Константин Ваншенкин ЖИЗНЬ ЧЕЛОВЕКА

«После долгих невзгод и атак…»

После долгих невзгод и атак,— К счастью, именно после,— Их столкнуло,— негаданно как Оказавшихся возле. Две судьбы обратили в одну, Так свели их и свили, Чтобы вместе и в высь, и ко дну, И в бессилье, и в силе. Словно пласт плодоносной земли, Так ночами и днями Перекрестно они проросли И сцепились корнями. Поддержать на подъеме крутом? Дать уставшему руку?.. Кровь свою, не однажды притом, Перелили друг другу …Вот сидят они возле стола, Что уже приготовлен для чая, Продолжая другие дела, Две различные книжки читая.

«К холоду дело идет…»

К холоду дело идет. Поле глядит уже волком. Солнца не видно — и вот Дождик по долам проволглым. Но над грядою домов Или в сознании где-то — Отзвук недавних громов, Отсвет недальнего света.

«Пока еще баюшки-баю…»

Пока еще баюшки-баю, Качают — и хочется спать. Пока еще в женскую баню С собою берет его мать. Пока еще грезится, что ли, Тропинка в морозном дыму. Пока еще девочка в школе Совсем безразлична ему. Пока еще времени хватит И годы не смотрят в упор. Пока еще девушка гладит Его непримятый вихор. Пока еще женщина рядом, Глядит на него, молода, Задумчиво-преданным взглядом И так далеки холода. Пока одуванчик в кювете Еще облететь не успел. Пока еще учатся дети, И ясен пока их удел. Пока еще даль голубая Лучам подставляет бока. Пока еще, с внучкой гуляя, Он прям и спокоен. Пока…

Мальчик и лошадь

Пасется лошадь. Мокрый луг. Остановился он, прохожий. Глядит, как у нее под кожей Подрагивает мускул вдруг. Как бы отдельно от нее. Слепня на время отгоняя. В кустах блестит река дневная, Вдали туманится жилье. А ты ему не прекословь И дай спокойно в полдень хмурый Смотреть, как у нее под шкурой Подрагивает мускул вновь.

Расставание

Маленький городок. Северный говорок. Выцветшая луна. Северная Двина. Рябь темно-серых вод. Музыка. Теплоход. Девушка на холме. Юноша на корме.

Перед войной

Была зима перед весною, Как и в другие времена. К дождю июньскому и к зною Была весна устремлена. И только резкостью иною Подробность помнится одна: Перед войной была война.

Седина

Три жестоких артналета. Восемь танковых атак. Полегла в оврагах рота Не вернуть ее никак. Постарел на поле брани Лейтенантик молодой. В уцелевшей мылся бане Деревенскою водой. Убиваться — много ль прока Глянул в зеркальце скорей: Показалось, будто плохо Вымыл мыло из кудрей

Полководцы прошлого

Пожар. В щепу разбитый кузов. Но гнев и вера жили в нас. Всех популярней был Кутузов В тот отступленья горький час. Да, прочный выказали норов, И вот фронты уже вдали. Всех популярней стал Суворов, Когда мы к Альпам подошли.

Плакат 41-го

«ПО ГОРОДАМ И ВЕСЯМ ВРАГОВ РАЗВЕЕМ В ДЫМ, ПРЕДАТЕЛЕЙ ПОВЕСИМ, ДРУЗЕЙ ОСВОБОДИМ». Как вдруг очнулись живо, Забытые сперва, Той клятвы и призыва Далекие слова!.. Взращен судьбой простою, Где даль и отчий кров, И грозной чистотою Поступков и снегов.

«Блестит огонь, слепя…»

Блестит огонь, слепя. Бьет в душу канонада. Живите за себя, Жить за других не надо. На праздничных пирах, В благополучной доле, Зря не тревожьте прах Полегших в чистом поле. Давно тот бой затих. Герои спят в могиле. Не тщитесь жить за них Они свое свершили.

Инвалиды

Одноногие отвоевались, Однорукие — все по домам. Остальные подлечатся малость В эшелон — и опять они там. Ничего у судьбы не просили. А из окон, как братство твое, Инвалиды видны по России, По дорогам и рынкам ее.

Николай Иванович

В голове блуждающий осколок. Заболит,— ну, выпьешь иногда. Собрала жена вещички с полок И ушла, в чем главная беда. От войны осталось много знаков. Все же тело прочный матерьял. — Я на фронте, — он сказал, заплакав, Ни одной слезы не потерял.

«Мои товарищи и братья…»

Мои товарищи и братья Послевоенных давних нор, По переулкам Приарбатья Гитарный слитный перебор. А у соседа кашель тяжек, И он выходит в полумглу, Где слышно щелканье костяшек По деревянному столу. Играют сдержанно и строго — Бухгалтер, слесарь, и таксист, И обгоревший, как Серега Орлов, задумчивый танкист. Былого вечера отрада, И голос женщины родной, И этот Млечный Путь Арбата В высоком небе надо мной.

Тверской бульвар

В белой аллее, под светом луны, Землю украсив, Пушкин стоял — как с другой стороны Есть Тимирязев. Медленно с другом моим дорогим Шли мы на пару. Непостижимо дурманящий дым Плыл по бульвару. А между губ, как лесной светлячок, Нежный фонарик,— Тлел, озаряя неясности щек, Малый чинарик. С девушкой мы познакомились тут, Что-то ей пели. А за оградой светлел институт Ясностью цели. Память непрочная, вспомним давай С маленьким риском, Как пробегал трехвагонный трамвай Прямо к Никитским. А на весеннем бульваре Тверском Пахло сиренью. Да вдалеке постовой со свистком — Как со свирелью.

Молодость поэтов

Прекраснейшие времена Знакомств с поэтами другими, Чьи вам известны имена — Притом почти любое имя. Вдруг услыхать из чьих-то уст, Как вещь привычную, впервые, Зацепленные наизусть Две ваши строчки молодые. Взаимно сжатых рук металл. А славы! Славой хоть умойся… — Я знаю, в «Смене» вас читал. — А я в «Московском комсомольце». Послевоенная пора. Мы курим. Лестничная клетка Редакции — стихов полна… Теперь такое встретишь редко.

«Что в моих карманах? Как всегда…»

Что в моих карманах? Как всегда: Перочинный ножик, Папиросы «Красная звезда» — После козьих ножек. От холодной комнатенки ключ, От стипендии остаток. Взгляд еще подчеркнуто колюч, А на шее след от скаток. Что в карманах? Нежные слова В тех твоих записках. Жизнь гудит, входя в свои права, Нас почти затискав. Что ты, жизнь, еще в дальнейшем дашь В громе пятилеток? Книжку записную, карандаш, Трубочку таблеток?