Женщина приручает лаской, мужчина - терпением
Шрифт:
Северус, прости меня, пожалуйста, за тот вечер, прости. Я понимаю, что ты очень старался сделать его волшебным, сказочным, просто чудесным.
Поверь, все было очень красиво, гармонично, завораживающе, но стоило мне увидеть наряженную елку и эти маленькие, кружащиеся в воздухе снежинки, как меня посетило дежавю. Я будто опять оказалась в своем небольшом доме в ту злосчастную судьбоносную ночь.
Я не могла сосредоточиться ни на чем, мои мысли блуждали где-то далеко, я опять переживала прошлогодние события, опять… Иногда, вырвавшись из плена навязчивых
Любимый, я не могла ничего с собой поделать. Не могла расслабиться, не могла не думать, не могла не смотреть на входную дверь, опасаясь, что и в этот раз все повторится. Так и видела: вот сейчас прозвучит взрыв — и на пороге я увижу человека, ставшего моим главным кошмаром.
Немного удалось отвлечься только при обмене подарками. Северус, я еще раз хотела сказать тебе спасибо: я ничего подобного не ожидала. Честно. Может, в тот вечер тебе показалась моя реакция прохладной, но поверь, я искренне, от всей души благодарила тебя.
Я сбегала за подарком для тебя: сердце выпрыгивало из груди и отбивало какой-то странный ритм, пока ты разворачивал пергамент. Я во все глаза следила за тобой, стараясь не пропустить реакции. Видела, как ты удивился. Ты явно не ожидал… И мне показалось, что ты смутился. Милый, я была права?
Но потом… потом я все равно начала нервничать: мне хотелось забиться в какой-нибудь дальний угол и орать не своим голосом, а еще лучше уснуть и проснуться утром, когда эта жуткая ночь пройдет.
Прости меня, Северус, я испортила тебе праздник.
Я чувствовала твой пламенный, недоуменный взгляд в спину, но не могла задержаться рядом, потому что жгучие слезы уже подступили к глазам, а сдерживаемые эмоции вот-вот готовы были вылиться в очередную истерику. Но я не хотела, чтобы ты видел меня такой… такой жалкой.
Оказавшись в комнате, я тут же бросилась на кровать: уснуть, нужно просто попытаться уснуть, побыстрее пережить этот чертов вечер, эту чертову ночь. Но сон не шел… А вот страшные образы пережитого застилали мне глаза и туманили разум.
В какой-то момент появилась мысль: если бы ты не забрал меня к себе, эта ночь стала бы для меня последней, ведь сегодня был бы ровно год, как мадам Харрис дала мне выпить заветное зелье. Вот она, та ночь, мыслью о которой я жила на протяжении почти восьми месяцев. Именно сегодня я могла бы от всего избавиться…
Я вскочила с кровати и как заведенная ходила из угла в угол. Я пропустила тот момент, когда по щекам покатились слезы, сама не поняла, когда вдруг стало катастрофически не хватать кислорода: распахнула настежь окно, высовываясь чуть ли не по пояс на улицу, ощущая ледяные капли дождя. Немного полегчало, но ненадолго… На меня давили стены, я себя ощущала в какой-то западне.
Я толком не осознавала, что творю: ноги сами понесли меня на улицу. Стояла под дождем, не чувствуя холода, не чувствуя катящихся по щекам слез… Меня сжирала изнутри боль пережитого…
Год. Прошел год. Целый год. Наверное, я шептала эти
слова…Я не заметила, как ты подошел, не слышала, как ты звал, все было как в тумане… Только вдруг ощутила, как мое тело оторвалось от земли, почувствовала себя в крепких объятиях… А потом вдруг накатила усталость, и я почувствовала тепло…
А до сознания наконец-то пробился твой вопрос.
Только тогда я оценила всю обстановку: ты так внимательно, сосредоточенно, нежно на меня смотрел. Я понимала, что ты спрашиваешь не из чистого любопытства, не из вежливости. Ты на самом деле переживал за меня.
Но я не могла, не могла тебе ничего рассказать! Да и зачем? Зачем тебе было знать о моем позоре? О моей личной трагедии? Зачем?
Уткнувшись носом тебе в грудь, заливая рубашку горькими, никак не желавшими прекращаться слезами, я чувствовала себя… странно. Пережитое не отпускало, но я искренне наслаждалась теплом и надежностью твоих объятий.
Ты что-то говорил и говорил… Честно? Я не слышала что. Просто наслаждалась твоим бархатным голосом: он завораживал меня, успокаивал… Плакать уже не хотелось…
Но тут мой воспаленный разум выловил знакомые слова: «повстанцы», «Маклагген»… Дальше я даже не пыталась ничего слушать: тело непроизвольно сжалось в пружину, и я вся затряслась от нахлынувшего с новой силой ужаса.
А ты вдруг задал вопрос, который отрезвил. Северус, неужели ты на самом деле подумал, будто я могла быть предводителем Повстанцев? Да я даже о них знать не знала!
Забыть. Твоя фраза про то, что мне нужно забыть пережитое, подняла в груди волну ярости, отчаяния, боли и… жалости к себе. Теперь ты понимаешь: как можно забыть, как на твоих глазах убивают того, кого ты любила? Как можно забыть, как твой любимый человек тебя обманул, не рассказал ничего? Возможно, объединив наши усилия и знания, мы бы смогли избежать настигнувшей нас участи.
Ты попросил разрешения задать мне два вопроса. А я… мне вдруг стало все равно.
Спрашивай.
Спрашивай!
Первый вопрос меня немного испугал: неужели ты догадался по моей реакции на ненавистное имя, что это он, Маклагген, — причина моего горя и позора? Но нет… Ты был слишком ослеплен ревностью по отношению к Рону, поэтому заподозрил его.
Второй вопрос был неожиданным ударом: вот что мне нужно было тебе ответить? Я решила сказать прямо: не знаю. Я ведь на самом деле не знала, что эти чудовища сделали с телом Рона…
Ты так пристально вглядывался в мое лицо… Любимый, ты искал признаки моей лжи? Но я говорила правду…
Но тебя не удовлетворил этот ответ, и ты задал следующий, более конкретный вопрос.
В ту минуту, пока я решалась, стоит ли отвечать правдиво, я в который раз пережила все пытки, которым был подвергнут Рон, в который раз видела остекленевшие, полные боли глаза…
Ты ждал, терпеливо ждал…
А мне вдруг захотелось сказать правду. Поделиться хотя бы крупинкой той тайны, которую мне пришлось оберегать.
Ты ошарашено, изумленно смотрел не меня.
Да. Рон мертв. Мертв.