Жена палача

Когда после ужина зажгли свечи, и я уже собралась идти в спальню, пожелав тёте спокойной ночи, появилась Дебора и сказала, запинаясь:

– Фьера Аликс… Там пришел палач…

 Мы с тётей переглянулись, и я ответила первая:

– Дебора! Пригласите, пожалуйста, мистера Рейнара. Мы ждём его.

Тётя, помедлив, кивнула.

Служанка удалилась, а через несколько секунд дверь гостиной открылась, и вошёл сартенский палач, держа в руке шапку.

Как всегда, он был в маске.

На нем был черный камзол, и я невольно остановила взгляд на петлице – когда-то я украсила ее веточкой боярышника. Это было в майскую ночь…

– Добрый вечер, - произнес палач отрывисто и продолжал, даже не выслушав наших приветствий: – Прошу прощения, фьера Монжеро. Разрешите поговорить с форкатой Монжеро наедине?

Тётя, только что смотревшая на меня с сожалением, теперь кивнула с великолепной невозмутимостью:

– Конечно, мастер. Я рассчитываю на ваше благоразумие, - она кивнула мне и величественно проплыла к выходу, попутно утащив за собой Дебору, которая топталась у порога, разглядывая палача с восторгом и ужасом.

Когда дверь за ними закрылась, палач сделал два шага по направлению ко мне, но остановился, будто налетел на невидимую стену. Я продолжала сидеть в кресле, бессмысленно перелистывая страницы книги, и ждала, пока он заговорит.

– Что же вы натворили, форката? – спросил палач устало, бросив шапку на стол.

– Разве я сказала неправду? – ответила я почти с вызовом.

Мой порыв не произвел на него впечатления.

– Я ценю вашу доброту, но не следовало вредить себе. Несколько ударов кнутом я преспокойно бы пережил, но как мне быть сейчас?

– А что такое? Я смущаю вас в качестве жены?

– А я не смущаю вас в качестве мужа? – произнес он резко, и его глаза сверкнули из-под маски. – Вы добры и отважны, но вы не знаете, на что обрекаете себя.

– Вы такой ужасный человек? – я храбрилась, но заметила, как трясется книга в моих руках и поспешила отложить её, а сама встала, сцепив руки за спиной. – Я не поверю этому. Не поверю ничему плохому о вас.

– А зря, - сказал он. – Возможно, вы не знаете, какая участь ожидает женщин, которые согласились стать женами палачей? Я вам объясню. Гражданства у вас, конечно, никто не отберет, но дети палача лишены гражданства, как и отец. Это значит, что у них не будет никакой защиты. Потому что за убийство негражданина наказывают не по закону, а на усмотрение мэра города. Моего отца убили родственники преступника, которого он казнил, и виновный не понёс наказания. Отделался штрафом. Большим штрафом. Прежний мэр дорого оценил жизнь моего отца. Так дорого, что смог построить себе замок на морском побережье. Чтобы вам было известно, детям палача не позволено ходить в церковь и в школу. Сверстники будут презирать их, дразнить и бросаться камнями. Детям палача один путь – тоже в палачи. Вы знаете, как стать палачом? – он сделал ещё шаг по направлению ко мне и теперь мы стояли друг перед другом на расстоянии вытянутой руки.

Я видела, как порывисто вздымается и опускается его грудь. Он волновался, хотя и пытался это скрыть. Я молчала, не мешая ему выговориться, и он продолжал.

– С десяти лет я помогал отцу – присутствовал на всех казнях, подавал ему меч, мылил веревку, помогал снимать одежду с трупов. Наблюдал за пытками – ведь палачу надо уметь пытать людей. Причинять им боль – дикую, невыносимую, но не убивать, если не было приговора. Лет с тринадцати я начал тренироваться на животных – отрубал головы курам, ягнятам, телятам. Потом в восемнадцать мне разрешили провести первую казнь. Вы знаете, что толпе нет дела, какая казнь у палача по счету – первая или десятая? Бывали случаи, что палача убивали на месте, если у него подводила рука, и он отрубал голову не с первого раза… Вы знаете об этом?

– Да, мне говорили, - ответила я кротко. – Если с трех раз не отрубить голову…

– Вот именно, - перебил он меня. – Поэтому я хочу, чтобы завтра вы пошли в мэрию и сказали, что не желаете нашего брака. Причин у вас никто спрашивать не станет.

– И что?

– И никакого брака не будет. Вы выйдете за молодого Сморрета, как и планировали.

– А вы?

– За меня не беспокойтесь, - он усмехнулся, заметно расслабившись.

Наверное, решил, что уже переубедил меня.

– Вас высекут, - сказала я голосом монашки.

– Не смертельно, поверьте мне, форката. Такое бывало и раньше, и я прекрасно всё пережил.

– Раньше? – я вскинула на него глаза, но оставила этот разговор на потом и твёрдо сказала: – Нет, мастер Рейнар. В мэрию я не пойду. Это вопрос справедливости.

– Это вопрос вашего счастья, глупая девчонка! – вдруг вспылил он. – Подумайте о своих детях, если не хотите подумать о себе! Хотя можно и о себе. Вы красивы, молоды, весь мир перед вами. Хотите оказаться запертой в моем доме? Чтобы никто с вами не разговаривал? Не будет больше поездок на пикник, ухаживаний со стороны галантных господ… Не будет ничего, Виоль! Поймите! – он порывисто схватил меня за руку, сжал, царапая мою кожу твердыми мозолями.

От его ладоней горячие волны пробежали по телу, и я поняла, что всё делаю правильно.

– Вы приносите себя в жертву, - продолжал убеждать мастер Рейнар.
– Вы даже лица моего не видели, а уже согласились!

– Снимите маску, - попросила я.

Он замолчал на полуслове, словно не веря тому, что услышал.

– Я хочу увидеть ваше лицо. После всего, что произошло, я имею на это право. Вы так не считаете?

Палач отступил от меня, отвернулся, а потом поднял руки к затылку.

Мучительно долго он развязывал кожаные тесемки, помедлил, а потом снял маску и положил ее на стол, но продолжал стоять ко мне спиной.

– Посмотрите на меня, Рейнар, - я впервые назвала его просто по имени. И получилось так легко и естественно, будто я делала это всю жизнь.

Он оглянулся.

Посмотрел через плечо, а потом повернулся ко мне – уже не прячась за свою маску, открывшись передо мной.

Он был гораздо моложе, чем мне казалось. Ему было не больше двадцати пяти лет. А я-то думала, что ему за тридцать.

Я жадно разглядывала тонкие черты, темные миндалевидные глаза, черные брови вразлет – прямые, как крылья парящей птицы.

Точеный нос с крепкими ноздрями, высокие скулы...

Сартенский палач был удивительно красив. Природа щедро одарила этого человека, дав ему помимо прекрасной души прекрасное тело и не менее прекрасное лицо. Что там миндальная красота фьера Сморрета!.. Только сейчас я поняла, что значит настоящая мужская красота.

Кожа у палача была смуглой, но светлее, чем на руках и шее, и красноватая на скулах и переносице – от маски. А на лбу у него было клеймо в виде литеры «Т».

– Вы не о таком муже мечтали, верно? – сказал палач, криво усмехнувшись, когда я задержала на клейме взгляд. – Всех палачей, которые официально вступают в должность, клеймят, как убийц.[1] В рану после ожога втирают раствор чернильных орешков, чтобы знак остался навсегда. Мой отец сам поставил мне это клеймо. Не доверил никому. Я бы тоже никому не доверил своего сына. Поставить клеймо – это надо иметь опыт. И твердую руку, чтобы не дрогнула. Если сдвинуть печать, ожог получится смазанным, придется ставить клеймо заново.