Злодейка в быту

Шаоян по-прежнему сидит на полу, и я резким движением отбрасываю край одеяла и одновременно вытягиваю ноги, опираюсь на его колено. В этой жизни у меня стопы не испорчены узкой обувью на высоких шпильках, ставших причиной моего полета лицом в трансформаторную будку.

Я рассматриваю ногти — через несколько дней пора делать педикюр — и из-под ресниц поглядываю на Шаояна. Он же таращится только на мои ноги, как будто я ему вместо ног рыбий хвост подсунула и объявила себя русалкой.

Почему у меня такое ощущение, что Шаоян слегка посерел? Демоны могут бледнеть? Занятно…

— Хочу массаж, — тяну я карикатурно капризным тоном.

Шаоян вздрагивает.

— Я слышал, что избыток ци у начинающих заклинателей может вызвать опьянение, но чтобы ци действовала как афродизиак…

— Хей, я трезвая.

— Конечно, госпожа, — усмехается Шаоян. Очевидно, он мне не верит. И как мне ему доказать, что никакого переизбытка ци у меня нет?

Пока я пытаюсь сообразить, как реагировать, у Шаояна в руках появляется вытянутая шкатулка, из которой он достает благовонную палочку и тут же поджигает щелчком пальцев.

— Что это?

— То, что вам сейчас нужно, госпожа. Успокоиться, гармонизировать внутренние потоки и хорошо выспаться.

Я почти сразу улавливаю разлившиеся в воздухе нотки шалфея, аромат слабый, едва заметный, но всего одного вдоха хватает, чтобы я засомневалась, хочу я спорить сейчас или утром. Вместо того чтобы через печать приказать Шаояну погасить благовония, я делаю еще один вдох. Держать глаза открытыми становится все труднее.

Шаоян подхватывает меня под колени и разворачивает, чтобы мне было удобно лечь. Сейчас он укроет меня одеялом, задует свечи, и… это будет моим поражением, не так ли?

Я против!

— Ты ошибаешься, если думаешь, что я отпущу тебя так легко, Шао…

— Как ты меня назвала?!

— М-м-м? — Кажется, я говорю что-то еще перед тем, как окончательно уступаю действию благовония.

Аромат шалфея я ощущаю даже сквозь сон. Сперва запах густеет и обволакивает, я будто качаюсь на убаюкивающих волнах плавно текущей ци. Постепенно аромат развеивается и тает. Видимо, палочка догорела?

В спальне темно, кромешный мрак едва разгоняет проникающий сквозь открытое окно зыбкий свет луны. Тихо, спокойно… Что меня разбудило? Может, призрак заглянул в окно? Совсем рядом раздается звук, похожий на негромкое причмокивание. Я поворачиваю голову и обнаруживаю на своей подушке Шаояна.

Он лег в мою постель?! Тогда почему притулился на самом краешке?

Постепенно до меня доходит, что не Шаоян проявил инициативу, а это я, засыпая, сказала ему лечь со мной, кажется, даже по подушке похлопала для убедительности, и печать подействовала.

Хм, а вот не надо было полезное амбре устраивать! Надеюсь, Шаоян не слишком зол, а вот шириной выделенного ему места он явно будет очень недоволен. Ютится на самом краешке, одно мое неловкое движение — и Шаоян грохнется на пол.

Пару секунд я даже кручу эту мысль в голове, но, во-первых, мешать спящему некрасиво, во-вторых, Шаоян сделал для меня поразительно много и грубость просто неуместна, а в-третьих, наконец, он так сладко посапывает, что будить жалко. Не ожидала, что во сне грозный демон окажется плюшевым милахой.

Я сдвигаюсь дальше от края, и Шаоян, промычав что-то невнятное, но явно с негодованием, тянется за мной.

Засыпая на этот раз, я ничего не говорю. Вместо этого поворачиваюсь на бок и забрасываю руку Шаояну на плечо, а ногу — на бедро, а он тут же приобнимает меня в ответ. Правда как плюшевый.

Только вот мне стоило сказать, чтобы он не уходил, потому что новый день я встречаю в одиночестве — потянувшись, я почти минуту хлопаю по подушке, пока до меня не доходит, что мой демон уже сбежал. Вообще-то, странно, не в его характере сбегать. Я приподнимаюсь на локте.

— Доброе утро? — Может, он за ширмой?

Тишину нарушает… перелив флейты.

От неожиданности я вздрагиваю. Мелодия становится громче, увереннее, и я мысленно сама же отвечаю на свой вопрос. Утро недоброе. Зато понятно, почему Шаоян предпочел скрыться, — флейтист играет под самым окном. И он знает, что я проснулась, а значит, торопиться я не буду, но и тянуть нарочно — тоже, поэтому, одевшись, я выхожу на опоясывающую павильон террасу и останавливаюсь в нескольких шагах от флейтиста.

Мелодия резко обрывается.

— Прекрасная фея Юйлин. — Флейтист легко поднимается и приветствует меня уважительным поклоном.

— Я не знала, что вы придете, господин, и не встретила вас на переднем дворе, я слишком негостеприимна, прошу простить.

— Вы сердитесь.

Могущественные небожители не те, кого можно провоцировать, но, несмотря на опаску, быть сдержанной у меня не получается.

— Считаете, у меня нет повода, господин?

— Я пришел, потому что вчера вы желали узнать столичные новости, прекрасная фея. Я не мог отказать вам в вашем желании. — На его губах появляется легкая улыбка.

— Прошу прощения, господин. Я неверно истолковала ваши намерения. — Я извиняюсь искренне.

Не ожидала, что флейтист отнесется к моим словам настолько серьезно. Неужели он действительно побывал в столице? Или узнал новости через флейту? Не так уж и важно, в любом случае его сила пугает.

— Я рад, что возникшее недопонимание разрешилось, прекрасная фея.

— Позвольте пригласить вас к воде? — Я указываю на беседку. — Или вы предпочтете войти?

Где мне взять чай?!

— Прекрасная фея, не стоит. Мне жаль вас огорчать…

— Что с моим отцом?!

У меня внутри все леденеет, воображение рисует, что случилось непоправимое. С трудом удерживаясь на ногах, я хватаюсь за перила.

Флейтист в мгновение оказывается рядом и поддерживает меня под локоть.

— Юйлин, я не это имел в виду. Простите, я не хотел вас пугать. Ваш отец жив, однако столица охвачена бунтом, ночью мятежники штурмовали дворец, безуспешно.

Я выдыхаю, но что-то в словах флейтиста не дает мне расслабиться. Например, почему флейтист сказал, что мой отец жив, но не сказал, что он здоров? Почему сразу поспешил рассказать про бунт?

Поймав взгляд флейтиста — мелькает совершенно неуместная сейчас мысль, что глаза у него светло-карие, как расплавленное золото, — я настойчиво повторяю:

— Что с моим отцом?

— Ничего серьезного, Юйлин. Он жив, его жизни ничего не угрожает.

— Что. С моим. Отцом?! — Я начинаю терять терпение и напрочь забываю, кто передо мной. Еще чуть-чуть — и я схвачу его за грудки и попытаюсь встряхнуть.

— Юйлин, его ранили стрелой, но ему повезло. Стрела не была отравлена, наконечник рассек министру Тану правую руку выше локтя, а вторая стрела и вовсе лишь чиркнула по щеке, оставив после себя царапину.