Жнец и Воробей
Шрифт:
Какого черта я здесь делаю?
Руки дрожат, я вновь отступаю в тень и закрываю глаза. Этот вопрос кажется невыносимым. Я врач, черт побери. Я выбрал эту профессию, чтобы пытаться исправить то, что никогда уже не вернуть. Я хороший человек. Не опасный. Так какого чёрта я думаю об убийстве человека, которого едва знаю? Что со мной не так?
Посмотрев ещё раз из-за угла, осторожно кладу ключ на стол и незаметно выхожу к открытой двери. Выбегаю из сарая. Не смотрю на биту и сосредотачиваю взгляд на дороге впереди.
Когда захожу в дом, то сбрасываю мокрую куртку и промокшие ботинки, прежде
Наливаю себе ещё и беру бутылку, отправляясь в свою комнату.
— Ты слабачка. Соберись, — говорит Роуз, когда я мимо прохожу ванной. Мои шаги замедляются, и я останавливаюсь у двери. — Не такая уж ты сильная, да? Ну, постарайся, если хочешь быть…
— Роуз? — я стучу в дверь, и поток ядовитых слов сразу прекращается. — Ты в порядке?
Долгая пауза.
— Да…?
— Ты уверена?
— Нет…?
— Можно войти?
Ещё одна пауза. Слышу, как вода плескается по краям ванны, а затем шуршание ткани.
— Ладно…
Когда я открываю дверь, Роуз сидит на краю ванны в халате, её костыли брошены на пол, а бандаж лежит на столе рядом с раковиной. Вода стекает по её груди и здоровой ноге, но травмированная осталась сухой, разве что края повязки немного отодвинуты.
— Что происходит? — спрашиваю я, ставя стакан и бутылку рядом с её бандажем. Роуз заливается румянцем и отворачивается. Моё сердце немного сжимается, когда она смотрит мне в глаза, но только на мгновение, будто не может выдержать.
— Ты сказал, что сегодня надо снять повязку, — говорит она, и её голос звучит мягче, чем обычно. Даже когда она уставшая, её слова всегда пропитаны сарказмом или игривостью.
— Это сложнее, чем я думала.
— Ничего страшного. Я помогу. Именно для этого ты здесь. Помнишь?
Роуз одаривает меня ободряющей улыбкой, и на минуту я забываю о том, что чуть не сделал сегодня вечером. Присаживаюсь перед ней, подставляя колено для её щиколотки. Она осторожно кладёт ногу и смотрит, как я потираю руки, чтобы согреть их. Она хмурится.
— Больно?
Роуз пожимает плечами и отворачивается, сглатывая.
— Немного.
— Это нормально, если ты боишься…
— Нет, — говорит решительно, хотя это не совсем убедительно, и она это знает. Вздыхает и добавляет: — Кость, торчащая наружу… это слишком. Трудно выкинуть из головы.
— Понимаю, — я слегка тяну за край липкой ленты, и Роуз вскидывает голову, когда больно выдёргиваются волосы, отросшие под ней.
— С пушком совсем другие эмоции.
Я фыркаю.
— Что?
— Смотри, — она ставит другую ногу мне на колено, чтобы сравнить разницу между бритой кожей, всё ещё сверкающей от горячей воды, и ногой, на которой тонкие тёмные волоски блестят в тусклом свете. Она указывает на свою опухшую ногу, на которой всё ещё видны следы от бандажа. — Пушок.
Хочется сказать что-то глупое, типа «мне нравится пушок», или «это горячо», или ещё кучу дурацких шуток. Я откашливаюсь и пытаюсь сосредоточиться на повязке, поднимая один край, чтобы проверить, не прилипли ли швы к марле.
— Это естественно.
—
Это больно, когда прилипает.— Подожди, пока мы не снимем гипс.
— Будет больно?
— Нет. Но когда мы его снимем, возможно, ты сможешь заплетать косички.
— Док, — смеется она, толкая меня пальцами ног. — Ты же должен помогать.
— Я помогаю. Отвлекаю тебя, чтобы сделать это, — говорю и рву повязку.
— Ублюдок! — она вскрикивает, хватает меня за запястье и смеется, широко раскрыв глаза. Я знаю, что улыбаюсь, как гребаный дурак, но, похоже, не могу заставить себя остановиться. — Я на девяносто девять процентов уверена, что у тебя вообще нет никаких дипломов, и ты выиграл свой стетоскоп в игре «Утиный пруд».
Роуз отпускает моё запястье только для того, чтобы шлепнуть меня по руке, а затем откидывается назад, её улыбка медленно исчезает. Спустя пару мгновений понимаю, что тоже перестал улыбаться. От легкости её прикосновений я кое-как сдерживаю свои слова. Мне трудно подавить внезапное желание сказать ей, как прекрасно её кожа сияет в этом свете, и какая она забавная и необычная, и как я благодарен за тепло её прикосновения, за её присутствие. Как я стараюсь не думать о том, что она голая под этим халатом. Рука, лежащая у неё на коленях, не дает ему раскрыться.
— Возможно, в тебя есть какая-то жестокая сторона, доктор Кейн, — говорит Роуз, и мои мысли о её теле уступают место образам Мэттью Крэнвелла. Я всё ещё чувствую тяжесть гаечного ключа в руке, жар ярости в венах. Не знаю, изменилось ли что-то в моём выражении, или она просто чувствует изменение в воздухе, но Роуз хватается за мою руку. Она раскрывает мою ладонь и кладет на нее влажный ватный диск. — Но у тебя есть и добрая сторона. И мне нравятся обе. Одинаково.
Улыбка Роуз нежная, её глаза полны тепла. Я стараюсь изо всех сил ответить ей такой же улыбкой. Сосредоточиться на простых действиях заботы. Аккуратно очищаю её рану, каждое действие — это ритуал. Меня это успокаивает. Человек, которым я решил стать, когда поступал в медицинскую школу? Это всё ещё я.
Но она права. Возможно, во мне есть жестокая сторона. И мне нужно это помнить. Ведь, оказывается, это просто так не забудешь.
7
—
ТА-ДАМ
РОУЗ
— Как ощущения? — спрашивает Фионн, когда я захожу рядом с ним через раздвижные двери больницы, с гипсом, обмотанным черной лентой. Он по всей моей ноге, от колена до стопы. Швы удалили, временный бандаж сняли.
— Нормально. Немного странно, но я привыкну, — отвечаю я. Фионн улыбается, и я пытаюсь сделать то же самое в ответ, но всё ещё чувствую себя слишком неуютно. Зря я смотрела, как он обрезал и вытаскивал первые два шва из моей кожи. Потом мне пришлось отвернуться.
Но не стоит слишком себя корить. Швы, вероятно, просто пробудили в памяти всё то чувство боли и адреналина. Чёрт, это было неприятно. Помню, как сидела на полу его клиники, отрезая нижнюю часть своих штанов, чтобы лучше увидеть травму. Последнее, что я помню, прежде чем очнулась в скорой помощи — это осколок кости, торчащий из разорванной кожи. И ещё есть смутное воспоминание о том, как я видела лицо Фионна, окруженное ярким светом, и я подумала, что это лишь сон.
— Ты точно подождешь пару часов, пока я сделаю всё дела?