Жнец и Воробей

— Отлично, — говорит она, просматривая записи на планшете, и отдает его обратно доктору Кейну. — Тогда, Роуз, завтра днем мы сможем тебя выписать. Сейчас медсестра Наоми поможет тебе принять душ и сделает перевязку.

Она уходит, мимолетно улыбнувшись, и доктор Кейн как будто приклеен к полу, словно он металлический опилок, который не может противостоять магнитному притяжению.

Его взгляд мечется между мной и медсестрой, а потом, наконец, останавливается на мне. — Меня завтра не будет, — говорит он, и я не знаю, что ответить. Тишина затягивается чуть дольше положенного. — Надеюсь, тебе скоро полегчает.

— Спасибо. За все. Правда.

Он отвечает коротким кивком, ещё секунду медлит, потом поворачивается и быстро уходит. Мы с Наоми смотрим на дверь, и я почти уверена, что он сейчас вернется и скажет то, что мучило его перед уходом. Но он не возвращается.

Наоми поворачивается ко мне и выдавливает слабую улыбку, убирая завиток темных волос за ухо.

— Давай помогу тебе сесть, — говорит она и поднимает спинку кровати. Воцаряется неловкая тишина, пока она помогает мне принять сидячее положение, и я чувствую её нерешительность.

— Всё в порядке? — спрашиваю я. Её рука дрожит.

— Да.

— Ты уверена…?

Ее взгляд мечется к двери и обратно ко мне. Её глаза настолько темные, что кажутся черными, но в них я вижу все оттенки страха и боли, как и у всех женщин, которые просят у меня помощи. Я уже знаю, что она сейчас скажет, когда наклоняется и шепчет:

— Я видела тебя в цирке. Ты же гадаешь на Таро, да?

Я киваю.

— Воробей, — это почти молитва. Звук надежды, который я научилась узнавать. Секретная связь, рожденная страданием, которое сильнее кровных уз.

Вспоминаю её лицо, это та женщину, что подходила к моей палатке, свернув двадцатку в кулаке. В моей крови взрывается химическая реакция. Все чувства обостряются: очертания предметов в комнате, звуки проходящих в коридоре, запахи дезинфекции и больницы. В глазах Наоми загорается искра, когда я тянусь за колодой, лежащей на прикроватном столике.

Перетасовываю карты.

— Если у тебя есть минутка, могу быстро погадать перед душем, — я нахожу нужную карту на ощупь, по порванным краям, по замятому уголку. Достаю ее. — Туз Кубков, — говорю я. — Это значит, что нужно слушать свой внутренний голос. Что он тебе говорит? Чего ты хочешь?

Надежда зажигается в глазах Наоми, и мое сердце начинает биться быстрее.

— Взлететь, — шепчет она.

Я улыбаюсь. Хоть дух Наоми изранен, он ещё не сломлен. Я вижу это по ответной улыбке.

Вытягиваю следующую карту. Не такая ожидаемая. Это не Смерть. И не Рыцарь Мечей. Не вестники хаоса. Это Звезда. Надежда на горизонте. Потому что за убийством всегда может быть жизнь. Всегда есть шанс на возрождение.

Наоми шепчет мне свои секреты. Рассказывает о мужчине. О том, кто её унижает. Издевается. Угрожает и причиняет боль. Контролирует. От которого ей не сбежать в одиночку. Она просит меня о помощи. И мое сердце сжимается от боли. Потому что я знаю, что могу помочь, даже если на это понадобится время.

Я машинально провожу большим пальцем по татуировке на запястье.

Может, меня бросили здесь, заперли в клетке. Может, мне и подрезали крылья. Но летать я всё ещё могу.

4

—

ПРИНЦЕССА ПРЕРИЙ

РОУЗ

В кемпинге «Принцесса Прерий» почти пусто, когда такси высаживает меня на гравийной дорожке. Водитель терпеливо ждет, пока я с трудом вытаскиваю из машины алюминиевые костыли и кое-как вылезаю наружу. Здесь всего несколько автодомов. Видимо, не очень-то популярно разбивать лагерь на плоском, заросшем травой поле возле Хартфорда, с его-то населением в 3501 человек. Такси уезжает, и я остаюсь одна со звуком детских голосов с площадки. Все трое детей буравят меня взглядом, от которого становится не по себе. Скрип старых качелей, как грустная мелодия в этом забытом богом месте. Я останавливаюсь и вяло машу рукой. Все трое резко и синхронно прекращают качаться. В ответ не машут.

— Да уж… — шепчу я. — Это пиздец как странно.

Одна девочка наклоняет голову, словно прислушивается, хотя она никак не могла меня услышать с такого расстояния, и потом все трое начинают качаться одновременно.

— По крайней мере, теперь я знаю, как умру, — сглатываю внезапно подступивший к горлу ком и ковыляю по неровному гравию, чувствуя пульсацию в ноге. Мой автодом выделяется на фоне остальных. Старая Дороти может и разменяла третий десяток, но она чертовски хороша: хромированные бамперы, покраска на заказ — стая воробьев на фоне заката в розово-желтых тонах. Все свои деньги я вкладывала в Дороти. Она — мой дом на круглый год. Но сейчас, впервые в жизни, я мечтаю о чем-то более постоянном. О доме, который не может просто так взять и уехать.

— Да брось, это просто временные трудности. Скоро ты снова будешь колесить по стране, — шепчу я, перекрикивая стук костылей. — Ты и одна отлично справишься. Не будешь же ты бояться каких-то там детей-убийц. Ты же сильная и независимая женщина.

И я почти верю в это. До тех пор, пока не останавливаюсь у двери своего дома на колесах.

— Черт.

Здесь жарко, как в аду, и все, чего я хочу — это завалиться внутрь и, если честно, разрыдаться в подушку. Проблема в том, что я не знаю, как это сделать на костылях, ведь дверь находится в полуметре от земли и узкую внутреннюю лестницу. Я никогда не задумывалась о покупке нормальной складной лестницы. Зачем она мне?

Мои плечи опускаются. Я опираюсь всем весом на костыли, и мое тело протестует.

Пытаюсь прогнать слезы, когда слышу звук приближающейся машины. Быстро смахиваю слезы большим пальцем и с новой решимостью хватаюсь за костыли. Нельзя, чтобы кто-то глазел. Добираюсь до двери, вставляю ключ в замок и поворачиваю его. И в этот момент чья-то большая рука тянется над моей головой и открывает дверь.

Я вздрагиваю и чуть не падаю, когда оборачиваюсь. Солнце бьет в глаза, не позволяя разглядеть мужчину. Он успевает схватить меня за руку.

— Прости, — говорит он, и его голос кажется до боли знакомым. Он тут же отпускает мою руку и отступает на шаг. — Не хотел тебя напугать.

— МакСпайси…? — я щурясь смотрю на него, а затем перевожу взгляд на стоящий неподалеку «Ford F-250». В кузове стоит мой мотоцикл. — Что ты тут делаешь?

— Судя по всему, пугаю тебя до чертиков. Прости, — отвечает он и бросает взгляд на открытую дверь и узкую лестницу, ведущую в мой дом, после чего хмурится. А когда он снова смотрит на меня, от его пристального взгляда по моей коже бегут мурашки. — Я слышал, что тебя выписали сегодня утром, а не после обеда, поэтому решил завезти мотоцикл и узнать, как ты. Как себя чувствуешь?

Я могла бы и соврать, но у меня нет на это сил. Почему-то хочется быть честной с ним. Возможно, дело в том, как он смотрит на меня, не отводя взгляда, как держит открытой дверь и как словно готов подхватить меня, если я споткнусь.

— Последние несколько дней были просто ужасны, — произношу я тише, чем хотела бы.

Лицо доктора Кейна смягчается. Он немного ослабляет хватку на двери, и она со скрипом открывается чуть шире.

— Да, могу себе представить.

— Я справлюсь.