Женщина приручает лаской, мужчина - терпением
Шрифт:
Ненавязчиво помог подняться девушке с пола: у меня были другие планы…
Я подхватил девушку под ягодицы и усадил на широкий подоконник.
— Давно об этом мечтал, — хрипло прошептал свое признание в приоткрытые в сладком стоне губы.
Я не мог от нее оторваться, продолжая гладить изящные коленки, сжимая округлые, нежные бедра, исследую поясницу, спину… Мне казалось это все сном… одним из моих сладостных кошмаров, которые всегда заканчивались болезненным пробуждением…
Поэтому я все теснее прижимал к себе это трепещущее, отзывающееся на ласку хрупкое тельце, моля всех богов, чтобы это
Гермиона с готовностью развела ножки и притянула меня к себе, обхватывая за талию.
Продолжая неистово целоваться, я почувствовал, как ее ладошка опять скользнула к ремню: проворные пальчики быстро справились с пряжкой и молнией и потянули вниз брюки вместе с бельем. И обхватила ладошкой налившийся кровью и желанием член.
Я разорвал поцелуй и, уткнувшись носом в сладкое место за ушком, издал рык.
Мерлин, как давно я этого ждал!
Я предоставил ей свободу действий…
И просто наслаждался, таял от ее ласк… от ее желания…
Гермиона нежно, аккуратно провела указательным пальцем по головке, очерчивая, выводя какие-то узоры, выбивая из моего горла новый стон. Опять обхватила в кулачок и сделала несколько поступательных движений. Я тут же прихватил зубами кожу на ее нежном плечике, ощущая, как она еще больше затрепетала, как задрожала ее ручка… Воодушевившись, провел языком по ключице, чувствуя, как ее кулачок разжимается… Но тут же Гермиона вновь провела пальчиком по чувствительной, увлажнившейся головке.
В долгу не остался и, продолжая одной рукой поглаживать спину, вторую аккуратно направил к самой нужной точке… Легонько сдавил большим и указательным пальцами клитор, а третьим прошелся по восхитительно влажным складкам, ощущая, как Гермиона тут же отозвалась, подалась вперед…
— Я хочу тебя, — ее тихий шепот, ее учащенное дыхание… все это лишило меня остатков терпения…
Как тут можно устоять? Тем более девушка еще шире, еще призывнее развела коленки…
Схватив ее за бедра, подтянул к краю… Гермиона оперлась плечами и затылком о стекло, занимая устойчивое положение… И я, помогая себе одной рукой, тут же резким толчком ворвался в ее жаркое, невероятно узкое естество.
Я чуть сразу же не кончил от ощущения этих тугих, удивительно плотно обхватывающих стенок.
Как же хорошо!
Громкий вскрик-стон немного отрезвил.
Идиот несдержанный.
— Прости меня, — прошептал, легонечко прикусывая нижнюю губу моей девочки, тут же зализывая едва заметный след…
Но я просил в этот момент прощение не только за грубое вторжение. Нет. Я просил прощение за свою несдержанность и грубость в прошлый раз… Сейчас это казалось чем-то очень далеким. Как будто в прошлой жизни…
Но я помнил. И не мог себе этого простить. Раз за разом прокручивал в голове свой ужасный поступок…
Вместо ответа Гермиона просто накрыла своим ртом мои губы и проскользнула своим юрким язычком глубже, заставляя меня раскрыться… Прощая…
Я одной рукой обнял ее за спину: не хотел, чтобы Гермионе было холодно…
Первый толчок, второй…
Ух, как же хорошо! Как мучительно хорошо!
Девушка постанывала мне в рот с каждым моим движением, крепко обхватывая ножками за бедра, подаваясь тазом навстречу, а острые ноготки блуждали по спине, оставляя едва
ощутимые сладостно-болезненные царапинки.В какой-то момент, она практически впилась мне ногтями в ягодицы, надавливая, подталкивая…
— Быстрее, пожалуйста! Еще…
Ее стоны, перемешанные с нетерпеливыми мольбами, участившийся, ужесточившийся темп — все это подвело меня к кульминации…
Не желая так быстро заканчивать, я вышел из нее…
Гермиона издала разочарованный стон-всхлип… Но я опустился перед ней на колени, тут же накрывая ртом маленький, требующий ласки комочек плоти. Забросил одну ее ножку себе на плечо, а на другую надавил, отводя пошире, открывая себе доступ… И тут же ввел в нее сразу два пальца, задавая тот же бешеный ритм, что был прерван несколько мгновений назад.
Двигаясь в ней, ощущая ее вкус на языке, слушая ее становящиеся все громче стоны, я чувствовал себя на пике блаженства…
Как хорошо, как приятно дарить наслаждение той, кого ты любишь и желаешь…
Когда упругие мышцы запульсировали вокруг моих пальцев, а ее руки вцепились мне в волосы, я услышал, как из горла Гермионы вырвался крик, сложившийся в слово…
— Северус!
Я тут же поднялся и вновь одним движением ворвался в ее пульсирующее лоно, продлевая охвативший ее экстаз, накрывая губами ее рот, впитывая свое имя, произнесенное в пылу страсти и наслаждения…
Других подтверждений ее искренности мне не требовалось.
Моя… Моя девочка…
Только моя…
Единственная.
— Я люблю тебя, — прошептал ей в рот, изливаясь, чувствуя, как перед глазами все ярко вспыхивает от охватившего, долгожданного наслаждения…
Ощущал, как она нежно гладит мои плечи, спину, убирает с вспотевшего лица прилипшие прядки волос…
— Я тебя люблю, Северус…
Вот оно — счастье.
Любить… И знать, что ты любим взаимно.
========== Глава 18.
– Первый тревожный колокольчик. ==========
Я не спрашиваю сколько у тебя денег,
Не спрашиваю сколько мужей,
Я вижу, ты боишься открытых окон
И верхних этажей.
И если завтра начнётся пожар,
И всё здание будет в огне,
Мы погибнем без этих крыльев,
Которые нравились мне.
(Наутилус Помпилиус «Крылья»)
Я никогда не думал, что умею любить.
Я никогда не думал, что способен полюбить настолько сильно.
Я никогда не думал, что кто-нибудь сможет ответить взаимностью на мои чувства.
Я никогда не думал, что той, нужной мне для безграничного счастья женщиной окажется Гермиона Грейнджер.
Но это было так.
Я любил эту удивительную девушку и с приятным волнением осознавал, что ее чувства так же искренни.
Теперь наши ночи не были пропитаны ожиданием и неудовлетворенным желанием. Они наполнились страстью, наслаждением, уютом…
Несмотря ни на что, я не мог насытиться Гермионой, мне всегда было мало…
Дни мы проводили в лаборатории, работая в приятной, совершенно не гнетущей тишине… Хотя я все равно позволял себе отвлекаться и мог неожиданно прикоснуться томным поцелуем к ее шее… Несколько раз мы заходили дальше, и тогда позабытые зелья приходилось переделывать.