Жизнь замечательных людей по дзэну

Позвольте, я растрачу радость и призову к веселью только господ!

На мадемуазелек не растрачу доброту души и не призову гадких, отвратительных бабенок!

Дзэн!

ПОПИРАНИЕ

Граф, историк, политический деятель Семен Альбертович Кривоухов в Думе занимал солидное положение, как шмель на воеводстве.

На очередных Думских слушаниях разбирался насущный вопрос о попирании основ общества, Государства Российского иностранными кредиторами.

Граф Семен Альбертович стоял в оппозиции к радикалам, поэтому уверял коллег по Думскому собранию, что:

— Полноте! Полноте, господа!

Нет угроз Государству Российскому от инородных попираний – а вино из Италии кислое.

Наше Государство попирали много раз и еще неисчислимое количество раз попрут, я, вам, как историк Государства Российского со всей ответственностью скрипичного ключа заявляю!

Представьте, что я – Россия, и мне нет страха, если инородец с длинным носом меня попрет!

Дзэн!

Довольный своим выступлением, граф Семен Альбертович вытер круглое лицо батистовым платочком с вышитой Сусанной Хорватовой (венгерской балериной, что так ловко поднимает ногу и произносит «Зю-зю») и отправился по нужде в мужскую комнату!

Когда граф и историк Семен Альбертович наклонился над серебряным умывальником, нежданно-негаданно погасли свечи в канделябрах, и из полной темноты что-то или кто-то (граф Семен Альбертович потом уверил себя – что черт его попирал) чем-то (граф Семен Альбертович додумался, что ногой) ударило в ягодицы так, что граф Семен Альбертович конфузливо и больно ударился головой в серебряный в форме пениса лебедя кран.

Голос из темноты (граф Семен Альбертович нашел в голосе нотки Великого князя Сергея Анатольевича) с ехидцей пропищал:

— Аз, ежели ты – Рассея, то я – инородец и попрал тебя, Иуда?

Понравилось?

— Не попирание сие, а – глумление над личностью! Дзэн! – граф Семен Альбертович не согласился, даже в темноте начал диспут о значениях слов и политики, словно дзэн ему глаза выел.

— Вот тебе и глумление! Дзэн! – второй удар в ягодицы привел к обмороку графа Семена Альбертовича.

РАЗУМНОЕ

Графиня и балерина Анна Петровна Верховодина на своей даче часто устраивала литературные вечера с питием лафитов, водок и обилием закусок (за счет приглашенных).

Приходили графья, князья, купцы и просто просвещённые литераторы с массивными золотыми цепями.

Графиня Анна Петровна Верховодина часто жаловалась на припадки, в которых не ведала, что творила – так птица вьет гнездо и не знает о птенцах.

— Ах, господа, найдет на меня дурная болезнь, так я и не помню, что творю, несчастная! – графиня Анна Петровна Верховодина рассказывала, заламывала руки, пускала диковинную слезу, отчего все жалели балерину и сочувствовали весьма. — Страшная болезнь превращает меня в неразумную!

Дзэн!

Неразумность графини Анны Петровны заключалась всегда в одном и том же: балерина бледнела, порывисто раздевалась донага (но тапочек балетных не снимала, и одежду складывала аккуратно на пуфик – подарок английского посла), а после нагая танцевала до изнеможения час или более в зависимости от физических сил – так волчок крутится, пока не кончится вращательный момент.

После припадка графиня Анна Петровна Верховодина быстро приходила в себя, конфузилась, стеснялась своего поступка и нагого вида, с одеждой убегала в залу, одевалась, а затем весь вечер укоряла себя и журила за припадочность.

На очередных литературных посиделках (тема – поэты погребенщики) господа с деланным волнением следили за поведением Анны Петровны – не случится ли с ней прискорбный припадок, как в прошлые разы.

Все желали здоровья Анне Павловне, выражали на словах надежду, что припадки больше не повторятся, как Солнечные затмения в Антарктиде.

В десятом часу, когда господа уже отчаялись, и Анна Петровна Верховодина постоянно уверяла, что сегодня она чувствует себя как никогда здоровой, начался припадок – сильнейший с нагими танцами, подпрыгиваниями, подниманием ноги выше головы.

Господа удобнее уселись в плетеных креслах, качали головами, выражали сочувствие, словно сами танцевали в снегах Магадана:

— Ах, бедное создание!

— Графиня Анна Петровна очень больна, как белочка в колесе в зоосаду.

У белочки – гиперреактивность!

— Несчастная, не ведает, что творит в бессознательном, и танцует, и танцует нагая – етить её мать, как хороша!

— Господа, милостивые государи! – молодой поэт, впервые приглашенный на собрание литераторов Андрей Петрович Вознесенский, выразил сомнения словами и жестами – так индийская танцовщица жестами в банке умоляет выдать кредит: — Мне кажется, что графиня Анна Петровна Верховодина в полном сознании танцует – ишь, как ловко перепрыгнула стул, словно видит его и ощущает.

Разумная она, а не припадочная, словно патокой пятки смазали.

Наступило тягостное молчание – пролетел ночной жук.

Графиня Анна Петровна Верховодина продолжала танец, и Лунные блики выгодно играли на её обнаженном теле – так в ювелирной лавке правильный свет свечи приводит к сиянию бриллиантов.

— Извольте, сударь, покинуть собрание литераторов! – доктор Антон Евграфович Потехин в негодовании взмахнул золотым лорнетом: — Вы слишком неразумны, как каннибал в Африке.

В Африке я видел многое, и каннибалов видал!

Графиня Анна Петровна Верховодина в горячке безумия страдает, а вы журите её и укоряете, потешаетесь над болезнью!

Господа поддержали доктора Антона Евграфовича Потехина и выдворили молодого поэта Андрея Петровича Вознесенского из храма литературы.

Андрей Петрович долго отряхивал пыль с сюртука, мрачно ругал и графиню и литераторов, пошел в направлении к станции, но затем в поэтическом порыве не выдержал, побежал к саду, продирался сквозь колючие кусты, и из темноты, аки волк голодный, незамеченный литераторами, следил за танцем обнаженной графини Анны Петровны.

САМОДУРСТВО

Помещик Илья Соломонович Рубинштейн часто на конюшню вызывал для наказания мужиков и баб и собственноручно их стегал по оголённым ягодицам вожжами, даже не боялся, что ручки барские замарает.

Мужики с пониманием относились к порке, потому что знали – барин, он – Царь и Воевода в деревне.

Бабы и девки тоже радовались, и при малейшей удаче задирали подолы и подставляли для порки оголенные белые ягодицы, потому что барин после экзекуции очень страдал душевно и битым выдавал подарок дорогой: кому – платок Оренбургский пуховый, кому – пряник Тульский медовый, кому – топор наточенный Костромской.