Жемчужница

…интересно, сколько жизней уже отняла эта ведьма — а никем иным она быть и не могла — если топила корабли с такой легкостью и таким удовольствием?

Лави стиснул зубы, ненавидя и боясь вспоминать об этом, и заставил себя думать, думать, думать об этом. Он уже много лет — даже не просто лет, а десятков лет — пытался ответить на свой вопрос сам, раз уж не отвечала эта серебристая рыбина.

Почему она не спасла его отца, если могла заклинать кровь, будучи лунной ведьмой? Почему она просто смотрела на то, как мучают ее близких, и сама терпела эти мучения?

Почему она продолжает топить корабли даже спустя четыреста долгих лет?

О великие, как же Лави устал за эти четыреста лет — настолько, что хотел однажды уснуть и не просыпаться. Это одиночество сжирало его заживо, убивало, стирало с лица земли.

Он не хотел исчезать.

Он хотел исчезнуть.

Он хотел иметь семью и хотел жить спокойно.

И именно поэтому, наверное, продолжал подогревать в себе эту неприязнь к Алане. Которая была морской ведьмой, пережившей всех своих близких, и теперь была опасна для друзей Лави, совершенно не представляющих, в какой переплет они попали.

Особенно один из них. Тики, видимо, души не чаял в своей возлюбленной русалке, которая строила ему глазки и притворялась слабой нежной девой, которой была необходима защита и нежность. И Микк, дурак такой, вёлся! Неужели решил пожалеть бедную одинокую ведьму, которая страдала приступами безумия? Ну и что, что у неё не было пышных плавников? Лави был полностью уверен, что простого обрыванья плавников было совершенно недостаточно, чтобы наказать её. Подумаешь, поймали охотники, подумаешь, чуть не изнасиловали, подумаешь…

Она заслуживала этого. Она должна была сдохнуть там же, где и все остальные. От рук тех же, кто убил и всех остальных. Но Алана сбежала. Ждала момента, наблюдала за зверствами (наверняка со своим этим безжалостным, равнодушным ко всему лицом) — и потом сбежала.

Лави ненавидел её за это.

За эту показную слабость и немощность. Посмотрите, какая она бедненькая! Посмотрите, как ей тяжело! Ха! Лгунья и мразь, недостойная даже стоять рядом с Тики.

Рядом раздался шорох, заставивший Лави отвлечься от своих мыслей, и парень угрюмо поднял взгляд на подошедшего деда.

Панда с кряхтением устроился рядом и откинулся на древесный ствол, устремляя взгляд в только начинающее расцвечиваться звездами небо.

— Я хочу, чтобы отправился с ними и разобрался в перипетиях своих отношений с семьей, — произнес он без обиняков, даже не глядя на парня. Только голосом дрогнул едва заметно — и Лави тут же вскинулся, не желая сдаваться и делать то, что ему столь прямо велят.

— Нет! — воскликнул он сердито, чувствуя себя разбитым, усталым и каким-то… оплеванным.

Он не хотел даже находиться рядом с этой ведьмой! И рядом с ее отцом, который запер ее в этой мантовой бухте — тоже! Потому что когда Мариан назначал его смотрителем провинции — он лобызался с какой-то русалкой прямо на троне, и парень… он чувствовал себя нестерпимо лишним, а это поведение деда — как с барского плеча эту провинцию ему отдал на присмотр. Старый пердун, как вообще так жить можно — потерял всех своих детей и явно даже не думает о них.

Может, в Лави говорила просто обида, разумеется, но с другой стороны он… он просто хотел быть частью чего-то большего. И он хотел сказать деду о себе. Он правда хотел.

До того момента, как увидел его воочию.

Потому что после этого ему хотелось лишь как можно скорее сбежать на сушу, чтобы никогда больше не видеть ни Мариана, ни ненавистную Алану, которые стоили друг друга, на самом деле: девка-то тоже так и норовила лобызаться с Тики у всех на виду.

А тот, идиот, ну самый настоящий идиот, шёл у неё на поводу!

Лави, правда, был уверен, что как только они доберутся до столицы, ведьма отстанет от друга, потому что быть им вместе уж точно не суждено: проклятая царевна без плавников и один из наследников, которого любила вся Поднебесная.

— Никаких «нет», — спокойно отозвался Панда, вновь окатывая парня своим флегматизмом, и покачал головой, пряча ладони в длинных рукавах. — У тебя больше нет родственников ближе, чем Алана.

— У меня есть Тики, Вайзли и близнецы, а ещё половина дворца, — недовольно отозвался Лави и попытался проигнорировать взгляд деда, который тот ему послал: с беззлобной насмешкой.

— Но они не знают об этом. А Алана, она знает.

Но это же было неважно! Тем более, что теперь все знали. Точнее, не все, а близнецы и Тики. Но что знают они — знает семья. И Лави считал, ему этого вполне хватит. Он был в этом почти уверен.

— И зря она знает, — парень насупился и отвел глаза. Со стариком, который видел его насквозь, он ощущал себя ребенком. Возможно, по той причине, что тот был единственным человеком до недавнего времени, который старше него. И именно после разговоров с ним Лави всегда очень остро чувствовал… нестыковки в причинах своей ненависти. Ему сразу начинало казаться, что он делает что-то неправильно, хотя прежде жил уверенностью в обратном.

Так произошло и сейчас — Панда покачал головой и отвесил ему щелбан (никогда он него понимания не допросишься — тумаки одни) — не больной, но весьма ощутимый.

— Ты ведь даже не пробовал поговорить с ней, — заметил старик. — Она ведь стала совсем другой. Ее душа болела долгое время, но теперь Алана нашла отдушину и винит себя за свое прошлое пуще прежнего. Любовь имеет свойство менять людей.

— Да уж, — ядовито согласился с ним Лави. — Тики вот она действительно изменила. Причем, явно в худшую сторону — он отупел и ослеп.

Панда закатил глаза, больше ничего не говоря (и одновременно с этим говоря многое), и встал на ноги, коротко потянувшись и хрустнув косточками (этот звук нагнал на Лави столько тоски и горечи, что захотелось в тот же миг кинуться к деду и увериться, что он ещё не рассыпается песком у него в руках), после чего, специально шурша травой так, словно был неповоротливым слоном (хотя вполне прекрасно мог красться тише кошек), направился в шатёр.

Парень, скуксившись, поискал взглядом Тики, полностью уверенный, что тот сейчас вновь в цепких когтях (и зубах — у неё же острые зубы, которыми можно было вполне вспороть человеческую кожу) бешеной ведьмы, но, к его удивлению, Микк был один. Сидел у костра и сосредоточенно над чем-то думал, спокойный, собранный — и прежний.

Лави поднялся со своего места, намереваясь подойти к нему и поговорить — попытаться понять, узнать, как и по какой причине друг так вляпался — но… его снова опередили. Бешеная ведьма наперегонки с Изу выскочила из кустов и, путаясь в цветной юбке своего ханбока, бросилась к мужчине, тут же вскинувшему глаза на шорох. Добрались они до него одновременно — буквально облепили с обеих сторон, обнимая и едва ли не валяя по траве и хохоча.