Женщина приручает лаской, мужчина - терпением

Моя ладонь сама скользнула к ее руке, покоящейся на животе, накрыла поверх… Пальцы невесомо прошлись по нежной коже.

Я с вами, мои любимые. Нас никто не разлучит.

Прикрыл глаза… Сейчас я испытывал блаженство. Я дома. Любимая женщина рядом, а где-то под моей ладонью тихонечко и пока неосязаемо стучит крохотное сердечко… Надеюсь, наш малыш уже ощущает, как сильно мы его любим…

Крепче прижал к себе Гермиону…

— Северус… — тихий голосок резанул безмятежную ночную тишину.

Неужели я ее разбудил? Ну как так-то?

Но девушка не двигалась. Прислушавшись к равномерному дыханию, осознал, что Гермиона по-прежнему находится в объятиях сновидения.

Облегченно выдохнул. Хорошо.

— Северус, — голосок прозвучал громче, настойчивее.

Я приподнялся на локте, перегибаясь через любимую, вглядываясь в черты ее напрягшегося личика.

Провел тыльной стороной ладони по щеке, поглаживая мягкую кожу, нежно коснулся едва осязаемым поцелуем обнаженного плеча.

Я здесь, любимая. Я рядом.

— Северус! — вскрикнула Гермиона и резко села, рвано выдохнув.

В полумраке, только-только вырвавшись из объятий сна, она меня не заметила… Я тоже не спешил выдавать свое присутствие. Боялся напугать.

Видел, как две ее ладошки легли на живот, ласково проглаживая, будто успокаивая маленького, пока невидимого жителя…

— Папа скоро будет с нами, — прошептала она.

Это было такое сентиментальное, такое трогательное зрелище, что впервые за много-много лет я ощутил, как слезы подступили к глазам…

Судорожный всхлип болезненно резанул по сердцу.

— Северус…

Она тихонько плакала…

— Гермиона, я здесь, — прошептал, чувствуя, как, несмотря ни на что, губы расплываются в счастливой улыбке.

Не плачь, любимая. Все позади. Я вернулся, как тебе и обещал.

Я пропустил тот момент, когда Гермиона рванула ко мне. Она вдруг оказалась сверху, прижимаясь всем телом, вдавливая меня в спинку кровати. Девушка, как безумная, осыпала мое лицо короткими, рваными поцелуями, а в перерывах до меня доносились перемешанные со всхлипами фразы:

— Северус, ты жив! Ты вернулся…

Ее ладони все крепче, все неистовее сжимались на моих плечах. Казалось, Гермиона не верит, что я реален. Казалось, она боится, что я могу исчезнуть.

Я обхватил своими ладонями ее щечки, отстраняя от себя любимое лицо, заглядывая в ее влажные глаза… В них было столько тепла, нежности, любви…

— Я не мог не вернуться, — шепнул я, прикасаясь мягким поцелуем к уголку ее губ: те сразу же дернулись, раскрываясь навстречу, приглашая…

Но я отстранился… только чтобы тут же поцеловать любимый нос, лоб, щеки, подбородок.

— Как я мог не вернуться? Ведь теперь в моей жизни есть ты. Теперь есть вы… — моя ладонь метнулась к ее животу, поглаживая сквозь тонкую ткань ночной сорочки. — Вы самое дорогое, что у меня есть. Вы бесценны…

Ее ладонь скользнула к моей руке, все еще ласкающей ее щеку.

— Северус, я люблю тебя, — шепнула она. — Спасибо, что ты у меня есть…

— Я люблю тебя, счастье мое, — прошептал в ответ, накрывая ее губы нежным, тягучим поцелуем…

========== Глава 28.
– Долгожданная аудиенция. ==========

Прошел месяц.

Целый беззаботный месяц. Волан-де-Морт призывал меня на аудиенцию всего несколько раз по совершенно незначительным вопросам. Судя по слухам и пересудам, создавалось впечатление, будто Темный Лорд давал нам время исполнить его распоряжение.

А еще этот месяц Волан-де-Морт потратил на поиски предателя. Я опасался, что командиром назначат меня, но в кои-то веки меня обошла стороной эта сомнительная честь. Отдуваться пришлось тем, к кому новый декрет о браке не имел отношения.

Я не мог дождаться окончания месяца. За это время мы с Гермионой не говорили о будущем: я не хотел давать ей ложную надежду.

Утреннюю газету, в которой был подробно прописан новый закон, я хорошенько припрятал. Пока Гермионе знать об этом было ни к чему. Вначале нужно добиться одобрения у Темного Лорда. Этот зверь не ведает любви, не ведает жалости. И мои искренние чувства могут стать проблемой.

Что ж… значит, в который раз придется изворачиваться.

***

Про Маклаггена Гермиона спросила на следующий день после моего возвращения.

— Он больше нас не побеспокоит, — честно, с самым невозмутимым лицом ответил я, пристально глядя в ее огромные глаза, на дне которых притаился огонек страха.

— Он… — кажется, Гермиона боялась произнести нужное слово.

— Да. Кормак Маклагген мертв, — спокойно и четко произнес я, замечая в карих омутах искорку облегчения.

Гермиона тут же забралась мне на колени, прижимаясь теснее, нежно касаясь своими губами моих напряженных губ.

Не хотел признаваться даже самому себе: я безумно страшился ее реакции на это признание. Ведь я совершил зверское, с холодным расчетом убийство. И так равнодушно теперь об этом говорил.

Наши лбы соприкоснулись, дыхание переплелось… Глаза Гермионы были закрыты. Пальцы ласково скользнули по моим щекам… Я бережно прижимал к себе любимую, ожидая ее вердикта… Видел, как Гермиона нервно, неосознанно закусила нижнюю губу, как ее ротик приоткрылся, и из него полились тихие фразы:

— Это, наверное, ужасно…

Внутри что-то болезненно екнуло.

— … но я счастлива…

Я смотрел в ее распахнувшиеся глаза: они будто просили прощение за эту правду, за это признание…

Я крепче прижал Гермиону, зарываясь носом в кучерявую макушку.

Нет. Это не ужасно. Поверь.

Маклагген получил по заслугам. И я уверен: многие радостно улыбнутся, когда узнают, что этого чудовища не стало.

***

Как-то вечером мы сидели в гостиной. За окном барабанил сильный летний дождь, поэтому нам пришлось проводить время дома.

Я уложил Гермиону на диван, хорошенько закутав в теплый плед. В последнее время у нее сильно мерзли ступни.

Беременность протекала хорошо, относительно спокойно, ребенок развивался и рос гармонично, соответственно сроку. Я пока боялся показывать Гермиону колдомедикам, поэтому обследовал ее самостоятельно. На исходе был четвертый месяц. Девушка заметно повеселела, тошнота и слабость отступили.