Железный Ворон 2

Я закрыл глаза.

— Понимаю, ректор. Я вас понимаю, — сказал я тихо.

Но я не сел на коврик.

Нити. Сети. Я снова увидел их. Я не стал искать точку на карте. Я просто потянулся к ощущению… простора. Туда, где поле. Туда, где ветер. За стены этой проклятой Академии.

Я нашёл нужную нить. Схватился за неё.

Хлоп.

Мир моргнул.

Запах озона и камня исчез. Его сменил густой аромат свежескошенной травы, земли и полевых цветов. Тишину зала сменил шелест листьев и пение птиц.

Я открыл глаза.

И я был уже не у ректора.

Я стоял посреди бескрайнего, залитого солнцем поля. Позади меня, в паре километров, виднелась тёмная громада Академии с её шпилями и башнями. Впереди — куда ни глянь — простирались луга, перелески и синяя лента реки на горизонте.

Я был на свободе. По-настоящему.

Я сбежал. Сбежал с личного урока ректора Академии, из самого защищённого места. Я сделал то, чего, возможно, не делал никто до меня.

Я стоял посреди поля, ветер трепал мои волосы, и я… я не знал, что чувствовать. Восторг? Страх? Облегчение? Всё вместе.

Я не думал о последствиях. Не думал о ректоре, об Академии, о «Химерах».

Я просто шёл.

Как в том старом фильме про Форреста Гампа, который я когда-то смотрел. Просто шёл вперёд, куда глаза глядят. Через поле, потом через небольшой лесок, где пахло соснами и влажной землёй.

И мне… мне действительно становилось легче. С каждым шагом напряжение, копившееся неделями, уходило в землю. Я глубже дышал. Я чувствовал, как солнце греет лицо. Я слышал пение птиц, а не шёпот в коридорах.

Мне не хотелось назад, в эти стены. Не хотелось быть этим чёртовым «избранным», «приманкой», «феноменом». Не хотелось этого бесконечного внимания к моей персоне. Хотелось чего-то простого. Заземлённого.

Я шёл так часа два, пока на горизонте, в низине у реки, я не увидел дымки. А потом и сами дома.

Это была деревушка.

Я спустился с холма и подошёл ближе.

Деревня была небольшой. Десятка два крепких, рубленых домов, огороды, мычащая корова на привязи. По пыльной улице бегали чумазые дети. Женщина в простом платке несла вёдра с водой на коромысле. Мужик в распахнутой рубахе колол дрова.

Это был… обычный мир. Почти такой же, как тот, который я помнил. Простой. Понятный.

Я стоял на окраине деревни, в своей странной, элегантной академической форме, и чувствовал себя инопланетянином.

Моё появление не осталось незамеченным. Дети перестали бегать и уставились на меня с любопытством. Женщина с вёдрами остановилась и посмотрела с опаской. Мужик с топором нахмурился.

Они видели не просто незнакомца. Они видели мага. Аристократа. Кого-то из другого мира.

Из крайнего дома вышел староста — седобородый, кряжистый старик с цепким взглядом. Он подошёл ко мне.

— Доброго дня, ваша милость, — сказал он, почтительно, но без подобострастия, склонив голову. — Чем обязаны? Потерялись, аль ещё какая нужда?

Он ждал моего ответа. И от этого ответа зависело, как меня здесь примут. Как врага, как господина или как… просто человека.

Я посмотрел на этого кряжистого старика, на его мозолистые руки, на его простое, обветренное лицо. И вся моя аристократическая спесь, которой у меня и так не было, улетучилась.

— Послушай, — сказал я, и мой голос был усталым, но искренним. — Окажи мне услугу. Давай без вот этого, без «княжич-хренажич»…

Я почувствовал внутреннее сопротивление, привычку играть роль, но пересилил её и просто брякнул то, что было на душе.

— Я Петя. А тебя как звать?

Староста замер. Его цепкий, умный взгляд на мгновение растерялся. Он смотрел на меня, на мою дорогую форму, на герб на груди, и пытался сопоставить это с моим простым, почти деревенским обращением.

Он явно ожидал чего угодно — приказа, высокомерия, просьбы о помощи. Но не этого.

Он крякнул, почесал в своей седой бороде.

— Петя, значит… — протянул он, и в его глазах появилось что-то новое. Не страх. Не подобострастие. А… простое человеческое любопытство. — Чудное имя. Не дворянское.

Он выпрямился.

— А меня Михалычем кличут. Староста я тут. Так что тебе надобно, Петя? Воды испить, аль передохнуть?

Он не поверил мне до конца. Но он принял мою игру. Он обратился ко мне так, как я просил.

— Покажи мне, если не затруднит, Михалыч, как вы тут живёте? — сказал я, глядя не на него, а на деревню. — Какие у вас заботы, тяготы? Или… радости простые? В общем, просто… хочу осмотреться.

Моя просьба была странной. Дворянин, интересующийся бытом простолюдинов. Это было за гранью их понимания.

Михалыч снова крякнул, задумчиво глядя на меня.

— Осмотреться, значит… — протянул он. — Ну, гляди. Чего не поглядеть-то?

Он махнул своей широкой, мозолистой ладонью.

— Заботы у нас простые. Чтобы корова доилась. Чтобы жито взошло. Чтобы зимой дров хватило. А радости… — он усмехнулся в бороду. — Радости тоже простые. Сын родился — радость. Урожай собрали — радость. Вечером после работы чарку-другую пропустить — тоже радость.

Он повернулся и пошёл по пыльной улице.

— Пойдём, раз пришёл. Покажу тебе наше «богатство».

Я пошёл за ним.

И он начал мне показывать. Вот кузница, где местный кузнец подковывал лошадь. Вот амбар с зерном. Вот маленький домик, откуда пахло свежим хлебом — пекарня. Вот женщины у реки, стирающие бельё и весело переговаривающиеся.

Это была простая, тяжёлая, но настоящая жизнь. Здесь люди работали. Радовались простым вещам. Заботились друг о друге. Здесь не было интриг, помолвок по расчёту и убийств из-за «разочарования».

Мы шли по деревне, и я чувствовал, как с души спадает камень. Я дышал этим воздухом, и он был целебным.

Мы подошли к его дому. Из дома выбежала маленькая девочка лет пяти, босая, в простом сарафанчике.

— Деда! Деда, смотри!

Она протянула ему на ладошке… лягушку.

— О, какая знатная, — похвалил Михалыч. — Неси её к реке, внучка, пущай плывёт.

Девочка хихикнула и убежала. А затем она обернулась и с любопытством посмотрела на меня.

— Деда, а это кто? — спросила она, не боясь. — Принц?