Журнал "проза сибири" № 1995 г.

— Да ночью-то...

— А у избушки?..

— Собак сильно много. Не видывал по стольку у охотников. Деревня, наверное?

— Семен.

— А?

— Во-он.

— Чего — во-он?

— Огонек.

— Да? Где?

— Да вон же.

— Да где? Я вижу, что ли, куда ты тычешь.

— Вот... на мою руку, вот... палец мой... Чувствуешь, куда показывает?

— Ну у тебя и палец.

— А чего?

— Да ничего... как огурец. Ну?

— Видишь?

— Ни хрена... темно всё только.

— A-а, тебе, наверно, зад Гнедков мешает?.. Сюда попробуй-ка... давай чуть сдвинься-ка... во... Палец как палец, пальцев не видал.

— Видеть-то видел, но не щупал так, в потемках.

Семен наклонился к Косте, поискал глазами и заметил вдалеке мерцающий огонек.

— Высоко... как на небе будто.

— Ну не на небе же! А может, на горе?

— Такое может быть... ведь не на небе же. Чё это за деревня? Или заимка чья?

— А если это Кемь, то мы в...

— Чё эта Кемь тебе далась! Не могли же мы сорок километров проехать. Не двое же суток ехали.

— Не могли?

— Ну сам-то пораскинь.

— Да. Если это Шелудянка, то... ну да, в полено-мать! Ну как же это сразу-то я не допетрил. Чалбышево! И точно что. А огонек, парень, на яру,— Семен почувствовал на руке вожжи и зло хлестнул ими всхрапывающего Гнедка.— Куда ты нас завез, придурок бешеный?! Ишь ты, холера! Так и утопить мог. Нарочно, наверное, падла.— Конь, испугавшись, рванулся, но сдвинуть с места телегу не смог.— Тпр-р-рр! Не утопил, дак утопишь... как котят. Куда тут плыть!

Говорили они уже громко.

— Семен, давай-ка спичку,- что ли, чиркнем, посмотрим хошь. Мои-то промокли, конечно... так и есть! У тебя сухие?

— Вроде бы сухие.

Огонек осветит их лица. Приятели взглянули друг на друга, а затем, прикрыв ладонями от огонька глаза, стали осматриваться.

— Вроде трава блестит, ли чё ли?

— Трава вроде.

— Трава. Она же почти у гнедковой морды!

Семен обжег палец и поспешно .бросит спичку. Слышно было, как, угасая, та зашипела на воде. Стало будто бы еще темней.

— А сзади? — спросил Костя.

— Сейчас,— отозвался Семен, возясь с коробком.— Руки, как крюки, мать бы их.

Вспыхнула спичка.

— Ого-го! Ни шиша тут не разглядишь. Одна вода. Поехали вперед, на берег.

— А это не остров?

— Ну и хрен с ём, что остров. Не в воде же сидеть. Остров, дак хошь костерок разведем... Да и огонек-то все равно там.

Семен стегнул коня.

— Эх, мать твою, кобылу... Н-но-о-о... нн-ну-у-у... Эй, чтоб тебя спучило.

Колоколец верещал, будто издеваясь: тому лишь бы звенеть, а где, неважно. Гнедко перебирал в воде ногами, храпел от натуги, но вырвать колеса из засосавшего их дна ему так и не удалось.

— Вот, пропастина!

— Давай сойдем,— предложил Костя.

— Утонуть захотел! Здесь по пояс, а чуть в сторону — может, и яма. Не утонешь, дак простудишься — не июль-месяц. Да и пловец из меня...

— А мы по оглобле, а там прыгнем. Морда-то Гнедка, видел, почти над берегом...

— Верно, а, — оживился Семен.— Чё за деревня, хошь узнаем, а то как-то неспокойно, паршиво на душе, когда есть-то ты вроде есть, а где есть... подумать страшно... Чалбышево, дак к куму прямо. У него найдется, наверное, чем согреться,

— А конь?

— Да хрен с ём! Сам заехал, пусть стоит. А рассветает, вытащим... Навряд ли глубже засосет?

Придерживаясь сначала за спину Гнедка, затем за хомут и дугу, они прошли по оглобле.

— Посветь-ка,— сказал Костя, собравшись прыгать.

Семен зажег спичку, поднял ее над собой. Костя примерился и прыгнул.

— Ну и как, нормально? — поинтересовался Семен.

— Нормально.

— Не зыбко?

— Твердо.

— Ты отошел? Посторонись-ка, а то сшибу...

— Давай. За хомут только не зацепись.

— Ox-ха, склизко-то как! Фу ты, а ноги-то как затекли.

Костя на слух отыскал Семена и помог ему подняться.

— Обожди, Костя, я руки сполосну.

Заржал Гнедко, Эхо понеслось во мрак, впотьмах ударяясь обо всё встречное. Собаки, услышав его, залаяли дружнее.

— Завез, паршивец, теперь сиди здесь до утра, пошевели своей мозгой-то... ум бы тебе — ну, хошь бы бабий... Костя, ты где?

— Вот он я. Куда пойдем? На собак или на огонек?

— Собаки-то со всех сторон... Лучше уж на огонек. Огонек — тот всё на месте, а собаки — те бегают.

Прислушиваясь к шагам друг друга, они стали подниматься по склону, не теряя из виду желто-красный маяк, который для них будто и засветил не ложившийся до сей поры хозяин.

— Гора.

— Гора-а.

Преодолев подъем, они приблизились к маяку — свету, покойно цедившему из окна.

— Сейчас мы, парень, все узнам. Не спят же добрые люди. Ты тут постой-ка.

Наткнувшись на изгородь палисада, Семен перелез через нее и, пробравшись сквозь какие-то кусты, судя по запаху — смородины, прильнул к стеклу окна. Во дворе заскулила собака: она, мол, дома, она не спит, она стережет дом, в палисад, дескать, можно, а в ограду только суньтесь.

Свет горел в другой комнате, вероятно на кухне, на стене которой моталась тень от суетившегося там человека, похоже, женщины. Разобрать было трудно, так там лампа, скорее всего, стояла на шестке, скрытом от Семена казенкой.

— Блины собирается варганить,— сообщил Семен,

— Баба? — поинтересовался Костя.

— Ну не мужик же. Баба, да еще какая.

— А может, и оладьи,— тесто в чашке месит.

— Вовремя мы в гости.

— Как угадали прямо. Вдова бы и ...

— Погреться бы, не до вдовы уж.

Семен постучал в стекло и позвал:

— Хозяйка!

В проходе, ведущем из кухни, выросла фигура, загородив собою свет и, не переставая месить что-то в чашке, направилась к окну.

— Идет,— сказал Семен.—Грудь, как... прямо... но... колышется.

— Угу,— ответил Костя.

— Кто там?! — спросила женщина.

— Свои, деушка. Путешественники.

— Чего надо?

— Скажи-ка нам, что за деревня это, милая... мы с другом малось заблудились....

Окно, с треском порвав наклеенную к зиме бумагу, резко вдруг распахнулось.