Журнал "проза сибири" № 1995 г.
Шрифт:
В себе нужно нести лобное место, чтобы решиться судить другого.
Но можно ли вновь обрести Дао?
В каждом частном случае — можно.
...если достанет честности, чтобы быть справедливым; сочувствия и понимания, чтобы простить; любви, чтобы погасить зло; и духовности, чтобы увидеть вещи таковыми, как они есть.
Как же в случаях глобальных?
Примером для меня — мой Отец.
Он не давал себя задавить.
Когда его обвинили в вейсманизме-морганизме на партийном собрании Филиала, он не стал выслушивать кляузы, заявил:
— Не вы мне дали билет,
Он был „бойцовым петухом", умел защитить:
Когда в Биологическом институте во Фрунзе хотели выгнать Доктора П., Он выступил на Ученом Совете:
— Нас собрали здесь, чтобы решать судьбу человека, а в президиуме на столе лежит готовое постановление. Попросим председателя уничтожить решение, которое еще не вынесено собранием...
(Реакция в зале).
— Доктору П. было предъявлено много обвинений. Комиссия Партийного контроля тоже проверила материалы обвинения. Больше половины из них ложны или анонимны (перечень). Анонимщикам подставлять шею вовсе не к чему. Есть и действительные нарушения законности (перечень).
— Вполне естественно, когда разбирают плохой поступок человека, вспоминают его старые грехи. Здесь собраны ошибки Док.П. за двадцать лет работы. Если за столько лет взять грешки каждого из нас, получится внушительная куча.
(„Персональное дело", — крик из зала).
— Похоже, что документы так и подбирались, чтобы показать нам, какой Док.П. плохой. Всю эту кучу свалили на одну чашку весов. Как, помните, у Короленко „Сон Макара"? Неужели нам нечего положить на другую чашу?
— Во-первых, Док.П. — признанный ученый. Он создал Отдел Леса и руководит им (дальше перечень).
— Вместе с тем, нельзя забывать, что какой бы пост ни занимал человек, он должен нести ответственность. Я против постановления парткома исключить Док.П. из партии и лишить руководящей должности. Считаю достаточным вынесение выговора. Для коммуниста это серьезная мера наказания и для него вполне понятная. Оставаясь на своем месте, Док.П. сможет быстрее и лучше исправить свои ошибки. (Реакция одобрения в зале.)
(из стенограммы выступления. 1979 г.)
...................................
На борьбу со злом мой Отец положил жизнь.
....................................
О Дао он, наверное, не знал.
Когда наши с ним споры заходили высоко, он говорил:
— Не забывай, все делают люди. („Ничтожный человек да не действует", — говорили в Древнем Китае.)
Мы воспитаны по формуле: „добро побеждает зло“, или должно победить. В этом оптимистический пафос нашей жизни.
В сказках победивший щедр, — он обычно задает пир на весь мир. Но на том и сказка кончается.
Когда-то я прочитала про обычай древних греков не считать победителем того, кто обратился к врагу с просьбой выдать тела погибших для погребения. Меня тогда поразили полководцы, что могли отказаться от такой чести-звания.
Сама я не скоро достигла статуса „непобедителя“. Мне потом скажет об этом Юра Злотников: „Хорошо, что ты непобедитель“. А я еще буду долго соображать, — чего же в этом хорошего, и оглядываться на других.
А из других кто?.. — вот мама моя...
Она никогда
не торжествовала, выиграв бой, даже в карты. Она и не поддавалась нарочно, но словно бы помогала победной [151] стороне.151
в русской этимологии „победный" — это еще и „бедный"
Она умела отказаться от власти, — своего помощника сделала заведующим лабораторией вместо себя, но сама же везла за двоих, как говорится.
Она не задавала пиров, но любила гостей и друзей, своих и моих, и просто знакомых. Они все к нам приходили, с тем ли, за этим, рассказать беды свои, поделиться или совета спросить.
Побеждают... завоевывают...
покоряют ведь по-разному: кто силой, а кто щедростью.
Наш дом был для всех. Она в нем не царствовала и не кухарничала. Она в нем была.
Как бы и места мало занимала: ее кровать стояла в правом углу у окна, рядом тумбочка; письменный стол они долго делили с папой пополам, — в ящике стола лежали ее документы, фотографии в старых коробках из-под конфет, а заниматься она садилась за обеденный стол, засиживалась допоздна, и шила там же.
С нее почти нет фиксированных картин, только узоры движений заполняют дом, словно воздух.
Сколько помню себя, к нам всегда приходили люди.
Официальных гостей встречают, проводят в комнату и начинают там с ними „церемониться". Потом они становятся „своими".
Своим же от двери говорят: „Раздевайся сам и проходи, у меня там...
вода бежит, суп кипит, лепешки жарятся...“ — и он сам шлепает в кухню.
Кухня — самое сокровенное место в доме.
Он садится в любимый хозяйский угол, который называют гостевым и всегда уступают.
А был ли мамин?
Она что-нибудь стряпает, чистит, моет, приготавливает, и разговор сам собой завязывается, сплетается с движением рук, словно узлы распутывают, слово за слово, вот и развязалась ситуация:
посуда перемыта — вытерта, обед готов, стол чистый, уже накрыт, мы сидим вокруг, чай попиваем, кто курит — покуривает, хохочем, на поверку ведь все — проще простого, только надо выговориться человеку дать, только акценты переставить, пылу-жару поубавить, да гордыню обуздать.
Если же беда серьезная, мама оставляла дела и шла...
(о ней неправильно было бы сказать — „бросала все", так же, как она не „спасала" людей, но „выручала из беды").
Вот как она однажды спасала.
Мы летом в деревне на берегу реки.
Река в этом месте капризная, ниже нас по течению — водоворот, которого мы панически боимся. Я еще не умею плавать. Мама плавает плохо. Девочка лет десяти заигралась в воде, забылась, ее стало тащить в водоворот. Она барахтается против течения, орет. Дачники все забегали по берегу. Мама отложила вязание, обстоятельно как-то огляделась, зашла выше и этак не торопясь, по-женски поплыла „на боку“. Ее вмиг поднесло точно к девочке. И вот мы смотрим, — Что же она делает?! она вовсе не вытаскивает девчонку, а толкает ее от водоворота к середине реки, „на глубину", куда вообще уж никто не суется.