Женщины

Потерянное поколение. Ее поколение.

Лицо парня было испачкано кровью и грязью. На лбу поблескивала полоска потной чистой кожи, которую раньше прикрывала каска. Фрэнки гадала, кем он был и во что верил. У всех этих ребят была своя история. Каждый из них думал, что будет жить вечно, что у него будет свадьба, работа, будут дети и внуки.

Рядом валялась каска, она подобрала ее. Внутри каски лежал полароидный снимок.

Парень в белом смокинге и черных брюках, на лице очки в роговой оправе. Под локоть его держит чернокожая девушка в длинном платье и длинных белых перчатках.

На белой рамке под фотографией написано: «Выпуск 1966 года». А на обороте: «Возвращайся, Биз. Мы тебя любим».

Фрэнки аккуратно вытерла фотографию и положила парню в карман.

— Скоро ты поедешь домой, — тихо сказала она, коснувшись его щеки. — Для твоей семьи это будет кое-что значить.

Где-то вдалеке прогремел выстрел, раздался взрыв, а затем тишина.

Фрэнки слишком устала видеть смерть молодых ребят. Вместо того чтобы пойти к себе в хижину, она отправилась в Парк. Там были расставлены стулья, показывали фильм. Треск проектора искажал диалог.

Фрэнки понимала, что ни один фильм не избавит ее от одиночества, не сможет притупить нового, острого ощущения приближающейся смерти, но быть среди людей было лучше, чем совсем одной. Она села рядом с Барб, та протянула ей свой стакан.

— Что смотрим?

— «Большой побег».

— Опять?

Один стакан, подумала Фрэнки. Всего один.

Свой первый выходной за две недели Фрэнки и Барб решили провести в Парке, они сидели рядом с термоящиком и потягивали шипучку. Барб вслух читала письмо из дома.

17 ноября 1967 г.

Дорогая Барбара Сью,

Боже, я даже не знаю, за кого волноваться сильнее, за тебя в этом опасном месте или за твоего брата в Калифорнии. От Уилла приходят очень тревожные письма. Я отправляла тебе вырезки о летних протестах в Детройте, тогда еще вызвали Национальную гвардию, помнишь? Протесты были не только там. В Буффало, Флинте, Нью-Йорке, Хьюстоне — во многих городах. Нас, негров, копы, конечно, ущемляли. Устраивали погромы. Я только что узнала, что Уилл был в Детройте в тот день, протестовал. Тридцать три негра погибло.

Мне очень страшно. После возвращения из Вьетнама твой брат только и делает, что злится. Я боюсь, что однажды это погубит его. Белым мальчикам из колледжей ничего не будет, но Уиллу и его друзьям из «Черных пантер» насилие на протестах с рук не сойдет. Знаю, ты очень занята, но, может, позвонишь ему? К старшей сестре он должен прислушаться. Со мной он и разговаривать не станет, бог знает почему. Наверное, думает, я буду рвать и метать, но разве это поможет? Оттого что я разобью окно или устрою пикет, ничего не изменится. Он забывает, что я видела, как линчевали вашего дядю Джоуи, который не так посмотрел на белую леди. Это было не так уж давно.

В любом случае мы очень по тебе скучаем и считаем дни до твоего возвращения.

С любовью, мама

— Лейтенант Джонсон.

Барб подняла глаза.

Рядом стоял Говорун, местный радист, худощавый парень из Небраски с румяными щеками и тонкой шеей, похожей на коктейльную палочку.

— Лейтенант Джонсон, лейтенант Макграт, у меня для вас сообщение от лейтенанта Мелвина Тернера.

— Кто это вообще? — спросила Барб.

— Койот, мэм, он из Морских волков.

— А, твой дружок по водным лыжам! — Барб повернулась к Фрэнки.

— Он просил передать, что сегодня вечером в Сайгоне пройдет охрененная — его слова, мэм, — охрененная прощальная вечеринка и будет ужасно грустно, если две главные зажигалки Вьетнама ее пропустят. Самолет уже ждет вас на аэродроме.

— Звучит как приказ, Говорун. Я предпочитаю бумажные приглашения, — сказала Фрэнки.

— На гербовой бумаге, — добавила Барб.

Говорун занервничал.

— Судя по тону, Койот не спрашивал, мэм. Наверное, он решил, что вы будете не прочь немного развеяться. Самолет скоро улетит. У него сейчас рейс по поставкам.

Барб сложила письмо.

— Спасибо, Говорун.

— Ненавижу, когда решают за меня, — сказала Фрэнки.

— И ни во что не ставят, — добавила Барб.

Они улыбнулись и хором сказали:

— Валим!

Медсестры кинулись в хижину собирать вещи.

Меньше чем через пятнадцать минут Фрэнки и Барб, переодевшись в гражданское, уже садились на борт грузового самолета. Они даже успели обменять свои денежные сертификаты на вьетнамские донги.

В Таншонняте Фрэнки и Барб встретила военная полиция и проводила до джипа. Они запрыгнули на заднее сиденье.

Фрэнки впервые видела Сайгон днем — зрелище невероятное. В городе царил хаос: улицы кишели танками, вооруженными солдатами и военными полицейскими, пешеходы и велосипедисты сражались за пространство на дороге, между машинами то и дело проносились мопеды, на которых умещались целые семьи. Их джип проехал мимо худощавой вьетнамки, которая сидела на корточках на углу дома и резала овощи на деревянной доске.

Военные автомобили соревновались с мотоциклами и велосипедами. Машины сигналили. Велосипедисты жали на клаксоны. Люди кричали друг на друга. Трехколесные тук-туки нагло петляли между мотоциклами, оставляя за собой клубы черного дыма. Там, где не работали или не справлялись светофоры, движение регулировали полицейские Сайгона, которых американцы прозвали Белыми мышами за их белую форму.

Правительственные здания были окружены колючей проволокой, мешками с песком и металлическими бочками. На углу улицы был устроен усыпанный цветами мемориал, там буддийский монах совершил самосожжение в знак протеста против действий южновьетнамского правительства. Скоро полиция все уберет, но завтра цветы появятся снова.

Джип остановился у отеля «Каравелла», который занимал половину квартала.

Фрэнки выпрыгнула из машины, закинула на плечо потертую, выцветшую сумку и поблагодарила водителя.

За ней вылезла Барб.

— Черт, от этих поездок в горле совсем пересохло.

Они улыбнулись друг другу и вошли в стеклянные двери отеля.

Фрэнки и Барб провели весь день в старом французском квартале, с его великолепными постройками и зелеными улицами. Подруги будто смотрели на прекрасный уголок Парижа через замутненное стекло. Легко можно было представить, каким этот город был раньше, когда французские колонизаторы ели здесь фуа-гра и пили хорошее вино, а вьетнамские повара и официанты едва сводили концы с концами, пытаясь прокормить семью на гроши.

В полдень они зашли в небольшое французское бистро с белыми скатертями, свежими цветами и официантами в костюмах. Фрэнки была поражена, насколько это место не соответствует военному положению страны. Они словно прошли через волшебный портал и перенеслись в прошлое.

— Просто смирись, — сказала Барб, легонько коснувшись ее руки. — Скоро мы вернемся в нашу дыру.

Барб прекрасно понимала чувства Фрэнки. Она взяла ее под руку, и они вместе прошли к столику у окна, где заказали ланч.

Шум и гомон большого города почти не проникали в бистро, а сладковатый аромат рыбы и бульона вытеснял вездесущий запах выхлопных газов и дизельного топлива. После еды Фрэнки и Барб прогулялись по магазинам, купили новую одежду, кроссовки, сандалии и ароматизированный лосьон для тела. Фрэнки купила футболку с надписью «Вьетнам на лыжах». Обе заказали себе аозай из мягкого прозрачного шелка, а еще Фрэнки купила для мамы целый рулон дикого шелка серебристого цвета и латунную гильотину для сигар своему отцу.