Жестокая конфузия царя Петра

Воодушевлённый, он приказал погонять. От Брацлава, где ожидали царёва прибытия оба гвардейских полка — Преображенский и Семёновский, — отделяли его три дня пути.

Радостна была встреча. Словно бы не царь он был, а любимый полковник среди породнённых с ним солдат. Напружившись, шагал вдоль строя, внимательно вглядывался в лица — не измождены ль долгим путём, худым харчем.

Нет, отмытые, бритые, глядели бодро, ели царя глазами, боясь лишний раз дохнуть. Многих знал в лицо, по именам, улыбался, улыбка долго не сходила с уст. Покамест уста не устали.

Прошли парадным строем: смотр по всем правилам, С полковой музыкой. Пётр принимал рапорты начальников. По счастью, убыло мало. Животной болезнью болели от незрелых плодов — их рвали безбожно и ели во множестве, отвадить было не можно.

Широко распростёрлась Польша, да были у неё нетвёрдые ноги. Всё те же турки, а особливо татары почитали эти земли своими кормными. На то жаловался царю брацлавский воевода. Как оборониться, коли нет ни крепости, ни сколь-нибудь крепкого земляного вала. А плохонькие укрепления порушили басурмане. Во благо была лишь Господня ограда — река Южный Буг с каменистыми берегами.

Воевода жаловался на худые прибытки, на бедность обывателей, глядел же в сторону. И Пётр понял: провианту тут не запасёшь. Но магазины приказал заложить — волошская граница недалече.

— Прошу пана воеводу озаботиться поставкой фуражу и скота. С заплатою возьмём, — и Пётр испытующе глянул на воеводу — не покривится ли. Добавил: — Не то налетят татары либо казаки да всё исхитят.

— Да, ваше царское величество, тут у нас ровно в диком поле — пасутся все, кому не лень, — вздохнул воевода. Лучше было продать, чем так отдать. И он согласился: — Много не наберём, но кой-чего поставим. Народ у нас больно пуганый, в землю да в пещеры зарылись, для себя берегут. А войско королевское далече, её оборонит.

Не задался поход, не задался. Казалось Петру прежде, что южные земли всем изобильны. Ан нет: единоверцы были бедны и слабы, встречали без восторгу. Российское войско было для Них не освободительным, а тягостным, как, впрочем, всякое войско. Всякое насильничало, несло разорение и убытки, а то и смерть.

Упадал дух. Тяготили сомнения. Но избави Боже явить подначальным! Мог без опаски пожаловаться одной только Катеринушке: утешит и успокоит. Находила какие-то простодушные, но убеждающие слова.

— Пустыня, Катинька, пустыня. А что далее-то будет, — сетовал Пётр. — Начальники мои нерасторопны, без указки да подсказки шагу не сделают. Была надежда на иноземцев, да растаяла: служат всё более для прибытку.

— Полно, государь-батюшка, по моему слабому женскому разумению, война не гладкая дорога. Все бугры, ямы да колдобины. Не своя сторона, не свои люди. Насильничать не можно. Одолели шведа, неужто турка не побьёте?

Верно ведь: что турок перед Карлом! Утешительные слова, сколь многие и многажды ему говорили. После Полтавы решили всё, что царь неодолим, что он вознёсся. На самом же деле, находясь на самой вершине власти, в этой заоблачной дали, он оставался таким же ранимым, как все остальные человеки. Просто слабости его были сокрыты. На самом же деле все чувства были ему ведомы: любовь и ненависть, сила и слабость, справедливость и неправедность... Но в отличие от простых смертных всё в нём было обострено до той крайности, когда человеческое соприкасается с Божеским, ибо Господь отличил его.

...Он широко шагал вдоль фронта гвардейских полков и ловил на себе преданные солдатские взгляды. Он твёрдо знал, что они пойдут за ним в огонь и воду. Речь его перед походом была кратка — долгих не любил.

— Волошская граница недалече. Там — армия, воины господаря Кантемира, коих обещал он рекрутовать десять тыщ. Там и сыты будем, и напоены. Побили шведа, сильней коего не было во всей Европе, само собою, должны и турка побить.

— Ура государю!

— Слава, слава, слава!

Прокатилось по шеренгам, из конца в конец строя. Залились дудки и рожки, затрещали барабаны. Извиваясь как большая многоголовая змея, колонны тронулись. Все были одушевлены: их вёл сам царь-государь. Наконец-то он с ними!

Устали полки от долгого, казавшегося бесконечным похода. Хотелось в дело! Помериться силою с басурманом. Полагали: будет лёгкой победа: ведь с ними Бог, единственно истинный и всемогущий. С ними и царь-государь — тоже истинно христианский монарх, одержавший великую викторию над шведом, стало быть, над ним — благословение Божие.

Дорогу гвардейским полкам торила дивизия князя Репнина, вышедшая накануне из Брацлава. Ей предписано было охранять переправу через Днестр и дожидаться царя с полками.

Марш к Днестру занял четыре дня. Запалённый фельдъегерь доставил доношение Шереметева.

— Слава Господу, медлитель достиг цели, — объявил царь собравшимся возле него для военного совету министрам и генералам. Протянул бумагу Макарову: — Чти, Алексей, внятно.

Макаров начал негромко:

«Марш мой к Ясам с общего совету учинён не бес пользы и многова рассуждения к высоким вашего величества интересам: первое, что господаря волоского совокупили, которой и войско своё при моём прибытии против неприятеля на сих днях около пяти тысяч представит...»

Пётр хмыкнул:

— Обещано было десять тыщ, а ещё и пяти, выходит, не набрано.

— Союзникам никоим веры нет, — безапелляционно высказался Головкин.

— Это мы ещё посмотрим. Чти далее, Алексей.

«...Второе, что прямым путём воды, кроме малых колодезей, не обретается, також при драгунских полках хлеба было всего на месяц, которой уже и употреблён. Турки на Дунай 3-го числа сего месяца пришли, и не возможно было нам прежде с войском ускорить... А Бучацкая Орда всю скотину свою и домы свои, по ведомостям от языков, к морю и за озеро отправили...»

Макаров закончил. Воцарилось молчание. Его прервал Пётр:

— Худые вести нам в науку. Провиант есть важнейшее. И запасать его надобно как можно более. Сколь много я писал и выговаривал всем начальникам о сём, однако ж осталось в пренебрежении. На кого уповать?! — обвёл взглядом сподвижников и сам себе ответил: — Токмо на самих себя. Денег на провиант и фураж не жалеть! Доброхотов ждать нечего, равно и манны небесной. Ничего не будет, коли сами не запасём.

Согласно кивали головами. Слова были не нужны — слов и прежде было сказано много. Даже чрезмерно много.

— За нерадение стану взыскивать со всею строгостью! — поставил точку Пётр.

Ах ты, Боже великий! Старались вроде бы и радели. Но как в чужих землях быть, коли сам царь повелел под страхом сугубого наказания местных обывателей не утеснять. А без утеснения, за одни деньги, притом же невеликие, с животиной, зерном, сеном расставаться не хотели. Была сушь великая, а от неё недород.

Катилась, приминая быльё, царская карета, позади топали преображенцы и семёновцы, коя-то часть верхами. Едкая колючая пыль вставала за царским кортежем. Она долго не опадала и словно дым набивалась в карету, закладывая нос, припудривая лица. Дышать было трудно.