Жестокая конфузия царя Петра

— Орда, стало быть, армия? — отчего-то удивился Функ. Он так и не выучился турецкому, хоть и был официальным представителем державы отнюдь не захудалой. Да и другие послы европейских государств почитали ниже своего достоинства учить этот варварский язык И в Блистательную Порту — кабинет министров — все они отправлялись со своими драгоманами. В драгоманах же у них состояли в основном фанариотские греки — многоязычное и пронырливое племя, равно и местные армяне.

— Честно вам скажу, господа: я сильно опасаюсь за исход кампании, — Понятовский и прежде не скрывал своих опасений. — Каймакам, между нами говоря, настроен тоже весьма пессимистически. Кабинет не прочь бить отбой, но министры боятся неудовольствия султана. Хотя никто из них толком не знает, как он настроен. Здесь не хотят войны.

— Султан объявил войну под нажимом короля Карла и хана — это всем известно, — уныло произнёс Нейгебауэр.

— Король готов был, как нам всем известно, возглавить турецкую армию и даже предлагал это в письме султану. — Понятовский невольно вздохнул. — Увы, он подчас теряет чувство меры. Неужто он мог подумать, что султан доверит ему свою армию — орду-и-хумаюн? Да ещё после Полтавы.

— Султан терпит его именно потому, что он король некогда грозной державы, — Функ выражался без обиняков. — Султану нужен ореол королевского имени, и ничего больше.

— А расходы? — хихикнул Нейгебауэр. — Он щедро отваливает его величеству денежки.

— Считается, что это займы, и как только король возвратится в Швецию, он их вернёт.

— Судя по известиям, которые мы получаем из Стокгольма, двор и кабинет тоже побираются. Его величество из Варницы требует денег и денег, — заметил Функ.

Было мало утешительного — они всё это понимали. Но положение обязывало. Положение, если говорить откровенно, было прескверным: король в осаде, казна пуста, долги растут, армии нет. Швеция обратилась в страну-побирушку. Если уж совсем откровенно, а наши собеседники могли себе это позволить, то во всех бедах Швеции был виновен её воинственный и безрассудный король. Да, можно согласиться: Карл ХII — полководческий гений, его призвание — война. Но нужен ли этот гений стране и её народу?! Следует ли поддерживать его всею плотью и кровью Швеции? Нужны ли бесконечные жертвы на алтарь войны, чьё чрево ненасытно?

Понятовский, не имевший времени оборотиться внутрь себя за множеством необычных забот и хлопот, теперь как бы приостановился и заглянул в своё внутреннее зеркало. Он-то что, он-то?! Кому он служит? Ради чего? Граф, родовитый шляхтич, потомок знатнейшей фамилии, владелец имений?..

Он служит своему королю? Как бы не так! Его король — Станислав Лещинский, он не правит, он в изгнании, как и тот, кто вернул ему престол на короткое время, — Карл ХII. Сейчас граф Понятовский по прихоти судьбы вынужден служить шведскому королю. Эта служба не сулит ему решительно ничего, ибо Карл лишён реальной власти. Можно ли назвать правлением его указы, посылаемые из Варницы в Стокгольм, которые, как правило, не выполняются? А сейчас граф Понятовский фактически служит султану Ахмеду, чьим повелением он сделан двухбунчужным пашой...

Это было чёрт знает что такое! Ужасаться или хохотать? Смех над собою — здоровый смех. Но как долго ему придётся смеяться над собою этим полным горечи смехом?

У дипломатов, сидевших перед ним, если говорить честно, — завидная судьба. Он глянул на них, сытых, розовых, беспечных, — и ожесточился. Он-то, он чего ради должен подвергать себя многим опасностям, превратностям долгого и трудного пути? Ради службы их королю! Дворянская честь, рыцарственность, верность слову и долгу — вот что им руководило, вот что его вело. Всего-то. Такие пустяки! А из-за них он потерял всё — дом, семью, родину.

Он невольно рассмеялся. Функ и Нейгебауэр как по команде уставились на него.

— Что вас так развеселило, граф? Не мы, разумеется...

— Так, кой-какие размышления.

— Сделайте милость, доверьте их нам. И мы посмеёмся вместе.

Может, высказаться, в самом деле? Может, схлынет его душевное смятение?

Нет, они не поймут. Как не понимают слуги душевного смятения своего господина. Они всего только чиновники, нерегулярно получающие своё жалование, а потому не очень-то ревностно отправляющие свои обязанности. А он — рыцарь долга, он служит не ради корысти...

— Как-нибудь в другой раз, господа, — наконец отозвался он.

Рыцарь долга? Он не хотел признаться, что такая жизнь ему нравилась, что он любил приключения, ощущение опасности, любил дорогу — сухопутную ли, морскую — с её превратностями.

Прекрасно быть и слыть странствующим рыцарем... У него была возможность прочитать роман испанского сочинителя Сервантеса на французском языке «Дон Кихот Ламанчский». Им зачитывалась вся Европа. Сервантес мастерски описал такого странствующего рыцаря — сквозь смех и слёзы...

У него, графа Иосифа Понятовского, тоже и смех и слёзы. Но он не намерен что-либо изменять в своей жизни, как не намерен сражаться с ветряными мельницами...

Ему осталось нанести визит в своём новом обличье маркизу Дезальеру и, главное, получить от него самую свежую информацию. Ибо разведочная служба маркиза действовала куда лучше турецкой. То были купцы, сновавшие со своим товаром из города в город, из местечка в местечко, по большей части армяне. «Армянская почта» действовала с завидной быстротой и точностью, на достоверность сообщений её можно было смело полагаться.

Он взобрался на коня, кликнул сопровождающих и медленно затрусил по дороге. Сухие пыльные смерчики вставали и опадали, конь фыркал и тряс мордой, лицо И шея, одежда и конская шерсть — всё покрылось тонкой жёлтой кисеей. Пыль была едкой из-за нечистот, пропитавших её.

Дезальер тоже не сразу узнал его, шумно подивился и сделал вид, что завидует.

— Любезный маркиз, мне нужны последние новости. Обо всём: о великом визире, о численности турок и татар, о русском царе и движении его войска.

— О, новостей хватает, — оживился Дезальер. — Начать с того, что царь провёл встречу с королём Августом в Ярославе. Вы имеете представление об этом городке?

Ещё бы ему, Понятовскому, не иметь. Ведь это были все памятные места, невдалеке от его имения и родовых поместий его друзей — Радзивиллов, Сенявских, Огиньских, Сапег... Они часто гащивали друг у друга. Какая то была привольная беззаботная жизнь!

Никто из них не отправился бродяжничать подобно ему, никто не захотел связывать свою судьбу с Лещинским. Это означало бы потерю владений, собственности, опалу, изгнание. Они все вовремя открестились от него, понимая шаткость и непрочность его положения, его дела. Никто из них не пожелал стать изгнанником. Ради, чего, ради какой идеи? Только он, Понятовский, пустился во все тяжкие, легкомысленно поверив в счастливую звезду шведского короля.

— Доносят, будто бы царь и король заключили наступательный союз против турок.

— Август должен быть по гроб жизни благодарен царю: Полтава вернула, ему Польшу. Но можно ли положиться на саксонца? Он неверен и даже вероломен. Неужели это неизвестно царю?

— В настоящее время царь и его армия находятся на пути к владениям господаря Кантемира, — продолжал маркиз. — А фельдмаршал Шереметев будто бы уже в Яссах.

— Русские, как видно, хотят поодиночке разбить вассалов султана, — предположил Понятовский.