Жемчужница

Не то чтобы и сам Лави слишком уж горел желанием отправляться в эту совершенно неожиданную поездку, но всё равно было как-то не по себе испытывать все эти сердитые или деланно равнодушные взгляды.

«Вот тебе и семья, Лави», — подумал он с усмешкой, когда взобрался на коня, — «тебе нигде нет места».

Была, правда, во всей этой компании лишь одна особа, которая определённо радовалась присутствию парня.

Алана.

Эта мерзкая идиотка, разулыбавшаяся при его появлении так, словно перед ней был… непонятно, что должно было быть перед ней, чтобы она так обрадовалась, но Лави это точно не понравилось. Потому что ведьма отчего-то была счастлива, а Тики, явно заметивший это, нахмурился, сильнее сжимая пальцы на её плече, отчего Алана, подняв на него взгляд, лучисто отозвалась:

— Да ладно вам! Будет весело!

В том, что будет весело, Лави сомневался. А вот в том, что ведьма его ещё не раз взбесит своим поведением, он был стопроцентно уверен.

Парень тяжело вздохнул, чувствуя себя иррационально уставшим и вымотанным, и, пытаясь игнорировать недовольные взгляды мальца, который в открытую глядел на него из кареты (а ещё там была бешеная ведьма, которая в каком-то слишком непривычном кокетливом — и оттого невероятно противном — движении перебрала пальцами воздух, словно бы приветствуя его), пустил коня быстрым шагом, желая покончить со всем этим идиотством как можно скорее.

В конце концов, он просто ученик Историка, который едет в столицу лишь для того, чтобы запечатлеть в хрониках первое за четыреста лет посещение императора русалкой.

И если так — Лави совершенно плевать на то, что никто из друзей не понимает всей опасности. О, у него ещё уйма времени, чтобы не просто переубедить их — наглядно показать, что за змею они пригрели у себя на груди.

========== Семнадцатая волна ==========

Тики спустился по песчаной горке к речному берегу и размял спину, смачно хрустнув позвонками. Ему стоило освежиться и привести мысли в порядок, потому что теперь они ехали маленькой компанией (взяли с собой всего двоих провожатых из Восточной столицы), а нагрузка была все равно большой. Хорошо еще, что теперь можно было в любой момент перекочевать в карету, хотя эта самая карета, нагруженная вещами и запряженная пегой четверкой, существенно замедляла ход.

Вечер медленно, но верно вступал в свои права, и солнце заходило за горизонт, когда Микк вошел в воду – и тут же окунулся с головой, чувствуя, как упругое и сильное течение обнимает его и словно бы смывает всю накопившуюся за день усталость.

А еще была Алана. Которая призывно приоткрывала рот и охотно отвечала на поцелуи, хоть и дразнила его вечно тем, что в процессе дышать нечем. Которая позволяла гладить себя по бедрам и целовать стопы. Которая смеялась над его шутками и всегда утешающе прижималась ближе, как только речь заходила о чем-то нерадужном.

Алана, которая была старше и мудрее него и горе которой было несомненно намного глубже его собственных маленьких трагедий, причем, абсолютно всех вместе взятых. Алана, которая все равно была грустной и потерянной, – настолько, что эта потерянность пробивалась даже сквозь все ее ласковые улыбки.

Тики не знал, как ему расшевелить ее, развеселить. Она всегда радовалась при виде Лави, но потухала, как только он морщился глядя на нее и отворачивался поскорее. И это было… совсем нечестно.

Ведь Лави не понимал, как дорого ей обошлось просто то, что она выжила. Он требовал от нее невыполнимого – и злился на то, что она не смогла этого сделать. Он считал ее бешеной ведьмой, а она просто настолько устала, что не могла терпеть пожирающей ее изнутри вины – и выплескивала злость на саму себя так, как умела.

Тики тоже выплескивал злость, когда убивал людей. Он знал этих людей лично, и все они были гнилыми. Она – видела их души и знала про их гнильцу просто наверняка.

Так почему ей нельзя было убивать тех, кто недостоин жизни?

Вспомнилась отчего-то их первая встреча, когда Алана требовала сыграть с ним в игру, а Тики-дурак решил, что запертую в бухте духи-знают-сколько русалку легко будет запутать. Она тогда спрашивала про убийц, хотела услышать условия, при которых эти убийцы будут оправданы, и Микк теперь был отчего-то уверен, что она и себя считала такой же убийцей – а потому и желала узнать: разрешено ли ей жить после этого.

Размышления угнетали, бередили раны, баламутили относительное спокойствие, заставляя вспоминать про то, о чём думать совершенно не хотелось: о русалочьей тоске, о Лави, о собственной несостоятельности и немощности, – а потому мужчина встряхнул головой, стараясь избавиться от всего лишнего, и в очередной раз омыл лицо холодной водой, чувствуя, как бодрость растекается по телу.

Как вдруг откуда-то ниже по течению раздался всплеск.

Мужчина нахмурился, наученный горьким опытом, и сразу же подобрался, буквально чувствуя, как в тело возвращается напряжение. Кто здесь еще мог быть, если ветер не доносил до него посторонних голосов и шума чужих шагов? Только кто-то из своих, но кто?..

Плеск воды не был похож на то, как брызгались обычно Неа или Изу (эти двое оказались удивительно схожи в данном случае) или на то, как любил лечь на спину и плыть по течению Мана. Скорее, это смахивало на хлопанье хвостом по воде. А хлопать хвостом могли только Лави или Алана.

А если они там…

Тики тряхнул мокрыми волосами, разбрызгивая воду вокруг себя, и нахмурился. Думать о том, что могут учудить эти двое, ему совсем не хотелось. Он зачесал пальцами длинные спутанные пряди назад, к затылку, и быстро направился к берегу за своей одеждой. В конце концов, неприятности лучше встречать одетым.

Особенно – неприятности, связанные с водой и сердитыми обитателями океана, которые вполне были способны в порыве своих разборок устроить местный конец света. Алана, правда – Тики был в этом уверен, – вряд ли бы хоть что-то противопоставила Лави, поддаваясь и сдаваясь ему на милость, словно тот какого-то дракона имел право судить её. Мужчина вообще каждый раз бесился, стоило только заметить, как русалка радостно улыбалась парню или как бросала на него жалостливый взгляд, незаметно подкидывая ему в тарелку лишнюю рыбку или котлетку, что, на самом деле, пробивало на смех (потому что лицо у тритона было всегда таким недоумевающим), но в то же время и раздражало донельзя.

Тики мог понять, почему Лави боялся Алану; честно говоря, мужчину и самого иногда озноб пробирал, стоило лишь подумать о том, как мастерски ей удавалось повелевать водой при том, что, по её же словам, русалки даже не могли управлять ей уже в нескольких метрах от себя – лишь царевны были способны просить океан прислушаться к их словам и мольбам, что означало, что девушка буквально разговаривала с окружающим миром, с духами, что были самой природой. И это было великолепно, потрясающе, в какой-то мере даже страшно, но Тики не видел ни одной причины, чтобы так люто ненавидеть Алану.

А потому вполне хорошее и дружеское впечатление, которое Лави всегда производил, испортилось так стремительно и резко, что было даже противно думать об этом.

Тики за мыслями и не заметил, как выбрался из густого леса к небольшому озерцу, на берегу которого – сердце пропустило удар – лежала в крови Алана.

Алана в своей истинной ипостаси – сияющая окровавленной чешуей в свете закатного солнца, простоволосая, обнаженная… и расслабленно хлопающая хвостом по мелководью словно бы в такт какой-то мелодии из своей головы.