Змеиная прогулка

Он чувствовал ее разочарование. Ему следовало бы извиниться, но Память продолжала прерывать его бессмысленными замечаниями о Беверли, Эмили, Мэвис и других людях. Наконец, молча, она остановилась, выключила воду, вытерла его и помогла ему одеться.

Она нашла на кухне яйца, сухой хлеб и банку желтого варенья, и они поели. Наконец она спросила: «Кто ты, Алан Лессинг?»

Дурацкий вопрос! У его классного руководителя должна быть его регистрационная карточка. Он надеялся, что попал не в тот класс. Такое уже случилось однажды, и смущение до сих пор терзало его.

«Ты не можешь говорить лучше, чем трахаться, а? Как ты оказался… таким… таким? Паков? Полиция?»

Память пыталась что-то сказать, но он не мог этого услышать.

Женщина сказала: «Смотри, я Рива. Рива Аялон. Э? Вы Алан Лессинг.

Он еще раз улыбнулся. Сегодня утром его лицо выглядело лучше.

«Нам нужно идти на север, к израильским базам в России. Вы меня понимаете? Умеешь водить? Управлять пистолетом? Он моргнул, глядя на нее, и она зашипела, почти как кошка. Память передала ему фотографию Баттонса, его кота, когда ему было десять лет. Ему хотелось плакать.

Она сказала: «Ты такой бесполезный? Я знаю, что ты можешь кое-что сделать… твое телосложение, твои мышцы, мозоли на руках — все это доказывает! Что бы Паков… полиция… арабы… кто бы… ни сделал с тобой, ты все равно не безмозглый. Вы должны помнить! Пытаться!»

Память просила разрешения высказаться, но капитан отказался. Слишком много, слишком плохо. Нет, хуже, чем плохо. Немыслимо. Невыносимо.

Женщина провела коричневыми пальцами по своим коротким черным волосам. «Ну, блин, заканчивай завтрак. Мы пойдём прямо сейчас… пока не пришли санитарные бригады, чтобы «очистить» нас, выживших, да? Мы возьмем для тебя еще пару ботинок, немного нижнего белья, немного одежды для меня, несколько одеял».

Она продолжала что-то бормотать про себя, пока он возвращался в душную темноту кинотеатра, жевал несвежий попкорн и уткнулся носом в большую грудь Беверли Раунтри. Это был грустный фильм о мальчике, кота которого сбила машина. Он плакал, и она тоже плакала. — Это печальный мир, — пропищала Память с сиденья позади них. Не было никакой конфиденциальности?

После завтрака Рива обыскала дом, но больше ничего полезного не нашла. Когда они уходили, он попробовал свою вновь открытую способность улыбаться двум детям в гостиной, но они все еще спали и не проснулись. Должно быть, они ели ежевичное варенье, потому что их рты и щеки были перемазаны темным красноватым желе. Он не мог вспомнить, где видел это раньше.

Они ехали все утро. Яркий солнечный свет и безоблачная лазурная чаша над головой напомнили ему, как его отец пел «Голубое небо» за рулем — пока мать не заставила старика замолчать. Дорога была людной, полной заглохших автомобилей, грузовиков, бронетранспортеров и даже танков. Значит, все пошли на пляж? Пробка была настолько сильной, что люди выключили двигатели и просто сидели и ждали. Однако все они проявили удивительное терпение, несмотря на утреннюю жару. Никто не жаловался и не сигналил, а те, кто покинул свои машины, казалось, были довольны тем, что спокойно растянулись рядом с ними под палящим солнцем.

Он проснулся, когда женщина… как ее звали? — перевернул машину на каменистый обочину. — Впереди заблокировано, — коротко сказала она. «Поменяйте автомобили. Найдите другого».

Он улыбнулся ей, помог с багажом и карабкался по искореженным машинам и обломкам, заполнившим дорогу. Неужели тогда произошла ужасная авария?

У его матери была стандартная речь для таких случаев: пьяницы, наркоманы, бандиты и другие подобные им люди были отпрысками сатаны, а безрассудное игнорирование прав других — и ее прав в частности — было крахом цивилизации! Падение? Что-то в этом слове встревожило его, но Память отогнала эту мысль. Это было похоже на попытку думать, стоя под водопадом.

Они нашли машину побольше и получше, бронетранспортер. Команда лежала рядом в тени и в товарищеском молчании ела ежевичное варенье. Он ухмыльнулся им, но никто не ответил. Застряли, ублюдки! Всегда в порядке с танкистами и членами экипажа БТР! Однако они не возражали, когда Рива взяла их машину. Не стоит даже предлагать за это заплатить.

После этого они хорошо проводили время, перекатываясь через более мелкие препятствия или отбрасывая их в сторону и облетая более крупные в шлейфе сальной пыли. Они проехали через Наблус, а затем через Назарет — там давным-давно произошло что-то важное, но он не мог вспомнить, что именно — и вечером женщина остановилась возле города, который она назвала Сафад. Впереди вдоль шоссе стояли тлеющие нефтяные резервуары и склады, а горизонт был освещен пламенем, очень похоже на то место, где он был раньше. Он уже забыл его название.

«Я думаю, что они все мертвы в городе», — пробормотала она. В основном она разговаривала сама с собой, а не с ним. «Как далеко простирается этот Паков?» Лицо у нее было лисье, длинноносое, с узкими, слегка раскосыми глазами, в свете голубого военного фонаря, который она нашла на стойке водительской двери. Она всматривалась в карту. Он хотел помочь, но не мог понять букв. Это беспокоило его; он вспомнил, как однажды умел читать, но больше нет.

Он озадаченно произнес: «А?»

«Что? Нет, ни в коем случае. Мы не можем войти. Возможно, там уже есть санитарные бригады. Они бы нас точно пальнули». Она провела пальцем по красной линии. «Здесь, и здесь… в Дамаск, потом в Алеппо и дальше в Россию. Паков там, в Харькове, Донецке… старый Паков, первый удар. Там есть некоторые израильтяне, но их будет больше севернее, недалеко от Свердловска, вдали от европейских анклавов в Москве и Ленинграде. Нам нужно каким-то образом пройти сквозь их ряды, украсть удостоверение личности, доказать, что мы прибыли с их первоначальной экспедицией, и заставить их позволить нам остаться. Это наш единственный шанс… жизнь или отсутствие жизни вообще».

Он наклонился и посмотрел на карту. Ее близость возбудила его, и она привлекла его ближе. — Хочешь еще раз попробовать секс, да?
– она спросила. Он сделал.

Уютность такси, пахнущая горячим маслом, вернула его к Эмили Петрик, все пальцы, язык, зубы и напряженные конечности сидели на заднем сиденье модного кабриолета Ларри Хельгера.

У него никогда не было проблем с тем, чтобы подготовиться к Эмили. С этой женщиной все было иначе; он очень старался, но это не помогло.

В роли Джонни Кеноу — неожиданный подарок от Памяти! — раньше говорили: «Невозможно отдать честь, если у тебя нет шеста, на который можно повесить флаг!»

Позже, когда они прижались друг к другу в кабине, чтобы согреться, он проснулся от далекого грохота пулеметной очереди. Рива мгновенно встала. В их бронетранспортере было разнообразное оружие, и она сунула ему в руки автомат. Казалось, она обрадовалась, когда Память показала ему, как ею пользоваться. Затем они выскользнули и бок о бок наблюдали за происходящим в подлеске рядом с их машиной.

Шаги вернули его из безвременной, лишенной сновидений дремоты. Черные фигуры бежали по дороге к ним со стороны города. Когда Рива взвела курок, пистолет издал мягкий поскрипывающий звук. Он положил руку ей на плечо.

Мимо них, шатаясь, прошел мужчина в израильской военной форме, лицо его было искажено усталостью и ужасом. Затем появились еще двое, женщина и девушка, бесформенные под темными шалями. Замыкал невысокий, коренастый, подбородок мужчина. Он тяжело дышал и был явно близок к упадку сил. Что пугало этих людей?

Лучи прожекторов пробирались к ним по дороге, словно сверкающие бриллиантами длинноногие насекомые, и он уловил пронзительный рев двигателя. Внезапно вспыхнули фары среди красного света пожаров на нефтяных цистернах. Голос, до неразборчивости усиленный мегафоном, что-то пробормотал. Толстяк остановился, его рот скривился в овал отчаяния. Женщина пошатнулась, повернулась и вернулась к нему. Ребенок хотел бы присоединиться к ней, но она грубо оттолкнула девочку к темным кустам на обочине.