Журнал Наш Современник 2009 #1

–  Земляки мы, - немного придя в себя, отозвался Андрей, посмотрев на Седого, и вспомнил о сотне, которую заранее приготовил по совету соседей по прилавку.

–  Картошкой решил поторговать?
– начал допытываться Пичугин.
– У тебя ее много, это верно, чуть ли не все поле за слободой занял. Скоро озолотишься! По какой цене торгуешь-то?

–  Как и все, - указал Бунтов на ценник.
– Двадцатка за килограмм!

–  Это молодец, что как все, выделяться нехорошо… Ну, ладно, поговорили и хватит… Приготовил?

–  Чего?
– Бунтов сделал вид, что не понял, о чем речь, хотя догадался, что Петух спрашивает о причитающейся сотне.
– А, это-то? Еще не наторговал…

–  Я ведь дважды не подхожу, учти… Когда наторгуешь - сам принесешь, только умножь на два. Понял?

–  Чего это он?
– удивился Седой и хотел уж было подступить к Бун-тову, но Петух остановил кореша:

–  Погоди… У нас с ним свои разборки!

Бунтов промолчал, заскрипел зубами и сделал вид, что более не замечает Пичугина и его другана, которому, не будь Петуха, он отдал бы сотню, будь она неладна, а этой сволоте Пичугину - ни за что! Когда они отдалились, Коляня тихо спросил:

–  Чего связываешься-то? Отдай, и пусть подавятся!

–  Обойдутся! Пяток лет будет тяжело, а потом привыкнут!

Коляня пожал плечами, а к Бунтову прицепилось такое поганое настроение, что хоть возвращайся домой. Но это только в первые минуты, а как вспомнил, сколько у него картошки растет за слободой, то подумал о Пичу-гине: "Обойдешься, козел смрадной!" Андрей продолжил стоять за прилавком с таким видом, что будто ничего не случилось, хотя соседи и заметили его словесную перепалку и теперь дожидались развития событий с явным интересом. А Бунтову безразлично их бабье любопытство, наплевать ему на него. Он свое дело знает: торгует себе и торгует, и неплохо это получается, потому что картошка у него ровная, чистая - одна из лучших во всем ряду. Поэтому Андрей и продал ее быстро, и, продав, начал собираться, не зная, что из будки охранников за ним наблюдает Пичугин, который, увидев сборы Бунтова, не выдержал и отправился к нему, чтобы поговорить. Тем более что в этот момент приятель его отошел.

Андрей не заметил момента, когда появился Петух, только почувствовал на плече его руку. Оглянулся, а тот дышит перегаром и в упор смотрит кошачьими глазами:

–  Отойдем, поговорить надо!

Бунтов молча пошел за Пичугиным и на всякий случай нащупал в кармане нож. Когда за контейнерами Петух остановился, Бунтов заметил, что он держит правую руку в кармане. "За рукой надо следить, нельзя прозевать, если дело далеко зайдет!" - приказал себе Бунтов и с вызовом спросил у Пичугина:

–  Ну, и чего?

–  Не уважаешь пацанов! Мы с тобой по-хорошему, а тебе напоминать надо, что ты не один живешь: и жена у тебя есть, и внучок бегает! Смотри, как бы с ними чего не случилось, а над домом красная птица не заплясала!

–  Это тебя не касается, кто у меня бегает! А за внука да жену я тебе голову оторву!
– Бунтов замахнулся, хотел припечатать Пичугина к контейнеру, но тот увернулся, левой рукой отбил наскок Бунтова и почти одновременно выдернул из кармана правую… Бунтов сразу даже и не понял, что у Пичугина в руке нож, и на мгновение замер, а когда увидел движение лезвия, то невольно дернулся, уклонился, но до конца не успел и почувствовал резкую боль в левом боку, словно напоролся на гвоздь, и схватился за бок, будто хотел выдернуть мешавший предмет.

–  Это тебе, сука, на память!
– сквозь зубы плюнул Пичугин и, не торопясь, брезгливо вытер о собственные брюки нож, сложил его.

Бунтов попытался что-то сказать в ответ, но не мог вздохнуть и осел, прислонившись к контейнеру. Хотел позвать Коляню, но не хватило воздуха произнести хоть словечко, а перед глазами поплыли розовые круги…

Коляня нашел Бунтова минут через десять, когда вернулся из промтоварного магазина и, не обнаружив приятеля около мотоцикла, подождав, отправился на поиски. Вернее, даже не отправился, а заглянул за ближайший контейнер. Бунтов к этому времени пришел в себя и сидел на голой земле

среди мусора, даже не пытаясь кого-то звать, а лишь зажимал окровавленной рукой бок, словно держал что-то важное, что боялся потерять.

–  Кто тебя так!
– спросил, подскочив к Бунтову, перепуганный Коля-ня и упал на колени, пытаясь осмотреть рану и поднять приятеля.

Не знаю, кто-то залетный… - не открылся Бунтов.
– Попроси у кого-нибудь аптечку!

–  Какая аптечка! Тебя в больницу срочно надо везти! Подожди здесь!
– Фролов кинулся за контейнер, но вернулся, стянул с себя рубашку, приложил к распоротому боку Андрея: - Держи!

Сам же выскочил за контейнер, крикнул:

–  Мужики, народ, на помощь!

Кто-то бросился сразу, кто-то шел не спеша, словно из любопытства. Когда несколько человек сгрудились около Бунтова, не зная, что делать, кто-то догадался позвонить в "скорую". Хотя и мал Электрик, но "скорая помощь" не ехала и не ехала, и Коляня, наблюдая, как у Бунтова от боли и страдания ходят желваки по побелевшим щекам, предложил:

–  Надо самим везти! У кого машина?

Окровавленного Андрея, конечно же, никто в собственную машину укладывать не пожелал, и тогда Коляня попросил:

–  Помогите донести, на мотоцикле повезу, раз такое дело!

–  Погоди, - кто-то остановил его, - "скорая" идет.

Врач "скорой" отогнала собравшихся, сделала Бунтову два укола, и когда его положили на носилки, то он так и лежал крючком, словно удерживал внутренности распоротого живота. Коляня увязался за приятелем в машину, но тот отрывисто сказал:

–  Домой езжай!
– и слабо махнул рукой.

Пока грузили раненого, появился милиционер, начал опрашивать возможных свидетелей, но никто, как оказалось, ничего не видел и не слышал: все сразу превратились в слепых и немых.

В больнице Бунтова тотчас отправили в операционную, и при операции выяснилось, что рассечены бок и брюшина, но внутренние органы, к счастью и на удивление, оказались не задетыми. Розовощекий врач, делавший операцию, даже пошутил:

–  Как мешок распороли! При таком ранении студентам можно анатомию изучать!

Правда, веселых слов врача Бунтов не слышал, так как находился под наркозом. Очнулся он в палате. И первое, что увидел, это, как показалось, безбрежный белый потолок, от вида которого закружилась голова, когда Андрей попытался опустить взгляд и рассмотреть в палате все остальное: светильники по стенам, кровать, людей; некоторые из них пытались говорить с ним, но Бунтов, плохо разбирая вопросы, отвечал первое время невпопад. Все вопросы сводились к одному: "Кто же тебя так, милок?! За что?"

Не зная, что отвечать, Бунтов твердил одно:

–  Шпана наскочила… С кем-то перепутала!

То же самое он сказал немного погодя пришедшему человеку, представившемуся следователем, с его слов записавшему обстоятельства нападения и внешность нападавшего. И Бунтов наврал, сказав, что нападавший был плотный, щекастый и молодой совсем, лет, быть может, двадцати. В общем, Бунтов специально путал следователя, продолжая скрывать имя нападавшего, потому что знал: расскажи он о Петухе, и того сразу заграбастают, посадят в предвариловку, и тогда прощай мысль о мести. А Бунтову очень хотелось отомстить, очень хотелось всадить нож по самую рукоятку Петуху под дых. И не пугала перспектива оказаться за решеткой, долгий тюремный срок. Правда, было бы стыдно перед Валентиной, детьми, внуками. Но что он мог с собой поделать, если в нем копилась и копилась сладкая страсть мести. Особенно она захлестывала, когда Бунтов представлял, как теперь, избавившись от него, пусть и на время, Петух начнет увиваться вокруг Розы… Думая о Розе, Бунтов довел себя до невозможного состояния, когда казалось, что он никогда никого не любил на свете сильнее ее. И, страдая по ней, Бунтов почему-то ни разу не подумал о Валентине, а вспомнил о ней только тог-