Жемчужница

Мана ощутил, как расползаются в невольной улыбке губы, и мягко заметил:

— А сначала ты воспринял ее в штыки. Когда же ты успел так влюбиться, Тики?

Микк коротко хмыкнул, протягивая ему настойку, и мужчина не стал отказываться. Почему-то с туманом в голове соображать и решать было действительно легче, все упрощалось, и нюансы становились неважными.

— Не знаю. Может, когда она пропала, — честно отозвался брат. — Может, когда я ее вытащил из той лачуги. А может… — его и без того тихий голос совсем сел, нисходя до шепота, — может, когда она сказала, что перевязывать ее могу только я. И я… я думал, это просто знак доверия — хотя тебе она явно доверяла больше, так что с чего бы. Но все равно я думал — а вдруг, а может. А потом… Лави же и сказал мне, что у русалок это значит.

— И ты хочешь быть с ней? — чужие откровения смягчали и настраивали на лирический лад. Мана привалился плечом к плечу брата, ловя себя на новой улыбке, и буквально ощутил, как ему становится легче.

Он был радрадрад. Хотя бы Алана и Тики будут счастливы.

— Всегда, — Микк зажмурился и, забрав в младшего Уолкера настойку, вновь приложился к горлышку фляжки. — Только… маловероятно это, я думаю.

Мана ошеломлённо уставился на него, ловя полную горького ехидства ухмылку, и нахмурился, чувствуя, как в голову ударяет алкоголь, затуманивая разум.

— Но почему? — шепнул он, ощущая в груди невероятную грусть. Ему было слишком печально осознавать, что брат так пессимистично настроен, хотя из них троих именно Тики был всегда источником оптимизма и легкомысленного желания идти туда, куда дует ветер.

Мужчина хмыкнул, кривя губы в подобии улыбки, и тяжело вздохнул.

— Потому что она единственная царевна, Мана, — ответил он так, словно это должно было всё объяснить. — Но даже так, даже так мне… — Тики изнуренно простонал, опустив голову на грудь. — Даже так мне слишком страшно отпускать её, понимаешь? — просипел он, смотря на свои раскрытые ладони так, словно на них был спрятан ответ на какой-то очень важный вопрос. — Чем больше я её узнаю, тем больше мне кажется, что любое в этом мире способно разбить её, а мне… ужасно не хочется, чтобы она вновь разбивалась, — Микк поджал губы, качнув головой, будто бы прогоняя замелькавшие перед глазами мысли, и со вздохом сделал ещё один глоток из фляжки. А Мана слушал его и не мог вымолвить и слова: его изнутри разрывало что-то очень похожее на восторг и отчаяние одновременно, потому что Тики был таким искренним и открытым в этой своей любви, таким трепетным и настоящим, каким, наверное, никогда прежде и не был. — А потому… — мужчина хохотнул как-то уж слишком едко, — я, конечно, знаю, что меня, скорее всего, просто сотрут с лица земли за такую дерзость… Но за ней ведь всё равно придёт её отец, — тут он зажмурился, подняв лицо к небу. — Не может не прийти. И я хочу… хочу попросить её руки.

Мана широко распахнул глаза, глядя на брата со смесью страха, недоверия и восторга, и до крови закусил губу. И — выдал, еле ворочая сразу как будто распухшим во рту языком:

— Ты действительно настолько сильно любишь ее? Что готов быть с ней всю жизнь? — поверить в это было просто, вообще-то — и Мана не сомневался в чувствах брата, потому что слишком тот трепетно относился к русалке, слишком ласковым он был с ней. Ни с одной девушкой-имперкой он не был таким никогда, предпочитая раз за разом оставаться в амплуа дурашливого наследничка, пусть умного и доброго, но легкомысленного донельзя. Здесь же… — А… а если тебе откажут? — тебе скорее всего откажут, ты же сам говорил так совсем недавно. Что же изменилось теперь? Теперь ты стал глубже? Как ты можешь стать еще глубже, Тики, если ты и так один из самых замечательных людей, кого я знаю?

— Лучше я буду подыхать от тоски зная, что хоть пытался, — не слишком оптимистично заметил Микк в ответ и подарил Мане кривую улыбку, полную какой-то невообразимой надежды на то, что все будет хорошо. Может, он был уже пьян, конечно (хотя такого быка не свалишь душистой настойкой), а может — правда настолько влюбился, что до боли.

Но Мана был одновременно рад и не рад видеть его таким. Да, Тики стал еще глубже, еще замечательнее, и сейчас он был счастлив. Но что будет, когда это счастье кончится? Он не хочет, чтобы разбилась Алана, но если они расстанутся — разобьется сам Тики, и можно ли тогда будет его вообще склеить?

— …и почему ты всегда был таким храбрым? — горько вздохнул Уолкер, потирая переносицу пальцем и утомленно прикрывая глаза.

Это было так рискованно. Так опасно. Любить Алану так сильно.

Может, вообще не стоило делать этого? Может, не стоило даже намекать Тики еще тогда, на корабле, на природу его чувств? Ведь тогда…

— Это просто ты слишком трусливый, — перебивая поток его мыслей мрачно хмыкнул Микк, и Мана тут же со стыдом осознал, что брат абсолютно прав. И что думать так, как подумал он только что… это было кощунственно.

Можно ли вообще быть осторожным в любви?

Надо ли быть осторожным?

Интересно, а Неа любит его так же, как Тики любит Алану? Или больше? Или меньше?

Мана сжал зубы, прерывая сам себя, и зажмурился, пережидая приступ отвращения к себе за эти совершенно идиотские мерки.

Неа болен. И он сам болен.

…или нет?

Думать об этом было слишком утомительно.

А на чуть пьяную голову — ещё и противно. А потому Мана встряхнул головой, прогоняя образы недавнего поцелуя, который всё ещё не хотел укладываться в голове, и тяжело вздохнул, лениво забирая из рук брата фляжку, присасываясь к горлышку и чувствуя, как высохшее горло омывает сладкая горечь.

Они молча сидели ещё несколько минут, наблюдая, как Неа с недовольным лицом проигрывал Алане, бессильно зарываясь пальцами в волосы, и как Изу со смущённым смехом прячется за спиной девушки, заплетая ей тоненькие кривые косички. Тики влюблённо заулыбался, стоило русалке в очередной раз хитро поиграть бровями, показывая пустые ладони, и Мана подумал, что это прекрасно, не смотря на все те проблемы и препятствия, что были на их пути.

Но вдруг Алана встрепенулась, подняв голову вверх, туда, где с обрыва падал водопад, и озадаченно нахмурилась, закусив губу. Дракон, до этого явно дремавший, тоже вытянул шею в том направлении, нетерпеливо заводив хвостом по воде.

— Потом отыграешься, а сейчас выдвигаемся как можно скорее, — сухо кинула она, поднимаясь на ноги и говоря что-то ещё, и Неа, в тот же миг поднявшийся на ноги, понятливо кивнул, бросившись к костру.

Мана непонимающе взглянул на Тики, отчего-то тоже напряжённого и прислушивающегося к окружающим звукам, вселяя своей сосредоточенностью волнение, и тот, словно поняв его вопрос, недовольно выдохнул:

— Ветер какой-то нехороший.

— Алана сказала, что горные духи слишком разыгрались, — обеспокоенно проговорил прибежавший Неа, — так нужно как можно скорее уйти отсюда, пока оползень до нас не дошёл, — скривившись, закончил он и побежал к Историку, на ходу твёрдо раздавая указания всем.

Лагерь свернулся быстро, младший Уолкер даже удивиться не успел, а шатры уже исчезли (скорее всего, помогал Неа, который обожал проделывать подобные фокусы и в обычное время), и караван спешно заталкивал разложенные вещи в повозки. В одной из которых, как и ожидалось, Мане пришлось поехать.

Напуганные возможностью оползня люди уже готовы были к отъезду, когда Тики дал отмашку им угомониться (и ведь как забавно — караван принадлежал Книгочею, но подчинялись все всё равно Микку и Неа) и как-то очень взволнованно хрустнул пальцами. Кажется, в отличие от немного заторможенного еще алкоголем Маны он протрезвел мгновенно. А может — вообще даже и не пьянел, кто их знает, этих стойких богатырей, точно ни про кого из них ничего никогда не скажешь, даже если это твой брат, с которым ты вместе рос едва ли не с колыбели.

Алана, все это время стоявшая у озера и ожидавшая, когда все соберутся, выдохнула, стоило только обеспокоенным людям затихнуть, и несколько смущенно заметила:

— Лучше немного отогнать повозки… А то вдруг снова водой окатит…

Мана вскинул брови, сначала не совсем понимая, что это должно значить, но тут же тряхнул головой, отгоняя алкогольный дурман, и потер лицо руками.

Конечно… Нельзя же оставлять храм на виду у всех! И как он мог забыть об этом!

Предположения его оказались верными — как только повозки отогнали ближе к дороге и дальше от озера, русалка вошла в воду прямо в ханбоке — и на какое-то мгновение воздела руки к небу в легком и грациозном жесте — как будто расправляла крылья. И — запела, медленно опуская ладони по бокам от тела и больше никак не двигаясь.