Жили-были (худ. Е. Рачёв)

— Она просто мелкая. Но он же не за рыбой туда ездит. Это отдых!

— О-о! — радостно вопила Светлана Николаевна. — В том, что это отдых, я ни секунды не сомневаюсь! Я даже примерно предполагаю, как именно он отдыхает. Да ты посмотри на него: в таком состоянии не то что рыбу не поймать, в лодку не попасть!

— Он с берега ловил, а крупная там не водится!

— Да, зато там водятся грудастые и ногастые! И с головой! А не с пустой кастрюлькой вместо черепушки, как у некоторых!

Беседа на повышенных тонах обычно длилась до тех пор, пока у Гали не появлялись слезы. Тогда удовлетворенная Светлана Николаевна принималась ее утешать:

— Да что ты расстроилась? Может, он, и правда, на рыбалке был. И даже, может, баб там почти не было. А если и были, то кому он такой нужен, когда рядом Толик? Он тебе пять лет ребенка сделать не может, чего уж там про остальное говорить.

На этой радостной ноте мама обычно завершала свой визит и отбывала.

По-своему Светлана Николаевна желала дочери добра. Тощий неинтересный Женя был, по ее мнению, неподходящим зятем. К тому же зарабатывал он на весьма постыдном деле — торговле нижним бельем. В этом сквозило нечто скользкое, недостойное звания интеллигентного человека. С одной стороны, мама не могла не понимать, что именно на Жене держится их материальное благополучие. Но по прошествии нескольких лет ей уже хотелось того же уровня благополучия без опостылевшего зятя. Он был, как дырка на заварной булочке: с одной стороны — без нее крем не впрыснешь, а с другой — нарушает целостность и портит общий вид.

Именно усилиями мам и разваливаются многие молодые семьи. Желая добра, родители едут, как армия завоевателей на танках, вытесняя противника с территории, а заодно разрушая дома мирных жителей. Далеко не всех устраивают руины, хотя и освобожденные от интервентов.

Считая своих детей самыми-самыми, родители самозабвенно пересчитывают дефекты второй половины. В лучшем случае выяснение отношений и конечный счет недоработок в воспитании переходит в жаркий бой между старшим поколением, в то время как молодые благополучно отсиживаются в окопе. В худшем — битва идет непосредственно на территории новой ячейки общества, и тогда остаться сторонним наблюдателем просто невозможно.

До одури опасаясь, что Жене осточертеет мамина навязчивость, Галочка с удвоенным рвением бросалась угождать мужу и соответствовать некогда оказанному доверию. Но, к сожалению, амнезией муж не страдал, поэтому впечатления от выступлений Светланы Николаевны еще долго читались на его лице.

Наташка тоже хотела, чтобы Галочка была счастлива. Безусловно, мягкотелость подруги ее удручала. Для полного соответствия идеалу Женю надо было откормить, чтобы не сдувало сквозняком, объяснить, кто в доме хозяйка, и отлучить от него всяких Толиков. О походах в баню и поездках на рыбалку она имела собственное мнение: поскольку ее женатые кавалеры именно таким незамысловатым способом объясняли дома свои отлучки. С ней. Одному из них она лично покупала рыбу, чтобы кавалер мог предъявить жене улов, с другим вместе ходила в сауну, а с третьим ездила в командировку на юг. Незнакомых теток, старательно паковавших стоим благоверным теплые вещи, шерстяные носки и банные принадлежности, ей было не жаль.

— Сами виноваты, — рассуждала Наташка. — Раз дают себя обмануть, значит — так и должно быть. Вот меня не проведешь.

Но иногда она плакала. Особенно в исконно семейные праздники, которые ее любовники предпочитали проводить в кругу близких. Никто не торопился к ней на Новый год и Восьмое марта. Они тихо сидели с Маней за праздничным столом, и Наталья старательно изображала веселье. А потом ревела в подушку под тихое сопение сладко спящей Машки.

С одной стороны, Наталье очень хотелось, чтобы Галя не допускала в своей семье обмана и пресекала любые попытки Жени уйти налево, а с другой — боялась поселить в душе подруги подозрения и нарушить ее покой. Советоваться с Галочкиной мамой тоже нельзя, поскольку Светлана Николаевна всенепременно поучаствовала бы в разоблачении и нашла подвох на пустом месте. Она и без Наташкиных намеков умудрялась отравлять жизнь довольно дружной и успешной семьи. Хотя Наталья не могла не понимать, что эта жизнь могла бы стать для Галочки еще более счастливой.

— Не мое собачье дело, — строго говорила она своему отражению, мимоходом отмечая, что все еще красавица, а мужики — слепые идиоты. — .Мне бы со своими проблемами разобраться. Буду молчать, что бы ни случилось.

* * *

Никогда нельзя давать себе зароков. Судьба, терпеливо подслушивающая и подглядывающая за нами, обязательно захочет испытать нас на прочность.

Не успела Наталья пообещать себе, что больше не будет влезать в жизнь подруги и волноваться по поводу сомнительного поведения чужого мужа, как ей моментально представился шанс покопаться в собственной совести. А заодно провести пару бессонных ночей в тягостных раздумьях на извечную тему, что лучше: жить обманутой, но счастливой, или знать правду, но быть несчастной. Конечно, для себя она предпочла бы второе, но как решить за Галю?!

Всё началось банально. Одним прекрасным или не совсем прекрасным утром в павильончике напротив Наташкиного магазина сменилась продавщица. Вместо юркой полненькой Тани появилась томная роскошная брюнетка. Судя по одежде, лет ей было около двадцати. На длинных гладких ногах красовались джинсовые шортики с кружевами. Майка, под которой явственно угадывалось возмутительное отсутствие лифчика, была размером с гулькин нос. А то, что прикрывал вызывающий кусочек трикотажа, потрясало формой и размером.

Такое соседство Наталье совершенно не нравилось. До сего момента она была самой красивой продавщицей на этаже, что не могло не радовать, а теперь у нее появилась соперница. И, что самое обидное, более молодая. Скачкова непроизвольно втянула живот и надула губы: Женя, сам того не подозревая, подложил ей свинью.

Новенькая суетилась, перевешивала товар и выпячивала в проход аппетитный фасад. Наталья завистливо вздохнула. Она потопталась среди своих кофеварок и решилась на разведку боем.

— Привет! Ты новенькая? — Наталья проехалась по девице взглядом. Вблизи та оказалась еще лучше.

— Я второй день, — гордо ответила та отчетливым периферийным говорком.

— Я Наташа.

— А я — Валя, — новенькая широко улыбнулась, предъявив Наталье ярко-белые крупные зубы.

«Как у лошади, — недовольно отметила про себя Скачкова. — Кобыла здоровая!»

Но вслух комментировать не стала.

От девицы исходило ощущение опасности. Даже не ощущение, а ясное предчувствие.

Валя оказалась невозможно болтливой. За пятнадцать минут, пока не было покупателей, она успела рассказать, что приехала из Краснодара. Здесь она хотела поступить в институт, но с треском провалилась. На вечернее поступить даже не пыталась — там общежития не давали. Жила она у дальней родственницы. Валя сначала хотела снять комнату, поскольку устраивать личную жизнь в присутствии тети Лены оказалось невозможно. Первый же быстроглазый красавчик, приведенный на предмет «попить чаю», был с шумом выдворен. Теперь Валя хотела найти спонсора для платной учебы, съема жилплощади и прочих радостей жизни.

— Хозяин такой перспективный, — поделилась она с Наташкой, предварив ее вопросы.

— Чем это он перспективный? Он же женат.

— Ой, не смеши меня. Сегодня женат, завтра разведен. Он, кстати, собирается большую квартиру покупать, накопил, говорит. А я хозяйственная — жуть! Готовлю — пальчики оближешь! И всё остальное — при мне. А ему за сорок. И жена наверняка такая же облезлая. И тут — я! Эх, хорошо в городе. Не то, что у нас: из мужиков только тракторист, и тот вечно лыка не вяжет.