Жемчужница

Тики вздрогнул, но ничего не сказал — улыбнулся как-то смиренно и весело, отчего девушка, обрадованная этой улыбкой, этим словно бы разрешением, скользнула пальцами к шее и мягко, почти невесомо погладила по коже.

Смысл в поглаживаниях боков Алана так и не нашла, потому что у морского народа живот к выражению чувств никак не относился (только если голод, но это сюда вообще не то), а потому ограничилась лишь плечами, потому что, на самом деле, ей уже и этого было вполне достаточно.

Тики был так близко, что можно было уткнуться носом ему в грудь, прячась от всего мира, и это кружило голову. Сердце билось как бешеное, словно пытаясь пробить ребра и сбежать из грудной клетки, и внутри вновь все сжалось в этом непонятном томительном ожидании, от которого можно было сойти с ума.

И Тики, словно подчинившись какому-то ритуалу, скользнул рукой по ее боку (о, она тут же уловила весь смысл этого прикосновения, потому что кожа под рукой мужчины загорелась) и… спустился к бедру. Точно как делал какой-то другой мужчина, танцующий с какой-то другой девушкой.

— А… в каких случаях так делают?.. — Алана погладила Микка по предплечью, на самом деле тайно наслаждаясь всем происходящим — донельзя интимным и личным, пусть не совсем понятным ей — и стремясь получить больше.

Больше прикосновений, о океан, потому что бедра под яркой расписной тканью платья пронзило истомой, заставив Алану ослабеть в ногах, больше близости, потому что она заставляла дрожать и ненасытно впитывать в себя каждое совершенное здесь и сейчас движение.

— Об этом мы в другой раз поговорим, — Тики как-то странно усмехнулся и привлек ее к себе, прижимая вплотную и стискивая несильно в кольце объятий. — Ты пока запоминай, как к тебе не должны прикасаться, — выдохнул он. — Как не должен прикасаться к тебе никто, — здесь мужчина склонился к ее уху и теперь почти шептал. И у Аланы поджимался живот от скручивающей тело томности.

— Даже ты? — попробовала улыбнуться она — потому что этот Тики был другим, более тёмным и спокойным, и хоть ласковым, но совершенно точно… властным. Настолько, что этой власти Алана не смогла бы воспротивиться даже будь у нее желание это сделать.

— Даже я, — согласился он — и да, Алана видела такие… прикосновения между танцующими, которых Микк никогда себе с ней не позволял.

Например, вот тот мужчина с короткими светлыми волосами медленно водит пальцем вокруг копчика раскрасневшейся девушки, а та в свою очередь, спрятав лицо у своего кавалера (это же был её кавалер, да?) на плече, почти невесомо гладит его по груди. А вон высокий юноша ведёт почти что ещё девочку в танце и с любовью во взгляде касается губами её подбородка. Или же женщина, моложавая, красивая, которая с какой-то хитринкой в хищном взгляде проводит пальцем по шее мужчины, с кокетством облизывается и тянет его к себе.

Алана зажмурилась, слишком смущенная, и на секунду подумала, что было бы прекрасно, если бы и Тики когда-нибудь к ней так прикоснулся.

Девушка закусила губу, уткнувшись ему в плечо, чтобы тот не разглядел её румяное лицо, но Микк определённо точно все и так понял. Потому что коротко хохотнул и погладил ее по спине, словно успокаивая.

— Не волнуйся, — улыбнулся он ласково — и снова скользнул ладонью к ее бедру. — Никто не прикоснется к тебе так. Честное слово, — это было сказано с какой такой слабой, совершенно безнадежной усмешкой, что девушка замотала головой, отстраняясь.

И — закусив губу, повела подушечкой пальца по его шее.

Тики облизнулся и сглотнул — как-то так, будто во рту у него пустыня. И улыбнулся дрогнувшими губами.

— Но я же…

— Ты можешь, — перебил он ее. — Ты можешь так прикасаться. К кому захочешь и как захочешь. Пока тебе это нужно.

— И ты ни слова не скажешь против? — за спиной у Тики мелькнула черная макушке озорной Салеман, все-таки увлекшей Ману в танец, но мужчина, даже если и узнал ее заразительный смех, не обратил на него внимания.

Он смотрел только на Алану. А девушка не отрывала взгляда от его лица. Точеного, напряженного, полного теней.

— Нет, — покачал головой мужчина, и эта покорность… она опьянила совсем как-то сладкое вино, которое подали им в первый вечер на суше.

Алана потянулась вверх и мягко коснулась губами его подбородка, жмурясь и сползая вниз, к шее. И это было как будто сном. Ей казалось, открой она глаза сейчас — проснется в своей бухте, безумная, молчаливая и совершенно одинокая.

Да что же с ней вообще происходило? Неужели все влюбленные девушки так ведут себя?

Алана, правда, подумала, что все это ещё напоминает чем-то игру. Будто она была дельфиненком, которому показали сырую рыбку — и позволили делать все, что тому хочется. Дельфиненок сначала не верит, не движется, а потом начинает медленно проверять, правда ли это или нет, — и в последний момент кто-нибудь выхватывает рыбку прямо из-под его носа счастливого, потому как позволили слишком много лишь для того, чтобы посмеяться и отобрать все в конце игры.

Алана понимала, что сравнение было ужасным, что Тики не мог так алчно и высокомерно повести себя, но ассоциация была именно такой, и ничего поделать с этим было нельзя.

Тем более… она любила играть. Когда-то давно, до заточения, она обожала играть.

— И даже сейчас не скажешь? — тихо выдохнула Алана ему в губы, отчего-то не решаясь прикоснуться к ним, хотя понимала, что хочет этого. И одновременно боится.

Тики покачал головой и улыбнулся — как пьяный или сонный — так ласково и лениво, что терпеть его обволакивающую теплоту просто так и дальше было совершенно невозможно. Алана потянулась вперед, почти… почти коснулась его губ… но Тики ее обогнал. Он прижался к ее губам, притягивая её к себе совершенно развязно и… не так, как делал это прежде. Иначе, крепче.

Как… женщину?

И Алана ощутила, какие у него губы — сухие, горячие. Самые замечательные на свете.

Прикосновение продлилось всего миг или, может, самую малость дольше, а потом Тики отстранился — горячечный, исступленный, почти больной — и уткнулся носом в ее косы, глубоко вдыхая и гладя ее по спине.

Он шептал какую-то восхитительную чушь — то ли просил прощения, то ли что-то такое еще, но Алана… она думала о другом.

Она ежеминутно облизывала губы и жмурилась, жмурилась, жмурилась, стремясь хотя бы мысленно продлить ускользающий момент.

Стремясь понять, почему Тики, действующий по сути почти так же, как действовали Шан и Роц, не вызвал у нее не капли отвращения. Одно только горячечное нетерпение во плоти, снова налившееся тяжестью в грудях и отдавшееся томлением внизу живота.

Это было… так странно. Так… удивительно.

Это и был поцелуй?

Алана хихикнула, чувствуя себя нашкодившей девочкой, которой хотелось нашкодить ещё, потому что все это было слишком волнительно и приятно, пусть стыдно до трясучки и желания провалиться под землю.