Змей

Лахлан не хотел излишне тревожить ее. Но у него было плохое предчувствие.
– Мы не будем в безопасности, пока не доберемся до Норвегии.

– Пожалуйста, Лахлан.
– Звук его имени, произнесенного Беллой, заставил что-то сжаться в его груди.
– Только посмотрите на них. Они не могут больше передвигаться.

И Лахлан сделал то, чего он целенаправленно избегал. Он посмотрел на этих некогда прекрасных дам, которые сейчас выглядели как отощавшие нищенки, прижавшиеся к деревьям или камням для опоры. Маленький граф свернулся клубком на коленях у своей матери, Мэри Брюс лежала, прижавшись щекой к замшелому бревну и спала, и Марджори, юная принцесса, уснула в объятиях королевы.

– Есть святилище в Тейне, - сказала Белла.
– Мы могли бы укрыться в часовне Святого Дутака на ночь.

Она, очевидно, размышляла об этом. Белла была права, Король Малькольм предоставил своей хартией Тейну статус убежища более двухсот лет назад. По закону и традиции это было место, где могли укрыться беглецы.

Рот Лахлана сжался в жесткую линию. Он знал, что они прошли, сколько смогли.
– Хорошо. Мы останемся на ночь в Тейне.
– Он посмотрел на небо; дождь превратился в морось.
– Если погода наладится, мы можем попытаться найти там галеру.

Прежде чем они добрались до часовни, Лахлан пожалел, что пошел против своих инстинктов и уступил требованиям графини. Какого черта с ним происходит? В очередной раз он позволил женщине руководить своими действиями.

Лахлан не мог позволить Белле подобраться к нему настолько близко. Это болезненное притяжение, это... как бы то ни было, это то, что он должен прекратить. Он не позволит женщине снова получить такую власть над ним. Все его люди были убиты, потому что его член стал твердым для женщины. Эта же слабость снова стала занозой в его заднице.

Но Белла не была похожа на его жену... или была?

Лахлан не мог избавиться от воспоминаний о Белле и Брюсе. Они грызли его, они были как воспаленный гнойник под кожей.

Лахлан был в совершенно дурном настроении, когда они дошли до старой часовни, расположенной на пригорке, откуда было видно море. Каменное здание со сводчатой деревянной крышей; не больше чем тридцать на двадцать футов, с несколькими скамейками и каменным алтарем. К счастью, из-за позднего времени, часовня была безлюдна. Священник, вероятно, спал в соседнем здании.

Лахлан убедился, что женщины устроились, прежде чем отправился на разведку убедиться, что преследователей нет поблизости. Поскольку дождь прекратился, он еще поищет галеру. Чем быстрее они уберутся отсюда, тем лучше.

Лахлан закрыл за собой деревянную дверь, когда Белла, повернувшая из-за угла, чуть не налетела на него.

– Куда вы идете?
– спросила она. Ее глаза впились в его лицо.
– Что-то не так? Вы сердитесь.

Лахлан сомневался, что Белла сознательно сделала шаг к нему, но он шагнул к ней намеренно. Каждый мускул в его теле натянулся, ее мягкий розовый аромат внес сумятицу в его чувства и его разум.

– Чтобы осмотреться вокруг и узнать о галере, - сказал он жестким, сдавленным голосом.

Лахлан спрашивал себя, знала ли она, скольких усилий ему требовалось, чтобы не коснуться ее. Не толкнуть ее к двери и не дать воли тому водовороту страсти, что бушует внутри него. Может быть, тогда он освободится от той боли, что, казалось, пожирала его. Белла в клочки разорвала его многолетний контроль над собой. Он не хотел этого, черт побери.

Лахлан стиснул зубы. Необходимо выполнить работу. Но он не знал, сколько он еще сможет вытерпеть.

Белла откинула голову назад, чтобы взглянуть на него, и Лахлан увидеть грусть в ее глазах.
– Мы должны покинуть Шотландию? Здесь мы нигде не сможем укрыться?

Лахлан знал, что Бела устала. Что она не в состоянии думать разумно. Что мысль оставить дочь разрывает ей сердце. Но все-таки гнев внутри него никак не утихал.

Лахлан предупреждал Беллу, что она рискует, но она не хотела слушать его. Какая-то часть ее до сих пор не осознавала того, что она сделала. В Норвегии или в Шотландии, правда была везде одинакова.
– Вы не понимаете, графиня?

Его мрачно-насмешливый тон заставил Беллу немного отойти. – Чего не понимаю?

– Ваша дочь была потеряна для вас в тот момент, когда вы надели корону на голову Брюса. Бьюкен никогда не позволит вам встретиться с девочкой. Кроме того, Бьюкен, наверное, уже спрятал ее в Англии.

Белла ахнула, но он заставил себя не реагировать на убитый горем взгляд.

– Почему вы это говорите? Почему вы так жестоки?

– Потому что это - правда, хотите вы это признать или нет.

– Вы неправы. Я никогда не перестану бороться, чтобы вернуть свою дочь. Я найду путь. Когда Роберт…

От упоминания имени короля что-то внутри Лахлана прорвалось. Он схватил Беллу за руку, сжимая руку настолько сильно, насколько он хотел ее всю прижать к своему телу.
– Роберт?
– Лахлан усмехнулся.
– Брюс проиграл, Белла. Ему повезет, если он выберется из страны живым. Лахлан ненавидел себя за то, что задал вопрос, что у него больше не было сил сдерживаться.
– Зачем вы это сделали? Зачем вы так рисковали?

Глаза Беллы изучали лицо Лахлана; было ясно, что она не понимала истинного смысла этого вопроса и того, насколько важен этот вопрос для Лахлана.
– Потому что я верю в него, и вы верите, за него стоит бороться.
– Белла ждала, надеясь, что Лахлан ей что-нибудь скажет, наверное, согласится с ней, и казалась разочарованной, когда он промолчал.
– Я не могла ничего не делать, когда у меня был шанс помочь. Роберт - лучший шанс Шотландии на свободу. Он видел, что люди, которые были до него, таким шансом не стали; что для победы мы должны не только победить англичан на поле боя, мы должны победить себя. Роберт сделает все, чтобы объединить Шотландию, даже если это означает простить старых врагов. И вы ошибаетесь. Он еще не проиграл. О нем еще будут созданы легенды.

Бесконечный идеализм Беллы, ее увлеченность Брюсом только подогревали подозрения.
– И это единственная причина?

Белла сузила глаза.
– Какая еще причина может быть?

Лахлан ничего не сказал, а лишь обвел ее взглядом.

Внезапно понимание исказило черты ее лица. Ее глаза расширились, а губы приоткрылись от резкого вдоха.

Если бы Лахлан вполне владел собой, он бы заметил вспышку боли в глазах Беллы, понял бы, что его обвинение уязвило ее. Что он задел чувствительный нерв и нашел еще одно уязвимое место под гордой маской. И если бы он мог думать о чем-нибудь, кроме того, как прижаться к ее губам, он понял бы, что был неправ. Что ревность опять заставила его вести себя как последняя задница.

Но он не владел собой. Он был поглощен переживаниями, которых не понимал. Гнев, ревность, похоть, и что-то еще, что он отвергал всем своим существом.

Все о чем он мог думать - это прижать Беллу к себе, накрыть ее рот и целовать, пока она не перестанет так влиять на него. Пока она не опровергнет невысказанные обвинения. Но один взгляд ее глаз сказал ему, что она не собирается оправдываться.

Если бы Лахлан ударил ее ножом, рана была бы менее болезненной. Белла не могла поверить в это. Неужели все мужчины одинаковы? Лахлан был не лучше, чем ее муж, ревнивый и подозрительный, полагая, что большая грудь и широкий рот лишают ее женской чести.