Женская доля

Ночью, когда наревелись они до устатку, она подскочила, словно от толчка. Надо идти на мельницу к Бирюку! Взять взаймы мешок муки, следующим летом вернет сторицей.

Сразу же кинулась исполнять она задуманное. Однако у здания мельницы, что чернело рядом с плавным потом реки, оробела Аграфена.

Что если прогонит ее мельник, ничего не дав? Недаром же его в деревне прозвали Бирюком за угрюмый безлюдный нрав и пугающую внешность. Ростом он выше любого мужика в деревне, в плечах косая сажень, а лица не рассмотреть из-под шапки волос и густой бороды, вечно припорошенной мучной порошей.

Потопталась Аграфена у двери, но так и не решилась постучать. Робко тронула дверку пристроя и ахнула, там лежало невиданное богатство – под самый потолок высились десятки мешков муки.

Позабыв обо всем на свете, подхватила крестьянка мешок, взвалила на плечи и засеменила неловко, пригибаясь от непосильной тяжести.

– А ну, стой, ворюга, бросай добро мое! Или худо будет!

Окрик хозяина мельницы ударил словно кнутом. В ужасе заметалась Аграфена, стыд-то какой, на воровстве быть пойманной! Сошлют в острог за такое и плетей зададут! Муку отнимут! Ждет ее детей голодная погибель!

Позади тяжело топал Бирюк, выкрикивая ругательства. Уже показалась его высокая фигура с тяжелым батогом в руках – вот-вот нагонит!

В панике не зная, как укрыться от Бирюка, кинулась Аграфена в ледяную осеннюю воду. Уцепилась одной рукой за большую корягу, а второй попыталась отгрести подальше от берега, чтобы в темной воде не приметил ее разгневанный мельник.

Однако не подумала она о мешке на плечах, а он, как тяжелый камень, тут же вдавил женщину в ледяную воду. Добыча соскользнула, и крестьянка вцепилась в него руками и ногами, отчаянно пытаясь удержать груз. Это спасение от голодных тягот!

Но мука, которая должна была спасти ее детей, потащила смертельным камнем женщину на дно. Захлебнувшись под толщей воды, Аграфена задергалась в мучительных попытках выплыть, вот только не хватало сил в истощенном лишениями теле.

Грудь обожгло огнем от нехватки воздуха, а глаза застлала чернота – пришел ей конец! Как вдруг сильная рука подхватила ее и потянула вверх из воды, все выше и выше, пока она не смогла жадно вдохнуть воздух.

Бирюк вытащил Аграфену из воды и поволок обратно к мельнице. У несчастной крестьянки не было сил даже слова против сказать.

Она скулила от ужаса в ожидании расплаты за воровство. Что с ней он сделает сейчас? Пришибет одним ударом или скликает всю деревню, чтобы судить за воровство?

Но все также руками и ногами цепко держала она мешок, хоть после воды мука внутри превратилась в густую жижу. Мельник швырнул ее одним махом на телегу и пробурчал:

– Отдай мешок, отпущу без наказания.

Аграфена едва могла говорить от судорог из-за холода, что прилип мокрым платьем к телу. И все-таки выдавила осиплым голосом, еще теснее прижимая размокший куль:

– Не отдам! Это кровинушкам моим. От голоду умирают они! Грех взяла на себя ради них. Как хочешь бей, наказывай, а мучицу не отдам!

Бирюк принялся запрягать лошадь, зло ворча на упрямую крестьянку:

– Ну тогда в острог свезу тебя за этот мешок! Уж там тебя научат добро чужое брать! Три шкуры спустят плетьми, а потом в кандалы закуют!

От его слов затряслась Аграфена в горьких рыданиях. Что же натворила она! Хотела детишек от голодной смерти спасти, а вместо этого единственную козу за гроши отдала да воровством себя замарала.

Поникла она на дне телеги, сжалась в комочек и смирились со своей страшной судьбой. Все, кончилась жизнь ее пропащая, сама виновата…

Когда телега проезжала мимо черных руин сгоревшей избы, Аграфена взмолилась:

– Дозволь с детками попрощаться!

Лошадь вдруг остановилась у угольных останков ворот, и крестьянка, не веря в происходящее, кинулась в баню. Дети ее не спали, будто собачата ждали покорно у двери возвращения матери. При виде еды они кинулись соскребать ладошками белесые потеки с пухлых боков мешка и есть вволю сытную жижу.

Аграфена же торопливо принялась старшей давать последние наставления:

– Тяни припасы, тюрю пожиже заводи. Сразу много не давай им, чтобы животы не скрутило. А утром к старосте идите за помощью.

– Матушка, а ты куда? Зачем к старосте? Не отдавай нас в приют! – заголосили хором дети.

Аграфена молчала в ответ, только гладила на прощанье их мягкие волосики и худенькие спинки. Вот и все, что она может на прощанье, – подарить последнюю материнскую ласку да накормить ворованным угощением.

Вдруг скрипнула дверь за спиной, и женщина вздрогнула – Бирюк явился за ней! Не терпится ему в острог свезти и посмотреть, как ее плеткой мучать будут.

Неожиданно крошечная банька подпрыгнула от удара. С шумом мельник свалил сухой и цельный мешок с мукой рядом с печкой. На удивленный взгляд Аграфены буркнул:

– Ну что встала, заводи опару. Ребятишки от голода плачут, а ты стоишь!

Кинулась крестьянка к кадке, руки ловко принялись за привычную работу – замесили тугое, сытное тесто. Бирюк тем временем возился с печкой, шевелил что-то, поддувал, пока не заставил огонек превратиться в жаркое пламя.

Когда заснули крепко сытые детки вповалку на лавке, а они с Бирюком сидели рядышком у горячей печки, Аграфена решилась спросить:

– Ты почему меня простил, в острог не свез? Еще и муки подарил.

Из густых прядей блеснул на женщин укоризненный взгляд:

– Не собирался я тебя наказывать. Слышал я о твоей беде, знаю, что трех детишек одна тянешь. То я так, стращал тебя за упрямство. Ни в какую не отпускала мешок этот, еле тебя с ним из реки вытащил. Какой тут острог, не от хорошей жизни красть ты пошла! Вот и довез тебя до дому, муки нормальной дал с запасом, нечего вам с голоду загибаться.

С удивлением Аграфена впервые рассмотрела мельника вблизи. Женщина вдруг поняла, что он нестрашный, под густой шапкой волос скрывались добрые глаза, а в бороде пряталась ласковая улыбка.

И она не удержалась – в ответ улыбнулась. На душе стало наконец покойно, а телу до того тепло и сытно, что не заметила женщина, как склонила голову на крепкое плечо Бирюка и задремала сладко и крепко впервые за много дней.

Через год Бирюк женился на Аграфене, сделав ее из нищей вдовы зажиточной женой мельника. Детей ее он принял как родных и только радовался, что жена оказалась плодовитой, подарила ему еще пятерых наследников.