Злые вихри

– - Пустите же меня!-- почти задыхаясь, крикнула Алина.

– - Ma belle enfant, не горячитесь!-- проскриплъ «la. b^ete», поднимаясь съ кресла.

Онъ выпустилъ ея руку, но сталъ такъ, чтобъ она не могла пройти къ двери.

– - Вы очень хорошо понимаете, что я вовсе не намренъ читать вамъ нотацій или обращаться къ вашимъ высокимъ чувствамъ,-- продолжалъ онъ, стараясь придать себ видъ горделиваго достоинства, выпячивая губу и становясь въ позу: -- нашъ бракъ, какъ это называется... фиктивный, между нами заключено условіе, и если я, со своей стороны, его исполняю -- я требую того же и отъ васъ.

– - Ничего не можете вы требовать,-- задыхаясь отъ презрнія къ нему, чувства гадливости и въ то же время отъ жгучаго стыда, проговорила Алина.

– - Вотъ какъ!-- взвизгнулъ князь.-- Прежде у васъ со мною былъ иной тонъ... Я спасъ васъ отъ позора, отъ нищеты, далъ вамъ такое положеніе, какого вамъ и во сн не снилось...

Теперь Алина ужъ не порывалась уйти. Она окинула своего мужа уничтожающимъ взглядомъ и зло усмхнулась.

– - Вы возвращаетесь къ прошлому,-- медленно произнесла она;-- и, кажется, желаете показаться моимъ благодтелемъ. Однако, я слишкомъ щедро заплатила вамъ за ваше имя и все остальное. Вспомните-ка, что вы были и что вы теперь, князь!.. князь, котораго даже въ порядочный трактиръ не впускали... Что-жъ, это полученное вами наслдство дало вамъ что ли теперешнее ваше положеніе?! Вы отлично знаете, что все, все дала вамъ я!

Онъ зналъ это,

– - Но... но, вдь, вашимъ поведеніемъ вы можете все испортить, Алина,-- уже совсмъ инымъ тономъ, внезапно стихая, протянулъ отъ.

– - Не безпокойтесь, не заботьтесь о моемъ поведеніи... Будьте уврены, я ни себя, ни васъ не уроню... Завтра мы получимъ приглашеніе -- вы знаете какое... а къ лту у васъ будетъ то, чего вы такъ пламенно желаете...

– - Алина... это врно? Когда ты узнала?-- встрепенувшись, багровя и съ заблиставшими глгзами спрашивалъ «la b^ete».

Она будто не слышала его вопросовъ и продолжала:

– - Если же вы еще разъ позволите себ вмшиваться въ мои дла, я уду... возьму и уду... въ Петровское... за границу... куда вздумаю... Тогда безъ меня и устраивайтесь какъ знаете.

Проговоривъ это, Алина вернулась на свое прежнее кресло у камина и стала глядть въ огонь широко раскрытыми, неподвижными глазами. Въ ней ужъ не было ни отвращенія, ни стыда, ни гнва. На нее нашло тяжелое оцпенніе.

– - Только, Бога ради, будьте осторожны! Подумайте о себ, о себ подумайте!-- воскликнулъ «la b^ete» и быстро вышелъ изъ комнаты

XX.

Вотъ она и сидла, глядя въ огонь камина, и долго долго о себ думала среди невозмутимой, застывшей тишины своей уютной любимой гостиной. Впрочемъ, это были не мысли, а скоре ощущенія, смутныя, тревожныя, въ которыхъ то и дло сказывалась нежданная и совсмъ даже не подозрвавшаяся ею, внутренняя, неприкрашенная правда ея жизни.

Замирая отъ страсти, полная жаждой стараго «снжковскаго» счастья и оправдывая себя передъ Аникевымъ, объясняя ему свои поступки, Алина говорила искренно. Она сама была уврена въ томъ, что все это и было именно такъ, что въ словахъ ея заключается самая настоящая правда. Да все было сдлано ею ради любви къ нему, объ одномъ она думала -- о немъ, объ его счастьи. Она не задумываясь, готова была бы принять присягу, произнести какую угодно клятву, что все такъ именно и произошло, что таковы именно и были ея мысли и чувства.

А, между тмъ, такъ ли оно случилось въ дйствительности?

Конечно, Алина полюбила тогда Аникева безъ оглядки, пережила безумный припадосъ страсти въ старыхъ аллеяхъ великолпнаго, заросшаго парка, среди невозмутимой деревенской тишины.

Дтство Алины прошло одиноко, а юность скучно.

Мать у нея была неглупая, очень начитанная женщина, и даже сама напечатала дв недурныя повсти, о которыхъ въ свое время говорили. Она передала единственной дочери вс свои познанія, развала ея вкусы, возбудила въ ней потребности, несовмстимыя съ окружавшей ихъ провинціальной средою.

Какъ мать протомилась и проскучала всю жизнь, такъ и дочь, придя въ возрастъ, стала скучать и томиться. Въ губернскомъ обществ она скоро прослыла за гордячку, недоступную, холодную. Ее иначе и не называли, какъ «принцесса на горошинк». Такъ оно и было за исключеніемъ однако, холодности. Она чувствовала себя самой настоящей принцессой, ко всмъ относилась свысока, даже съ презрніемъ, и ждала «настоящаго» принца. Крпкая, здоровая, не знавшая, что такое болзнь, полная бьющей ключемъ жизненности и хорошвшая съ каждымъ годомъ, она сознавала свою красоту и силу и спокойно, терпливо ждала счастья.

А счастье не приходило; мало того начались бды, настоящее горе. Мать перенесла сильное воспаленіе легкихъ, посл котораго ужъ не могла оправиться; у нея медленно развивалась чахотка. Отецъ задумалъ разбогатть, отдалъ весь свой небольшой капиталъ въ какое-то предпріятіе и скоро потерялъ все, безъ остатка. Человкъ онъ былъ матеріальный, внутри себя поддержки никакой не нашелъ, и такая неудача представилась ему гибелью. А разъ онъ сказалъ себ, что это гибель -- онъ, конечно, и погибъ. Его хватилъ параличъ, онъ просуществовалъ больше года въ состояніи безсмысленнаго, нмого и недвижимаго звря и, наконецъ, умеръ.

Пришлось собрать послднія крохи и переселиться въ деревню, въ старый мелкопомстный домикъ.

Здсь Алина, глядя на мать, совсмъ придавленную горемъ и быстро таявшую, собиралась съ мыслями, ршала и не могла ршить вопроса: что же теперь будетъ и откуда теперь можетъ придти судьба ея?

А судьба была очень близко и надвигалась съ двухъ сторонъ. Верстахъ въ двадцати съ одной стороны находилось Петровское, огромное старинное помстье богатаго рода Каташовыхъ, а въ пяти верстахъ съ другой стороны было Снжково, перешедшее посл матери въ собственность Михаила Аникева.

Старикъ Каташовъ, дряхлый нелюдимъ, умеръ безъ завщанія, и Петровское, вмст съ большимъ, прикопленнымъ долгими годами богатствомъ, перешло по закону къ его единственному внуку сыну дочери.

Исторія этого внука была старой исторіей. Ддъ его давно проклялъ, и никто не смлъ произносить передъ нимъ его имени. Почему, за что проклялъ? Говорили, что еще юношей этотъ внукъ надлалъ самыхъ невозможныхъ гадостей и даже, кажется, обокралъ дда. Потомъ носились слухи, что онъ совсмъ спился, впалъ съ крайній, отвратительный развратъ. Наконецъ, не мало лтъ о немъ совсмъ ничего не было слышно.

Но вотъ онъ нежданно получилъ ддовское наслдство и появился сначала въ город, а потомъ и въ Петровскомъ. Нсколько мсяцевъ только и разговору было что о княз. Въ виду такого крупнаго богатства, о прошломъ, конечно, можно было забыть, и отъ самаго князя зависло теперь достигнуть въ губерніи чего угодно.

Только въ томъ-то и дло, что князь оказался «невозможнымъ». Онъ представлялъ рдкое соединеніе физическаго уродства съ глупостью, грубостью и безтактностью. Онъ сначала вооружилъ противъ себя всхъ, а потомъ потребовалъ себ перваго мста, пожелалъ быть избраннымъ въ губернскіе предводители дворянства. Надъ нимъ смялись въ глаза и забаллотировали единогласно.