Жестокеры

А ведь я планировала переезд сюда, как побег от пошлости… Как так вышло, чтобы здесь, на новом месте, все устроилось еще более пошло, чем было там? Раньше я имела смутное представление о тех, кто живет по соседству. Я знала, что контингент в большинстве своем пьющий, опустившийся, деградировавший. Сейчас я узнала этих людей получше, и это стало пренеприятным открытием.

Чего стоит дед-полупаралитик! Он днями напролет просиживает у окна, и каждый раз, когда я подхожу к дому, буравит меня глазами за круглыми стеклами очков, выглядывая из-за шторки. Однажды – всего раз! – он, еле волоча ноги, выполз на улицу. Я столкнулась с ним нос к носу в темном подъезде, где никогда не горела лампочка, и страшный маньяческий взгляд его глубоко запавших глаз заставил меня заледенеть. Мне показалось, что дед зачем-то хочет схватить меня за руку. Я понеслась наверх по крутым ступеням, так быстро, как только могла! Краем уха я слышала про этого деда совсем жуткие вещи… Поговаривали, что он только притворяется таким слабым и с трудом передвигающимся, а сам украдкой при помощи трубочки выпускает из окна зубочистки, пропитанные каким-то неизвестным паралитическим веществом. Когда жертва – обычно молодая девушка – обездвиживается, дед тихонько выходит во двор и утаскивает ее к себе в квартиру. Что он там делает со своей «добычей», никому не известно. Но никто из тех, кто побывал у него, уже не выходил оттуда прежним. Вспоминая безумные глаза этого старика, я без труда верила во все эти байки.

«Бежать мне надо куда-нибудь подальше от этого гиблого дома… – думала я. – Да и из этого города».

Но бежать мне было некуда.

Выйдя на центральную улицу и пройдя немного вперед, я увидела растрепанного седовласого старика, с безумным взглядом и каким-то ящиком на ремне, перекинутом через плечо. Он шел мне навстречу, оживленно размахивая руками и подняв взгляд – словно смотрел на что-то поверх моей головы. Странно: я как будто уже видела его где-то. Ну, конечно: это же тот самый чудик, который шел по улице, ничего вокруг не замечая и разговаривая сам с собой. Да он и сейчас что-то бормочет.

– Что они сделали с истинной Красотой? Той самой, златоволосой, полной добродетели и достоинства, которая когда-то царила на полотнах великих мастеров? Порядком извратили и переврали. Объявили красивым совсем не то. Объявили красивым какую-то мерзость, убожество, уродство. А истинную Красоту – спрятали подальше от наших глаз. С проклятых мегащитов ее совсем убрали. Да и на улицах ее не встретишь. Ууу, проклятые!

Старик погрозил кулаками – неведомо кому. Я улыбнулась. Я уже ничему не удивлялась. Здесь было много городских сумасшедших. Пожалуй, побольше, чем в любом другом городе. Этот чудик тем временем продолжал свой странный монолог:

– Где она сейчас, эта истинная Красота? Та златоволосая Красота, полная внутреннего света, благородства и достоинства, которая веками взирала на нас с портретов великих мастеров, в наши дни лежит попранная, в пыли. Как она чувствует себя сейчас? Нетрудно догадаться… Но что я хочу сказать вам, идиоты! – старик вдруг резко повысил голос до крика. – Крикнуть вам в лицо, презренные глумители: Красота ни в чем не виновата. – Он погрозил пальцем. – Оставьте в покое Красоту! Не трожьте ее своими грязными руками! Вы ничего не понимаете. Ваша нелепая уродливая мода скоро пройдет, а истинная Красота – вернется. И останется. Она вечна. Да, она неоспорима и вечна! Она…

Тут старик встал, как вкопанный, так и не опустив палец, которым он грозил всем вокруг. Он словно только сейчас раскрыл глаза. И смотрели они прямо на меня.

– О боги мои! Венера! Она! Та самая! Она вновь родилась из пены! И я вижу ее. Я ее лицезрею. – Старик протер глаза. – Это невероятно! Разве такое возможно? Куда вы? Умоляю вас, постойте! Не убегайте от меня!

Я резким широким шагом шла прочь. Обернувшись, я увидела, что старик бежит следом, протягивая ко мне руки. Я прибавила шаг.

– Умоляю вас, постойте! Да постойте же!

Я остановилась и повернулась к нему.

– Слушайте, что вам от меня нужно?

Подбежавший старик смотрел на меня восторженными глазами. Он приложил ладони к губам и замотал головой, словно сам себе не веря. Он стоял совсем близко от меня, и я заметила на его грязной темно-бирюзовой блузе разноцветные следы засохшей краски.

– Это она! Это точно она! Златоволосая Богиня! Воплощенная Красота! Она не покинула нас. Нет, не покинула… Значит, мы не брошены. Мы еще можем спастись.

«Псих какой-то!»

Я развернулась и пошла прочь. Безумный старик поплелся за мной. Через плечо я крикнула ему:

– Перестаньте меня преследовать! Вы не в себе.

Пройдя метров десять, я остановилась и оглянулась. Я увидела, что старик сидит на земле и плачет, обхватив голову руками.

Зайдя в магазинчик, я не сразу вспомнила, что мне нужно было купить. Уже направляясь к выходу, краем глаза я увидела, как продавщица вышла из-за стойки. Я обернулась и посмотрела на нее: продавщица стояла, скрестив руки на груди, и мерила меня ненавидящим взглядом. Я развернулась и толкнула входную дверь.

– Не нравишься ты мне, – услышала я себе вслед.

«Кто-нибудь мне объяснит, что здесь происходит, в этом сумасшедшем городе?»

Я вышла из магазина и пошла к дому. Мне хотелось укрыться, спрятаться от всего, что меня окружало. Войдя в подъезд, я опрометью понеслась вверх по лестнице, забыв про высокие ступени.

***

Все отнято: и сила, и любовь.

В немилый город брошенное тело

Не радо солнцу.

Анна Ахматова. Все отнято…

На стройке за окном истошным лаем заливались собаки. Скорее всего, это опять на всю ночь. Значит, я снова не сомкну глаз.

Город Бешеных Собак…

Я его просто ненавижу.

А ведь как все начиналось! С какими надеждами, с каким воодушевлением я приехала в город …sk, показавшийся мне по наивности самым прекрасным городом на свете! Я верила, что все получится, что здесь все возможно – даже для такой бедолаги, как я. Я с досадой вспоминала свой глупый смешной восторг от этих широких, ярко освещенных улиц, от этих разноцветных витрин и огромных мигающих мегащитов. Переезд сюда был моим отчаянным рывком: от гнетущих обстоятельств, от мучительных воспоминаний, от себя самой. От всего опостылевшего. От Прошлого. Закрыть трагичные страницы прожитого и открыть новые страницы, светлые и счастливые, написать на них все, что я хочу, – вот о чем мечтала. Как все могло устроиться вот так бессмысленно и пусто? Бессмысленно и пусто…

Тогда я часто перечитывала «Северную элегию» Ахматовой:

Меня, как реку,

Суровая эпоха повернула.

Мне подменили жизнь. В другое русло,

Мимо другого потекла она,

И я своих не знаю берегов.

И снова чьи-то стихи про меня! Мне действительно казалось, что это какая-то роковая ошибка – все, что происходит со мной сейчас. Мне подменили жизнь. Повернули ее в другое русло. Закинули меня в этот нелюбимый город. Который не принял меня… Что я здесь делаю? И куда мне теперь идти? Я снова достала карты Таро, чтобы сделать очередной расклад – впрочем, без малейшей надежды на утешение. Так и случилось.

– О, снова он!.. Что бы это все-таки значило?

В последнее время во всех раскладах мне выпадал перевернутый Повешенный. На картинке он стоял на одной ноге, словно пойманный в петлю, и глупо, виновато улыбался. Я смешала карты. Все безнадежно. Ничего никогда не изменится. Твои собственные действия бесполезны. А то спасение, о котором глупая девочка когда-то просила свою любимую певицу Бунтарку, – оно никогда не придет. Никто нас не спасет. И самим нам не выкарабкаться.

Моя жизнь была как мутное отражение в старом, засиженном мухами зеркале – такой она виделась мне тогда. Очередной год был скомкан и брошен мне в лицо. И их было много – таких годов.