Журнал «Вокруг Света» №04 за 1986 год
Шрифт:
Разыскав его балок на берегу протоки неподалеку от озера Нерпичьего, я узнал, что розовые чайки обнаружены им и здесь. А к одному из гнездовий как раз собирается отправиться Кондратьев — его новый помощник. Он и сам бы отправился с нами, да у куропаток и куликов, за гнездами которых вели неусыпное наблюдение электронные приборы, вот-вот должны появиться птенцы. Исследователю при этом надо присутствовать непременно...
Как верно подметил Виктор Зак, пятнадцать лет назад впервые запечатлевший розовую чайку на кинопленку и показавший ее миллионам зрителей, среди людей, связавших свою жизнь с Арктикой, пожалуй, не найдется человека, который не мечтал бы увидеть эту птицу. История ее открытия тесно связана с историей освоения безбрежных ледяных пространств.
Розовую чайку
Просвещенному миру предстала эта удивительная птица благодаря невероятной удаче англичанина Джеймса Кларка Росса, ставшего впоследствии первооткрывателем магнитных полюсов Земли. Встреча с чайкой необычной окраски, так поразившей его, произошла неподалеку от острова Мелвилл, где стояли на зимовке суда «Фьюри» и «Гекла» экспедиции Вильяма Парри.
Увидел ее Росс в июне 1823 года, но прошло более восьмидесяти лет, прежде чем люди узнали, что птица эта — самая что ни на есть обычная, земная. Она откладывает яйца, выводит птенцов, а перед тем, как подружиться с ней, самец демонстрирует самке свою преданность: касается ее шеи раскрытым клювом, кланяется, ходит перед ней фертом и время от времени испускает любовные трели.
Птицы встречались путешественникам чаще всего во льдах центральной Арктики, поэтому и гнезда их искали в Гренландии, на берегах архипелага Земля Франца-Иосифа, других арктических островах. Стали подумывать, а не гнездится ли она на Земле Санникова, так до сих пор и не найденной?
В 1905 году русский зоолог и исследователь Севера Сергей Александрович Бутурлин обнаружил гнезда, яйца и выводки розовых чаек в низовьях Индигирки, Алазеи и Колымы. Ученый мир вздохнул с облегчением, пелена загадочности с розовой чайки, казалось, спала, но... далеко не полностью. Хотя с тех пор прошло более восьмидесяти лет, к тому, что довелось узнать Бутурлину о жизни розовой чайки, мало что прибавилось.
Теперь хорошо известно — к местам своих гнездовий чайки прилетают в мае. Но если весна затягивается и в тундре продолжает лежать снег, птицы иногда залетают к человеческому жилью. Растает снег — птицы разлетаются по тундре, где в заболоченных низинах устраивают на кочках гнезда, откладывают в них по два-три яйца. Потом растят птенцов, а едва те встанут на крыло, улетают сами и уводят за собой молодых. Куда? На Север! Не на юг, в жаркие страны, как это делают почти все гнездящиеся на Севере птицы, а в полярные моря, во льды Ледовитого океана.
Покинув в конце июля места гнездовий, в начале осени розовые чайки нередко встречаются у Новосибирских островов. В их стаях немало уже и молодых птиц. А в октябре они слетаются к северной оконечности Аляски, где тысячами собираются у мыса Барроу, а оттуда летят в одном направлении — на восток. Но, как пишет Савва Михайлович Успенский, доктор биологических наук, всю жизнь посвятивший исследованию природы Севера,— далее их следы теряются. Более того, до самой весны их не видит никто. И это удивительно! В наш век, когда созданные руками людей автоматы изучают возможность жизни на соседних планетах, а человек научился жить в космосе и под водой, у себя на родине, на своей маленькой планете, он до сих пор не может узнать, где проводят зиму, многочисленные стаи птиц.
Успенский считает, что зимуют они в Арктике. Неизвестны лишь районы их обитания там. И если это так, как же спасаются они от пурги и морозов, разыскивают в темноте Корм?
Но приноровились же чайки на Каспии охотиться по ночам, когда рыбаки ловят рыбу на свет, а отдыхать днем. Не пугаются штормов, морозов и те птицы, что обитают в Баренцевом море. В полярную ночь, плавая на буровом судне за сотни километров от берегов, я изо дня в день мог наблюдать стаи бургомистров, глупышей, моевок, летавших вблизи. И чайки постоянно что-то склевывали с воды. Кто знает, может, в сумерках розовая чайка становится неотличимой от других арктических птиц? Удивительно, но за прошедшие десятилетия из Арктики — с побережья, островов, дрейфующих льдин, где живут и работают тысячи людей,— не пришло ни одного сообщения о встрече в эту пору с розовой чайкой. И в то же время зимой 1979 года на японском острове Хоккайдо множество людей любовалось редкими птицами прямо на набережной. Значит, розовые чайки, возможно, бывают там, где люди просто не замечают их в стае обычных чаек.
Но это еще
не единственная загадка. Долгое время считалось, что розовые чайки гнездятся только в пределах Колымской низменности, примерно на той территории, где их видел Бутурлин. Но в 1959 году писатель и геолог Олег Куваев обнаружил в устье крупной чукотской реки Чаун, возможно, в том месте, где Валентин Николаевич Хлесткий в дальнейшем встретил свою стаю, небольшую колонию розовых чаек. По утверждениям старожилов, чайки стали появляться здесь сравнительно недавно, и Куваев сделал робкое предположение, что район их обитания расширяется. А в 1973 году норильские охотоведы Павлов и Дорогое повстречали розовых чаек на речке Большая Балахня, что на восточном побережье Таймырского полуострова. Около пятидесяти пар гнездились здесь на тундровых озерах. Позже обнаружили гнездовья розовых чаек в низовьях реки Лены. А Успенский сообщал, что более сорока гнезд найдено в Гренландии. По словам рыбаков, розовые чайки прилетают на полуостров Говена на восточном побережье Камчатки уже несколько лет. Их видели парой, возможно, и здесь со временем появится их колония.Почему же началось расселение розовых чаек? Имеет ли отношение к этому человек, стремительно осваивающий Арктику, либо помогли принятые меры по охране птиц? Ответа пока нет.
Тут повезло и мне. В июне 1983 года на берегу полуострова Говена я повстречался с розовой чайкой. Она прилетала к рыбакам на задний двор, и я мог сфотографировать ее с трех метров. Однако чтобы понять птицу, мне нужна была встреча с ней в естественных условиях...
— Ну что, не видно? — спрашиваю я у Кондратьева, когда мы добрались до булгунняхов. Я уже едва шел.
— Скоро... сейчас увидим,— не выпуская из рук бинокля, спокойно говорит он. С невысоких булгунняхов открывается вид на поросшую прошлогодней осокой долину с уймой темных, мрачных под серым небом озер. Птиц не видно.
— Должны они тут быть,— цедит сквозь зубы Кондратьев и спускается к берегу озера. «Отдохнуть бы»,— мечтаю я, но Саша уже на середине. Воды выше колена, и я, едва отдышавшись, побрел за ним. Сапоги проваливаются в мягкий ил, пронзают его и упираются во что-то твердое и гладкое. Как полированный паркет. Да это же лед! Вечная мерзлота! Идти по ней даже легче, чем по кочкам. Только бы не поскользнуться, не нырнуть в вытаявшую промоину. Местные жители в Походске предупреждали о них. «Нырнешь — не вынырнешь!» — сказал егерь. И верно, с таким рюкзаком, будь хоть чемпионом по плаванию, недолго проплывешь. Да и выплывешь, обсушиться негде — из болотной осоки костра не разожжешь.
У моих ног появляется стайка юрких куликов-плавунчиков. Совсем неподалеку проплывает утка-морянка. Жизни вроде прибавилось. Тут уж я не выдерживаю, достаю из рюкзака сумку с аппаратами и начинаю снимать. Увлекшись, с запозданием замечаю, что Саша машет рукой, показывает на облака.
Присматриваюсь — чайки. Одна... вторая... шестая... Белые, с сизоватыми крыльями — на вид самые обычные. Птицы спокойно кружат вдали. «Они»,— доносится приглушенный голос орнитолога. Он указывает мне на небольшой островок у противоположного берега озера. Иду за ним неохотно. Утки и кулики совсем рядом. Можно сделать отличный кадр, в то время как птицы в небе вызывают у меня сомнения. В полете, издали, разве различишь? Розовый цвет для этой чайки отнюдь не превалирующий, как у фламинго, скажем, или у розового скворца. Скорее это неизвестно откуда взявшийся оттенок, похожий на отсвет зари. Им окрашена лишь нижняя часть туловища — брюхо и подхвостье. Да чуть на груди. Интересно то, что ни первооткрыватель, ни встречавшие ее затем другие исследователи Арктики не называли чайку розовой. Поначалу эта птица именовалась чайкой Росса. Розовой ее назвал английский натуралист, первым описавший птицу по музейным тушкам. А далее пошло. Савва Михайлович Успенский в своих очерках называет розовую чайку уже «жар-птицей» Севера. Но раз жар-птица, значит, должна быть непременно яркой...
По мере того, как мы приближаемся к островку, все ближе начинают кружить и чайки. Ясно, где-то неподалеку их гнездо. Наконец одна из чаек, расправив крылья, проносится надо мной. И тут я отчетливо различаю темную узкую полоску на шее — ожерелье и распушившийся на развороте ромбический хвост — главные отличительные особенности этих чаек. А уж затем, внимательно присмотревшись, усматриваю на фоне блеклого неба едва заметную розовость у подхвостья.
Розовый оттенок на оперении птицы столь нежен, что, любуясь ее полетом, я не могу не припомнить рассказов о том, что на перьях убитой птицы он пропадает, выцветает как бы. Даже если тушки птицы хранят в музеях в полной темноте, то они все равно вскоре светлеют. Припоминаются мне и жалобы фотографов и кинооператоров, так и не сумевших этот нежный оттенок передать затем на своих кадрах. Только человеческий глаз способен отличать столь нежный цвет, который живет лишь на живой чайке...