Железный Ворон 2

Я не знал, что ей ответить. Но слова вырвались сами. Тихие, но полные веса.

— Это ты мне скажи.

Анастасия замерла. Она ожидала приказа, определения, чего угодно. Но не этого. Я не стал решать за неё. Я дал ей свободу выбора, которой у неё никогда не было.

Она смотрела на меня, и её ледяная маска снова начала таять. В её глазах отражалось смятение, недоверие и… что-то ещё. Что-то похожее на надежду.

— Я… — она запнулась. — Я не знаю.

Это был первый раз, когда она призналась в своей неуверенности.

— Я всю жизнь была «наследницей», «невестой», «активом»… Я не знаю, кем ещё я могу быть.

Она смотрела на меня, и в её взгляде больше не было холода. Только растерянность.

Я шагнул к ней и взял её за руку. На этот раз — тепло и нежно. Не как властитель, а как… человек.

— Рядом со мной ты можешь быть самой собой, — сказал я тихо.

Она посмотрела на наши сцепленные руки, потом на меня. Она не вырвала свою ладонь.

— Я… я не знаю, кто это — «я сама», — прошептала она.

В этот момент в кабинете ректора, среди отголосков великих битв за власть, родилось что-то новое. Не союз по принуждению. А хрупкое, шаткое, но настоящее… партнёрство.

Дверь кабинета открылась, и вошёл лекарь Матвеев. Он посмотрел на нас, на наши сцепленные руки, и на его лице отразилось удивление.

— Княжич… княжна… Ректор просил передать, что заседание Совета по поводу даты вашей… церемонии… назначено на завтра, на десять утра.

Он откашлялся.

— А ещё… он распорядился снять с вас все ограничения. Вы можете возвращаться в свои родовые крылья. Или оставаться в Башне Магистров. На ваше усмотрение.

Свобода. Настоящая, полная свобода.

— И, Алексей… — добавил лекарь, глядя на мою правую руку. — Зайдите ко мне в лазарет, как будет время. С этим… нужно что-то делать. Проклятие само не пройдёт.

Он кивнул и вышел, оставив нас одних с этой новой реальностью.

— Послушай, — сказал я, и мой голос был низким и убеждающим. Я смотрел ей прямо в глаза, не отпуская её руки. — Это очень важно. Ты должна постараться забыть всё, что было до. До нашей… свадьбы. Теперь ты взрослая. Понимаешь? И ты можешь положиться на меня.

Я шагнул ещё ближе.

— Отбрось всё. Всё, чему нас учили. Весь этот этикет, всю эту вражду. Всё это неважно. Грядёт новая реальность. Я её чувствую. Она во мне, и она стремится наружу.

Не отрывая от неё взгляда, я свободной рукой обнял её за талию и мягко, но настойчиво, притянул к себе. Теперь нас разделяли лишь сантиметры. Я чувствовал холод, исходящий от её платья, и тепло её дыхания.

А затем, очень медленно, я начал наклоняться, поднося свои губы к её губам.

Она замерла. Её тело напряглось, как натянутая струна. Я видел, как в её серых глазах отражается паника. Это был инстинкт. Реакция на нарушение всех правил, на вторжение в её личное, ледяное пространство. Она хотела оттолкнуть меня, отшатнуться, заморозить. Я это видел в её ауре.

Но она этого не сделала.

Она смотрела на меня, на мои глаза, и её собственная борьба была почти осязаема. Борьба между многолетним воспитанием, страхом, недоверием… и тем новым, непонятным чувством, которое зародилось между нами.

В тот момент, когда наши губы почти соприкоснулись, она закрыла глаза. Это был её безмолвный ответ. Знак… капитуляции. Или доверия.

И я её поцеловал.

Это не был страстный или требовательный поцелуй. Он был осторожным. Исследующим. Как первый шаг на неизведанной земле. Её губы были холодными, как снег, но под этим холодом я почувствовал… тепло. Скрытое, дрожащее, живое.

Это длилось всего мгновение.

Я медленно отстранился. Мы стояли, глядя друг на друга. Тишина в кабинете была оглушительной.

Она открыла глаза. В них больше не было ни паники, ни холода. Только глубокое, бесконечное… смятение. И что-то ещё. Что-то, чего я не мог прочесть.

Она ничего не сказала. Просто молча высвободилась из моих рук, развернулась и быстрыми, но уверенными шагами вышла из кабинета.

Оставив меня одного.

Я просто стоял посреди пустого кабинета, осмысляя то, что только что произошло. Я не мог понять. Не мог осознать. Всё это было каким-то сном…

И в этот момент я подумал, что этот сон может закончиться катастрофой. Или… я не знал, чем. Но я чувствовал, что не мог не делать того, что делал. Всё это происходило через меня. Этот зов, эта сила — она была сильнее меня.

А может, я просто глупец. Несносный идиот, который не понимает, что он творит.

Что ж. Тогда пусть судьба меня рассудит.

Я сжал ноющую правую руку. Боль отрезвила. Это было реально. И с этим нужно было что-то делать.

Я вышел из ректората и, уже уверенно ориентируясь в коридорах, направился в лазарет.

Я вошёл без стука.

Степан Игнатьевич был в своём кабинете. Он сидел за столом и что-то писал в журнал. Увидев меня, он отложил перо.

— Я уж думал, вы не придёте, — сказал он спокойно. — Садитесь. Показывайте.

Я подошёл и протянул ему свою правую руку.

Лекарь взял мою руку. Его пальцы были тёплыми и сильными. Он внимательно осмотрел чёрные вены, которые расползлись от запястья почти до локтя. Он слегка нажал на одну из них. Я поморщился от вспышки ледяной, обжигающей боли.

— Мерзость, — пробормотал он с отвращением. — Классическое некротическое проклятие. Оно не убивает. Оно… отравляет. Медленно высасывает жизненную и эфирную энергию, превращая конечность в мёртвую, бесполезную плоть.

Он посмотрел на меня, и его взгляд был очень серьёзным.

— Обычными целительскими плетениями это не убрать. Они просто не подействуют на мёртвую энергию. Нужно… выжигать.

Он отпустил мою руку.

— Это будет больно, Алексей. Очень.

— Я готов, — ответил я твёрдо.

— Хорошо.

Он подошёл к одному из своих шкафов и достал оттуда не травы или микстуры. Он достал тонкую серебряную иглу, длиной с мой палец, и небольшой кристалл, который горел ровным, тёплым золотистым светом — как солнце.