Жемчужинка для Мажора

— Поясни! — Не позволяю ему уйти от темы. — В чём это я виновата?

Мажор запрокидывает голову к потолку. Тяжело вздыхает. Опускает её, снисходительно глядя на меня, и лишь потом отвечает.

— Тебя так легко взять на понт, седовласка. Но именно это мне в тебе и нравится. Эта безуминка. — Подслащивает пилюлю. Но я не покупаюсь.

— Глеб! — Угрожающе шиплю.

— Ладно-ладно, — закатывает глаза. И в следующую секунду меняется в лице.

Черты лица брюнета становятся хищными. Он смотрит на меня с высоты своего роста. А я впервые за всё время подмечаю, насколько маленькой выгляжу по сравнению с Соколовским. Он мог бы меня одним ударом прихлопнуть.

Я сглатываю и отхожу назад, упираясь спиной в стену, когда Глеб наступает. Корю себя за внезапный порыв, но уже поздно.

— Я видел Крицкую, — тихо и глухо начинает свою обвинительную речь. В его голосе больше нет ни намёка на улыбку или клоунаду. — Что она тебе сказала?

— Тебя это не касается, — отмахиваюсь, поворачивая голову в сторону. Соколовский очень близко, так, что в лёгкие пробирается его запах. Так, что трудно дышать.

— О, нет, Ариночка. Касается. Ещё как касается, — его голос низко вибрирует, отчего внутри меня что-то сжимается в тугой комок. — Ты обещала доверять мне. — Пальцы брюнета ложатся на мой подбородок. Поднимают мою голову вверх и заставляют меня посмотреть на него. — Поэтому я спрошу ещё раз. Что. Она. Тебе. Сказала?

Вопрос повисает в воздухе. Я заворожено смотрю в янтарные глаза, как зайчонок на змею, которая вот-вот его съесть. И зачем-то спрашиваю тихо:

— Зачем ты делаешь это всё, Глеб?

— Делаю что?

— Это…

Изо рта вырывается судорожный выдох, когда Соколовский проводит большим пальцем по моей нижней губе вместо ответа.

— Это? — С какой-то потаённой издёвкой интересуется парень. — Или это? — Провокационно ухмыляется, кладёт руку мне на талию, обёрнутую плотным полотенцем. И медленно, с чувством сжимает его в своей ладони, при этом, пристально глядя мне в глаза.

В груди всё сладко сжимается, а низ живота горячо пульсирует, несмотря на то, что между мной и Соколовским, словно чёрная кошка перебежала. Меня снова трясёт всю, но уже не от того, что я замёрзла. Меня поглощает другое чувство. Нечто глубокое и необъяснимое. И в то же время настолько очевидное, что трудно дышать.

— Ты, правда, хочешь знать ответ? — Глеб склоняется ко мне и нежно проводит по щеке носом.

— Хочу. — Уверенно киваю, сглатывая. Во все глаза смотрю на брюнета, который слегка отстраняется и заключает моё лицо в свои ладони. Жду с неким нетерпением и трепетом в груди.

А когда получаю долгожданный ответ, весь мой привычный мир рушится. И даже осколков не оставляет.

— Потому что я люблю тебя, Жемчужинка. И, кажется, очень давно. — Выдыхает Соколовский, и прислоняется своим лбом к моему.

Глава 23

Глеб Соколовский

— Потому что я люблю тебя, Жемчужинка. И, кажется, очень давно. — Прислоняюсь лбом к блондинистой макушке и прикрываю глаза, затаив дыхание.

Давно. Точно. С того самого знакомства в первом классе. Ещё в начальной школе я не мог пройти мимо и не дёрнуть Арину за длинные русые косы. В средней — впервые начал задирать. Кидался в неё записками, которые эта зараза не читала, а просто выкидывала в мусорку, предпочитая им свои любимые книжки.

Она никогда не обращала на меня внимания. По возможности игнорировала. Редко огрызалась, обычно молча уходила, напоследок испепеляя своими серо-голубыми ведьминскими глазищами. А в старшей школе уже у меня не было отбоя от девчонок, они сами вешались мне на шею.

Какой здравомыслящий парень откажется от такого внимания со стороны женского пола, особенно с зашкаливающим тестостероном в крови? Вот я и пустился во все тяжкие. Но предшествующим всему этому триггером, была та сама фраза… Грёбанная фраза Арины, которую я случайно услышал:

«— Соколовский? Вот уж кто мне точно не нравится, так это Глеб. Ни за какие коврижки бы с ним не встречалась. Да будь он последним парнем на планете…»

Эта фраза способствовала тому, что я менял девушек, как перчатки, абсолютно не заботясь об их чувствах. Мои же растоптали…

И эта же фраза заставляет меня тут же пожалеть о признании.

Отвергнет, отвернётся, оттолкнёт, — бьёт по голове отбойным молотком.

Но, как только я произнёс признание вслух, всё становится на свои места. Становится легче. Всё это время была только она и никого больше. С самого начала. Я столько лет занимался самообманом, а нужно было всего лишь перевести свои эмоции в слова. Попробовать хотя бы.

А не оставлять анонимный подарок в её шкафчике.

Подарок, который Арина носит до сих пор.

Жду ещё какой-то реакции от Жемчужинки. Меня всего лихорадит: от того, что промок, от волнения, от злости, что Краснов всё никак не отлипнет от моей девочки, от переизбытка чувств к этой маленькой заразе, которая играет мною все эти годы.

Не выдерживаю:

— Арина? Скажи хоть что-нибудь. — Прошу её на грани шепота, чувствуя себя так, словно голый перед ней стою. Уязвимый. Захочет — снова вонзит нож в моё сердце.

Но я больше не стану ранить её в ответ. Наказывать за свою боль. Отпущу, если отвергнет.

Наверное… Надеюсь, хоть это будет мне по силам — отпустить.

Решаюсь приоткрыть веки. Девушка смотрит на меня снизу вверх такими большими глазами, будто я чушь сморозил.

Хотя, почему, будто?

Ухмыляюсь. Терять мне больше нечего. А говорить, что это просто шутка — снова наступать на те же грабли, которые били по лбу все прошедшие года. Никому из нас от этого не стало легче.

Пан или пропал!

— Я люблю тебя, слышишь? — Глажу большим пальцем нежную кожу щеки. Смотрю в её глаза, похожие на сегодняшнее грозовое небо, и пытаюсь выискать на их дне хотя бы каплю взаимности. — Хочу, чтобы ты стала моей девушкой. Не могу больше с этим бороться… — Выдыхаю в конце.

Губы Жемчужинки так близко. Они манят меня, как одержимого. Так хочется смять их. Так хочется заключить её в свои объятия, крепко-крепко сжать и не отпускать. Спрятать от всего мира, от всех опасностей и плохих людей. Хочется и дальше проводить вместе дни: ездить по утрам в универ и приезжать обратно, домой; смотреть вечерами сериал, валяясь в постели, или готовиться к парам.

Но я жду. Усилием воли заставляю себя не шевелиться.

Появление Арины в моей квартире изменило всё. Она «ожила». Комнаты больше не кажутся пустыми и серыми, а тишина не давит на уши. В холодильнике теперь не только еда из доставки, но и блинчики с оладьями на завтрак, карбонара на обед и салат с закусками на ужин. И пусть ванная заставлена какими-то непонятными женскими штучками — кремами, хайлайтерами, тониками и т. д, — это самое прекрасное, что случалось с моими полками над раковиной.