Журавлик - гордая птица
Шрифт:
— Да устала я, пойми, солнышко! Так устала! Больницы, анализы, немалые суммы денег, лекарства, графики моих циклов длиной как красная голливудская дорожка — у меня уже в глазах рябит от всего этого! И самое главное, всё напрасно. Мы с Никитой уже шесть лет тешим себя пустыми надеждами. Хватит! Слышишь, Белла, хватит уже! Ты не представляешь, как это — ждать после очередной попытки зачатия, придут ли в этот раз твои месячные. И вот — задержка, день, два. И ты ходишь, забывая о реальности, боишься даже дышать, чтобы не спугнуть удачу. А потом среди ночи — знакомые ощущения, боли внизу живота и заткнувшееся чувство надежды, помноженное на пустые глаза твоего мужа, отчаянно пытающегося вспомнить очередные слова утешения.
Изабелла слушает и плачет, машинально потирая рукой ту область груди, где находится
— Жень, — говорит Белла, пытаясь справиться с дыханием, — я хочу завтра съездить на могилу к Энни. Ты — со мной?
Женя поднимает голову, долго разглядывает пятно от своей потёкшей туши на плече Изабеллы.
— Конечно, поехали вместе, как всегда. Мы уже несколько месяцев там не были, — хрипло отвечает она.
— А помнишь, — неожиданно усмехнувшись, вспоминает Евгения, — как года два назад мы с тобой решили навестить Сукачёвых?
— Да уж! — хмыкает Белла. — Незабываемое было зрелище.
В памяти Изабеллы всплывает посёлок, куда она отправилась, ориентируясь на адрес, когда—то оставленный ей Эмметом. Евгения поехала с ней в качестве моральной поддержки. Отыскав нужный дом и зайдя в распахнутую настежь калитку, болтающуюся на одной петле, они видят заросший бурьяном двор. Толкнув незапертую входную дверь, девушки попадают внутрь. В сенях — длинная батарея пустых бутылок, явно не из-под молока или кефира. За следующей, внутренней, дверью перед ними предстаёт помещение, вероятно, когда—то называвшееся кухней. Сейчас это просто запущенное пространство с разбросанными в хаотичном порядке грязными тарелками, стенами, засиженными мухами, и давно немытым, покрывшимся толстым слоем жира и грязи, полом. Единственные предметы мебели — старый растрескавшийся стол и такой же табурет на трёх ножках, который непонятно как удерживается в вертикальном положении. За столом — небритый и давно нечёсаный мужик, похожий на бомжа. Перед ним стоит бутыль с мутноватой, чуть белёсой жидкостью.
«Подозрительно напоминает самогон», — шепчет Женька, наклоняясь к уху Беллы.
Та лишь пожимает плечами, поражённая картиной запустения, представшей перед ней. Сей представитель рода человеческого, услышав Женин шёпот, поднимает на девушек мутный взгляд и вдруг пьяным басом выдаёт:
— Ититься—колотиться! Каких кралей занесло на нашу полянку! Ну, чего стоите? Проходите! И вам налью по стопочке.
— Простите, — тоненьким голоском пищит Изабелла, не обращая внимания на приглашение, — вы — Степан Сукачёв?
— Он самый, — подозрительно сузив глаза, произносит мужчина. — И чего надо?
— А того надо, — вступает в разговор Женя, — что очень хочется узнать, когда в последний раз вы, уважаемый, были на вверенном вам участке захоронения известной вам Анны Каллен? Нет, мы, конечно, делаем, что в наших силах. Но там полно работы, требующей исключительно мужских рук.
Степан таращится на Евгению, молча переваривая её слова.
— Где ваша жена? — спрашивает Белла, так и не дождавшись ответов на предыдущие вопросы.
— А нет её, лебёдушки моей. Ещё год назад в городе машина сбила. Вот, один теперь кукую.
Степан вдруг хватает бутылку и начинает жадно пить прямо из горла. Неожиданно изрядно опустевшая тара выпадает из его рук, а сам он с багровым лицом падает на пол, где его начинает нещадно выворачивать наизнанку. Женька хватает телефон, быстро нажимая какие-то кнопки. Звучат слова: «скорая», «алкогольное отравление», «плохо».
— Ты точно знаешь, что это отравление? — ошарашенно спрашивает Изабелла.
— Ты забыла, где я работаю? В первый год службы в местном отделении МВД меня много раз ставили в наряды по городу. Знаешь, сколько таких вот забулдыг прошло перед моими глазами? Не все же алкаши пьют дома. Некоторые предпочитают делать это прямо на свежем воздухе, где и сваливаются, когда организм уже не в состоянии принимать такое количество отравы, — в голосе Евгении сквозит спокойствие. Она вообще всегда была девушкой не робкого десятка, а работа в органах, казалось, только закалила её ещё больше.
Белла только потрясённо мотает
головой.Девушки дожидаются бригады врачей и выслушивают долгий монолог о том, что лиц в состоянии алкогольного опьянения они имеют право не обслуживать. После чего лейтенант Евгения Дубова так рявкает на них, что оба мужчины—фельдшера смущаются и начинают, наконец, заниматься стенающим на всю округу пациентом…
С этого момента, плюнув на спившегося Сукачёва, Изабелла и Евгения целиком и полностью берут на себя обязанности по уходу за могилой Анны. Белла просто не может иначе — здесь похоронен родной её душе человек. Женя помогает Изабелле, как может, шутливо предупреждая подругу, что, если та проболтается об этом Эммету, она перестанет с ней разговаривать…
Эммет… Они изредка перезваниваются. Несколько раз за прошедшее время они с Эсме навещают Сашу. При этом Изабелла спешит объяснить сыну, что эти люди — её хорошие друзья из США, имеющие русские корни. Её мальчик быстро нашёл общий язык с бабушкой и дядей и называет их просто — тётя Эсме и Эммет. Они всегда встречаются в каком—нибудь кафе, потому что дома находится Дмитрий, мающийся от безделья по причине потери очередной работы. На вопрос Калленов: «Как жизнь?» — Изабелла всегда отвечает одно и то же: «Нормально», изо всех сил старясь натянуть на лицо искреннюю улыбку. Эммет только хмыкает, а Эсме с тревогой заглядывает в глаза матери своего внука. Миссис Каллен не откажешь в проницательности, вот и теперь она хорошо чувствует фальшь в голосе Беллы. Но лишних вопросов не задаёт. При встрече Белла делится фотографиями Саши. Они говорят только об её сыне. Конечно, Изабелла понимает, что иногда в Россию вместе с матерью и братом наведывается и Эдвард. Но девушка за все годы не позволяет себе ни одного вопроса о нём, как будто этого человека больше не существует на этой земле. Эммет и Эсми тоже никогда не упоминают его в разговорах, видимо, из-за боязни затронуть больную для Беллы тему…
Эммет, кажется, нашёл своё счастье там, у себя на Родине. Из рассказов своего «братишки», как Изабелла иногда в шутку называет здоровяка, она знает, что тот живёт вместе с девушкой по имени Розали, и что у них у них уже есть сын, ровесник её Анюты. В памяти всплывает момент, когда Эммет прислал сообщение, что стал отцом. В это время Белла как раз находится в супермаркете вместе с Евгенией. Узнав о столь кардинальных переменах в жизни своего бывшего парня, Женя спокойно кивает. И только внезапно побледневшее лицо подруги выдаёт, насколько тяжело даётся ей эта новость…
Следующее воспоминание. Ему всего год. Оно тяжёлое. Оно сильно горчит и воскресает в памяти вкусом слёз на губах и ощущением невосполнимой потери. Белла на кладбище. Но в этот раз она пришла сюда не к Анне Каллен. Она находится здесь, отмечая сороковину со дня смерти матери. Жизнь Маргариты Журавлёвой унёс банальный грипп. То, что начиналось, как обычная простуда, всего через несколько дней переросло в сильнейшую пневмонию. Сердце женщины не выдержало высокой температуры, долго державшейся, несмотря на капельницы и вводимые в её организм многочисленные антибиотики. Изабелла помнит своё тогдашнее состояние: оцепенение, неверие в такую внезапную и бессмысленную смерть родного человека, ещё недавно не знавшего недуга сильнее, чем простой насморк. Танечка, осунувшаяся и похудевшая, днём старается держаться из последних сил. Но Белла, теперь часто страдающая бессонницей, иногда застаёт пожилую женщину перед иконой, неистово молящуюся и всхлипывающую. Желая успокоить Танечку, она покрепче прижимает её к себе и слышит, как та бормочет ей в шею: «Не дай Бог никому в этой жизни пережить своего ребёнка…» Помнит Белла и глаза отца — больные, отчаянные. Какое-то время после смерти матери Изабелла живёт на два дома, каждый день следя за тем, чтобы отец, потерянный в своём горе, нормально питался и не терял человеческий облик. Ночи Изабелла часто проводит в кровати своей девятнадцатилетней сестры. Поглаживая её вздрагивающую от судорожных рыданий спину, Белла держится до последнего. Но дело почти всегда заканчивается тем, что девушки, обнявшись, плачут вдвоём, деля друг с другом общее горе. Проходит примерно полгода, прежде чем её родные медленными темпами всё же начинают возвращаться к жизни…