаю, Кракен. – Она посмотрела на часы. – И пойду-ка я прочь, пока мы и дальше не нарушили наши обещания. Увидимся через пару часов.

И она побежала по улице размашистой тренированной рысцой. Светало, день обещал быть жарким. Ее белые леггинсы исчезли вдали.

Я смотрел ей вслед, чувствуя себя еще более одиноким, чем обычно. Если б это была другая девушка, я предложил бы ей позавтракать вместе, чтобы восстановить силы. Такие вещи очень помогают на протяжении дня.

Такое случается. Ты попадаешь в ловушку, когда самому тебе этого вовсе не хочется, попадаешь в ловушку, когда ни в коем случае не должен этого делать. Это происходит помимо твоей воли, твоих намерений и даже личности человека, который тебя невольно спровоцировал. Должно быть, это феромоны, нечто неуловимое, неосязаемое, но оттого не менее реальное. Именно это и произошло. Оно было связано с тем, что я, независимый человек, состоявшаяся личность, прислушивался к топоту ее кроссовок во время бега, к ритму ее пробежки, который узнавал издали, когда она приближалась по темным пустынным улицам Витории, параллельной и тихой. Это было связано с тем, что я снова просыпался день за днем как подросток, с тем, что я каждый раз после пробежки услаждал себя в душе и знал, что готов возобновить сексуальные приключения вольного стрелка в поисках доступной любви. Я был в двух шагах от этих поисков.

Добиваться перевода в такое время – не вариант. Это было самое важное расследование за всю мою карьеру, и я знал, болезненно осознавал, что бойня продолжится. Зачем же оставлять этого мерзавца на свободе?

В то время я и представить себе не мог, что человек, о котором идет речь, строил планы, чтобы помешать мне осуществить свои намерения.

16. Ангел Санта-Исабель

Итак, второй сезон: испытания, союзники, враги. Захватывающие приключения героя. Доверься интуиции, #Кракен.

2 августа, вторник

В тот день с самого рассвета стояла невыносимая жара, в воздухе совсем не осталось кислорода. Казалось, город засунули в стеклянную банку, выставленную под палящее солнце. Те, кто предсказывал аномальную жару, сильно преуменьшали.

Ранним утром мы устроили оперативное совещание прямо в машинах, припаркованных возле кладбища Санта-Исабель в районе Сарамага.

Эстибалис поджидала меня у железной решетки входных ворот. Она была в штатском и темных очках, видимо, надетых в честь похорон. Мимо проследовал Антонио Фернандес де Бетоньо, оптик, в сопровождении представителей мэрии. Нас он едва удостоил взглядом: невозмутимо шагал своей дорогой, будто явился на экскурсию по кладбищу, которые в последнее время вошли в моду.

Позади него шли родственники, сопровождающие плачущую женщину, вероятно, его бывшую жену, которую поддерживали подруги. Лицо женщины скрывалось за такими большими солнцезащитными очками, что мне почти не удалось разглядеть его черты. Подружки Энары тоже рыдали. Пейо пришел один. На нем был костюм, тесноватый для его тучной фигуры. Волосы убраны в хвост. Он двигался от могилы к могиле, усеивая свой путь мокрыми салфетками. Вид у него был отчаявшийся и потерянный.

Мы с Эсти молчали, внимательно посматривая на остальных.