Зимний двор

Фростина — её нежная, скромная сестра, которая часто боялась собственной тени, — будет ли скучать по ней, а Лейн, брат, предпочитавший держаться подальше от двора, в безопасности ли он?

Айслин тосковала по дому, но больше её волновало, что будет с прекрасным королевством, если на него обрушится Орда, уничтожив красоту вместе с теми, кто стремился его защитить. Её проступок заставил уйти или настроил их против неё. Но разве их уже не отравил её отец?

Джеральд вёл себя иначе, с момента, как Орда вошла в их королевство, и Алазандер что-то прошептал ему на ухо. От того, как они оба повернулись и посмотрели на неё, по спине пробежали мурашки. Она предполагала, что отец предложил её, молила об этом, хотя была всего лишь ребёнком. Тогда бы не случилось всё то, что произошло, но что бы ни было сказано, ничего не помогло. Разверзлись ужасы, и изменилось абсолютно всё.

Отец стал смотреть и вести себя с Айслин иначе… сексуальнее. А потом избил её, будто хотел, чтобы она умерла. И сказал ей, что она ничтожнее любого другого существа во всём королевстве, что она подлая и недостойная любви. Он вбивал это в её сознание, оставив от неё окровавленное, сломанное, избитое месиво на полу тронного зала.

Никто не пытался его остановить, даже мать, которая, наоборот, умоляла короля не прекращать трахать себя на глазах дочери. От желания стать такой же, как Амира, Айслин вырвало, но мать не останавливалась. Так прошло первое знакомство Айслин с сексом — она наблюдала за королём, жестоко бравшем её старшую сестру и мать. А та кричала и умоляла о большем, её ноги были скользкими от его спермы, но он отказал ей в оплодотворении. Его красивые радужные крылья широко раскрылись, едва закрывая вид с того места, где держали, вынужденную наблюдать за происходящим, Айслин. От шлепков тел и криков у неё побежали мурашки, но труднее всего было смотреть на холодные мёртвые глаза отца, когда умерла та маленькая любовь, которую он питал к её матери. И Айслин лежала на полу, избитая и окровавленная, рядом со скрюченным телом матери, никто не останавливал Джеральда. Никто не высказался от её имени; они просто смотрели за происходящим. И с того дня её отец почти не разговаривал с ней. Если не считать её сообщений ему о встречах на высшем уровне или достижениях других дворов, она была для него мертва.

Конечно, теперь она знала, почему. Знала это с тех пор, как начались первые изменения в хрупком теле. Тонкие знаки и клейма на теле. Она не его ребёнок, но, кроме неё, отца и матери, никто не понимал, почему у их принцессы пульсируют королевские метки на коже. Она не низшая Фейри. Это почти объясняло то, как он страстно желал её, почти. Но для Айслин Джеральд тот, кто ей вырастил, и это много значило.

Её сердце колотилось, когда воспоминание о том дне проигрывалось в голове. Он хотел убить Айслин, убить ребёнка, которого воспитал как собственного, потому что больше не любил её. Он ждал причины, любого оправдания, чтобы уничтожить Айслин, и теперь она вручила ему это.

Однако и тогда он стоял, глядя на неё сверху вниз с отвращением и ненавистью в голубых глазах, она хотела умереть. Эти серебряные метки танцевали на её коже, пульсируя, что только усиливало гнев. Её мать рыдала, склонив голову, когда отреклась от того, что произошло, и Айслин была зачата. Дрезден, Светлый Король, нашёл её мать одну во время саммита, где потребовал такую же десятину, как и Орда. Он был в ярости, когда меньшие дворы отказали, и когда нашёл мать Айслин одну, с женой изнасиловали её. В итоге Дрезден заделал ей ребёнка. Отец Айслин ударил её мать тыльной стороной ладони, заставив королеву пролететь через всю комнату. Это было жестоко, и он не мог сразу убить всех. Не без ответа за свои дела перед Ордой.

Так Айслин и жила, ежедневно напоминая, что она не дочь Джеральда. Её магия гламура стала происходить случайно, сначала, когда она подумала, что чьё-то платье довольно красивое, и хотела такое себе, оно оказалось на ней, заставляя Айслин кричать. Потом это уже было невозможно остановить, и родители начали рассказывать историю о том, что в родословной матери была кровь Высших Фейри. Это само по себе не ложь, но кровь настолько разбавлена, что не проявила бы силы Айслин. Люди купились на это, и перестали перешёптываться, но затем её тело жаждало большего. Её глаза начали светиться ледяным серебром, а клейма пульсировать, но никто не усомнился и не указал на то, как странно, что их принцесса и наследница так похожа на Королевских Фейри Высших дворов. Так что она спрятала метки под кожу повседневной, охотничьей одежды. Она стала принцессой, в которой нуждался народ, силой, равной которой не было. Айслин проводила часы вдали от двора, избегая несчастных случаев, которые устроил для неё отец, превращая свой мир в охотничьи угодья. Она бесконечно тренировалась с охранниками, но была далеко от них и наблюдала за тем, как они двигаются, учась защищать себя до того дня, когда отец перестанет посылать личных охранников, чтобы покончить с ней, и сделает это сам. Она знала, что он устал от неё, от её матери, которая встала на сторону Орды против воли, когда Богиня призвала их.

— На благо Царства Фейри, — сказала она.

А потом пришло объявление о предстоящей помолвке, и Айслин пришла в ярость. Он нашёл способ отправить её к тем самым существам, которые разрушили её идеальный мир. Её должны были отдать чудовищам, убившим наследников, которые должны сидеть на троне рядом с её родителями. Он нашёл способ убить Айслин, и никто не мог усомниться в этом. Джеральд жестоко улыбнулся, когда объявил о союзе. Его рот скривился в ужасающей ухмылке, когда сказал, какой должна быть её судьба. Как, если повезёт, они просто изнасилуют, как сестру и мать, и подсадят младенца ей в живот. Как он надеялся, что они сломают её, чтобы его наследник мог занять её место. Он не скрывал своей ненависти. Вместо этого позволил всему двору увидеть враждебность обычно осторожного короля. Но он никогда не был настоящим королём, скорее самозванцем, наряженным для роли. Конечно, он был благородного происхождения, но сама семья была бедной, поскольку пытались сохранить свою родословную в чистоте. Он происходил из семьи известных узурпаторов, и, чтобы покончить с проблемной семьёй, её мать была передана ему. Так что вся королевская кровь, которой он жаждал, вся власть, которую хотел, вообще не принадлежала ему. Это в жилах Айслин, в жилах, в которых текла чужая кровь. То, что было у Джеральда, не составляло и одной десятой того, что было у неё. Но Айслин съёжилась перед ним, опасаясь, что двор заплатит цену или что из раздора, который он вызовет, разрастётся война. И даже сейчас, не снимая его с трона, она продолжает бояться. Если она откажется или нарушит клятву, он потребует крови, в этом она уверена. Он придумал единственный способ убить её, и теперь она должна позволить разыграть карты, чтобы он не исполнил желание.

Она посмотрела на тень, наблюдающую за ней снизу. Плечо начало пульсировать, и она знала, кто смотрит на неё — Синджин внизу. Она подошла ближе, как будто невидимая нить натянулась между ними, а затем он исчез.

Она печально выдохнула и вошла внутрь. Айслин намеревалась проспать, по крайней мере, неделю после всего пережитого. Жизнь текла вокруг, но она чувствовала, что стоит на месте, наблюдая, как та проходит без её участия. Она жаждала поцелуев Синджина, тепла его прикосновений, но хуже всего — скучала по спорам с ним или ненависти, когда он рядом, потому что, по крайней мере, он был рядом.

Айслин чувствовала себя здесь совершенно одинокой, в ужасе от своего затруднительного положения, и хотя, вероятно, заслужила, это не облегчило оттенок сожаления, который пульсировал внутри. Ничто не облегчало это, ни Кейлин, ни его природная способность улыбаться и игнорировать то, что она спала с его братом, ни осознание того, что Синджин наблюдал за ней издалека, хотя его брат и король запретили это.

Её раздирали противоречия. Первое, чувство долга и клятва, а второе, жажда прикосновений мужчины, чей обжигающий жар угрожал поглотить. В первом случае, она родит, чтобы создать союз и убережёт свой двор. А во втором — её ждёт верная смерть. Смерть казалась желанной, но пугала больше, чем всё остальное, что проносилось в голове сегодня вечером.

Глава 23

Синджин смотрел на Айслин, пока она смотрела на землю. Её белые волосы отражали свет костров и сияли, как у богини огня. Она не обращала внимания на пронизывающий холод, стоя в ночной рубашке, и нежные изгибы обнажились перед его голодным взглядом. Её глаза горели неутолённым голодом, который заставил его член дёрнуться, чтобы удовлетворить её потребности. Он чувствовал на ней свой запах, понимая, что поставил больше, чем просто метку, которая скажет другим, что теперь Айслин принадлежит ему. Он запечатлелся с ней, наполняя семенем влагалище, чтобы заклеймить и его и её душу. Он не сдержал внутреннего монстра в той пещере. А выпустил его, чтобы играть, претендовать, запечатлеть своё имя в глубинах её существа. Но она никогда не принадлежала ему. Всё это время она принадлежала другому, наречённая невеста его брата, а он поставил ей метку и проклял всех.

Он хотел стереть самодовольство с лица Кейлина. Синджин никогда раньше не хотел причинить боль или навредить брату; конечно, у них свои тонкости, но это чертовски примитивно. Его волк ходил взад-вперёд, требуя, чтобы он забрал Айслин и создал семью с ней — верный способ дать миру понять, что она принадлежит ему.

Волк Зарука учуял это; альфа-волк поднял голубые глаза, полные печали. Как будто чувствовал то, что он не хотел признавать. Он связался с чужой невестой. Если бы не клятва крови или то, что она давала бы этому злобному ублюдку право требовать, он бы не возражал. Он бы поставил всех в известность о фактах своей метки и притязаний.

Факт: Синджин отметил Айслин.

Факт: эта метка, горящая у неё на плече, делала с его сердцем то же дерьмо, что и она с телом, только хуже.

Они разделили метку, когда Синджин вошёл в тело Айслин, оставив внутри свой запах. Да, он жестоко её трахнул, но это мало что изменило в том, что сделал с их душами. И это ещё не самое худшее; нет, он спарился с ней, бесконечно наполняя её своим семенем с намерением заделать ребёнка. Его волк примитивный и дикий мудак — хотел и требовал, чего бы то ни было, и теперь будет стоять в стороне, когда она выйдет замуж за его брата.