Журнал «Вокруг Света» №04 за 1986 год
Шрифт:
И странные головы без туловищ дают повод для новых гипотез. По свидетельству древнегреческого историка Геродота, у скифских племен, обитавших в степях Северного Причерноморья, существовал обычай приносить вождю головы убитых врагов, чтобы засвидетельствовать свою храбрость в битве. Рельеф первоначально был раскрашен в разные цвета, и отрубленные головы, возможно, «висели» не в воздухе, как кажется теперь, а «крепились» нарисованной конской упряжью. Если так, то всадник может быть и скифом. Но на это возражают, что скиф непременно должен быть с бородой... Таким образом, окончательного ответа на вопрос, кто же изображен на боспорском рельефе, пока не дано. Зато после анализа всех фрагментов удалось установить, что этот рельеф был предназначен для украшения монументального здания, обломки которого были обнаружены в кладке, возможно,
Не все ясно и с последним мраморным рельефом, который только что доставлен в музей. Полагают, что это древнегреческое надгробие. Не исключено, что в ближайших окрестностях открытой на Тамани усадьбы древнего боспорца со временем будет обнаружен богатый некрополь с десятками аналогичных памятников, которые спустя несколько столетий местные жители, не гнушаясь, использовали для своих строительных нужд.
— Раскопки продолжим этим летом,— добавила Анна Константиновна.— Когда вы уехали, отряд Елены Савостиной заложил раскоп «Юбилейное-2» на соседнем кукурузном поле. Там тоже открыта каменная кладка, но пока из обычного материала — необработанного известняка.
Таманские рельефы называют самой ценной находкой из сделанных советскими археологами в последние годы и даже десятилетия в Северном Причерноморье. Недавно эти памятники заняли место в экспозиции Музея изобразительных искусств.
Что еще подарит нам жаркая земля Тамани?
А. Тарунов, наш спец. корр. Фото А. Бочкарева и М. Сусловой
Миллион марок с Кинг-стрит
Если изобразить на глобусе мир увлечений, материк Филателии займет на нем целый континент. Привязанность десятков тысяч филателистов к раскрашенным, иззубренным по краям кусочкам бумаги не раз и не два привлекала внимание юмористов и пересмешников. Но, пожалуй, наилучшую шутку в Стране Филателии сыграл английский клоун Альберт Шейфер.
Итак, жил-был клоун...
Впрочем, не так. Жил-был в английском городе Ярмуте мальчик Альберт, которого воспитывали в строгости. Как и большинство мальчиков, он собирал все, что под руку попадало, в том числе и марки, но наклеивал их — увы! — не на страницы альбома, как должен был делать благонравный мальчик, а на стены своей детской. За что бывал наказан. Но Альберт оставался упрямым любителем парадоксов, и впоследствии из него получился терпеливый коллекционер. В начале пятидесятых годов бывший непослушный мальчик, который стал известным цирковым комиком, завершил коллекцию и закончил пятидесятилетнюю шутку: миллион марок был собран не в альбомах и кляссерах, а в Комнате Марок.
На первый взгляд это хорошо отреставрированная комната британской семьи среднего достатка конца прошлого века: большой камин, горка с фарфором, пианино красного дерева, аквариум, пальма в горшке, ваза с фруктами на круглом столе, картины на стенах, глобус на каминной полке. Самая обычная комната, разве что многовато мебели и безделушек, что создает впечатление мещанского стиля или даже безвкусия.
Если бы не одно «но». Каждый предмет в этой заставленной гостиной, от круглого стола до катушки ниток, сплошь оклеен почтовыми марками.
И не просто оклеен. Цвет и фактура любой вещи, игра света и тени переданы цветом, формой и расклейкой марок. Чувству меры здесь позавидовал бы любой мастер инкрустации или мозаики, а художественному вкусу — любой дизайнер-профессионал. Вот, например, фортепиано, выпущенное фирмой «Бродвуд и сыновья» в 1840 году, в том же самом году, когда вышла в свет первая почтовая марка. Благородное дерево кажется потемневшим от времени, но на самом деле это тысячи темно-красных викторианских одноцентовых марок. Кочерга и каминные щипцы блестят начищенной сталью, но это — серо-голубой цвет 15-сантимовых французских марок двадцатых годов. Каждая чешуйка щуки в аквариуме — канадская трехцентовая марка. Аквариум кажется заполненным водой, но это именно «кажется» — дело в том, что три его стенки оклеены бледно-голубыми немецкими и австрийскими марками, а каждый листок водорослей — темно-голубыми полуцентовыми с портретом Георга V.
Для такого хобби нужно было много марок, но жизнь цирка проходит на колесах, и частые переезды позволяли клоуну собирать материал для шуточной коллекции. К тому же у Альберта Шейфера было много друзей. Когда травма не позволила артисту выходить на арену, товарищи посылали ему марки со всех концов света. И год за годом он продолжал наклеивать...
На комнатном глобусе территория каждой страны была покрыта марками с ее гербом. Так получился уникальный в своем роде «политический глобус» начала века. Только на самую большую страну — Российскую империю — не хватило материала: в 1917 году Октябрьская революция навсегда «погасила» марки с двуглавым имперским орлом. Так и осталась эта деталь — единственная на всю комнату — неоконченной.
Через несколько лет после второй мировой войны семидесятилетний клоун завершил работу над Комнатой Марок. А в 1958 году Альберта Шейфера не стало. Его друг, Артур Ван-Норман, готовясь превратить Комнату Марок в общедоступный музей, провел в ней четыре месяца, реставрируя, подклеивая, подрезая и подгибая марки. А потом в последний раз покрыл весь ансамбль (Ван-Норман избегает называть Комнату Марок коллекцией) лаком. Пересмотрев едва ли не каждую марку из миллиона, Артур Ван-Норман не нашел легендарного «Голубого Маврикия» или других раритетов прошлого века. Но, по его утверждению, тени домов на одном из городских пейзажей, что висят над камином, выклеены знаменитыми и очень дорогими «Черными однопенсовиками», а голубые ленты на портрете леди Гамильтон — «голубыми двухпенсовыми с портретом Виктории», каждая из которых стоит сегодня дороже приличного автомобиля (правда, это в том случае, если она находится в альбоме и состояние ее безупречно). Марки Шейфера — на глаз видно — кое-где обрезаны, кое-где подогнуты...
Один французский журналист, побывавший в Комнате Марок Альберта Шейфера, спросил: «Каково главное чувство филателистов, посещающих этот необычный музей на обычной Кинг-стрит в обычном английском городе Ярмуте,— восторг или отвращение?» Но, может быть, надо спросить иначе: «Не ощутил ли автор великолепной выдумки, что посмеялся над собой? Ведь пожертвовать часы досуга пяти десятков лет ради единственной шутки — не слишком ли это дорогая цена за юмор?»
С. Чуров
1100 километров на мотонартах
Стоял легкий морозец, и мотонарты шли на редкость резво. Поверхность тундры была чуть-чуть холмистая, и от этого создавалась иллюзия знакомого движения по морю, когда мертвая зыбь плавно поднимает и опускает плывущий корабль. Слева лежало Охотское море...
Уже ночью, при свете фар и фонариков, мы подъехали к реке Хайрюзова, на противоположном берегу которой находился поселок. Сейчас, в темноте, река казалась широкой. К тому же поверх льда стояла вода. Ситуация была не из радостных. На той стороне призывно светился огнями поселок, предлагая теплый ночлег, а здесь голая, без единого кусточка тундра. Желание закончить сегодняшний долгий путь в доме взяло верх, и мы решили переправляться. Свет фары выхватил из темноты полоску реки, не доставая противоположного берега. Темная поверхность вызывала озноб... Никто с уверенностью не мог сказать, что лед, по которому нам предстояло двигаться, был достаточно прочен. Виталий Меньшиков, руководитель экспедиции, с палкой в руках шел первым, простукивая каждый метр, за ним медленно, соблюдая дистанцию, двинулись мотонарты. Нервы у нас были напряжены до предела. Вдруг где-то на середине реки услышали треск. В этом случае обычно говорят, что все внутри похолодело. Нам же стало жарко. Все тело напряглось в ожидании непоправимого, и, если бы треск повторился и лед начал проваливаться, вряд ли бы мы могли принять правильное решение. Но все обошлось. А когда наутро мы увидели место переправы, казавшееся теперь таким мирным, стало смешно за наши ночные страхи.
Мы рассказали лишь об одном эпизоде нашего похода на мотонартах от Петропавловска-Камчатского до поселка Палана, вдоль западного побережья Камчатки. 1100 километров по снежной целине... Долог и труден был путь к старту. Потребовались годы труда над самодельными машинами, многочисленные выезды в горные районы по отработке техники и тактики прохождения перевалов, незамерзающих рек, глубинных снегов и обледенелых склонов. Но этот труд оправдал себя: экспедиция, которую мы посвятили 40-летию Великой Победы, прошла успешно.