Знак вопроса 2002 № 02

В истории ничто не исчезает бесследно. Каждый народ, каждая культура, на какой бы срок ни обосновывались они в долине, оставляли после себя зримые следы — руины городов и селений, превратившиеся со временем в бесформенные оплывшие холмы. Только на протяжении 60 километров, разделяющих города Телль-Афар и Синджар, по которым проходил когда-то самый удобный путь из Месопотамии в Средиземноморье, выявлено уже несколько сот различных теллей. В сущности, вся Синджарская долина — это огромный археологический музей, экспонаты которого не упрятаны за унылые стекла музейных витрин, а лежат под просторным куполом неба. Археологи почти не баловали прежде своим вниманием этот уникальный заповедник древности. Если не считать отдельных разведочных рейдов известного английского археолога С. Ллойда в 30-х годах и недавних впечатляющих раскопок англичан на громадном ассирийском городище Телль-эль-Римах (Д. Оатс), прошлое долины во многом оставалось загадкой.

Ранней весной 1968 года на зеленых склонах одного из древних холмов Синджарской долины, в урочище Ярым-тепе остановился запыленный голубой «дендровер». Два Николая — Н. Я. Мерперт и Н. О. Бадер — вышли из него и внимательно осмотрелись. Место для этой остановки было выбрано далеко не случайно. Всего в восьми километрах к юго-западу от Телль-Афара в степи возвышалось сразу несколько теллей. Один из них был наполовину размыт водами ручья Абра. Отсюда и название всей местности — Ярым-тепе, что означает по-тюркски половина холма. Уже первый осмотр теллей обнадежил исследователей: прямо на поверхности трех из них валялись обломки древней глиняной посуды, относящейся к трем основным этапам развития раннеземледельческих культур Месопотамии: хассунской (первый холм, или Ярым-тепе-1), халафской (Ярым-тепе-2) и, наконец, убейдской (Ярым-тепе-3). На крохотном пятачке площадью менее одного квадратного километра наглядно запечатлелась почти вся история первых земледельцев Древнего Востока — от ее начальных шагов до порога шумерской цивилизации. Теперь требовалось снарядить и послать в Ирак археологическую экспедицию.

Знакомство с «тропиками»

«Большинство людей считает, — пишет в своей книге «Сад камней» российский писатель Даниил Гранин, — что чем дальше страна, тем в ней теплее, что в Южной Америке жарче, чем в Северной, а в Японии вообще солнце только и делает, что всходит. Я давно заметил, что больше всего «знают» о той стране, в которой никто не был».

Целиком разделяя эту мысль известного писателя, хочу лишь добавить, что с особой уверенностью люди говорят о теплоте климата в тех случаях, когда чисто формальные географические признаки позволяют отнести страну к эфемерному и заманчивому понятию «тропики», само название которого звучит волшебной музыкой в ушах любого иззябшего северянина.

Я не знаю, кто и когда в медицинских кругах нашей Академии наук целиком отнес Ирак к «тропикам», но, видимо, какие-то веские причины для этого были. Действительно, на большей части территории страны во время долгого и жаркого лета столбик термометра часто доходит до 50-градусной отметки. А к югу и западу от Багдада пышут зноем пустынные равнины, практически лишенные каких бы то ни было осадков. Бредут по ним унылые караваны верблюдов, и бедуины в пропитанных желтой пылью одеждах погоняют их. Лишь иногда по берегам рек можно увидеть финиковые пальмы. И все же, на мой взгляд, что-то неверно сработало в четко отлаженном механизме нашего почтенного медицинского учреждения. Ведь весь север Ирака, от Синджара до гор Курдистана, — это совсем иной мир, весьма далекий по своим природным характеристикам от настоящих тропиков. И познавать это различие нам пришлось на собственной шкуре.

Когда в 1969 году советская экспедиция впервые собиралась в Ирак, заместителем начальника по хозяйственной части был назначен Петр Дмитриевич Даровских — человек уже в возрасте, умудренный опытом работы в ряде стран Ближнего Востока. Ему самым активным образом помогал в поисках и приобретении необходимого экспедиционного оборудования и снаряжения другой наш ветеран, успевший поработать и в Средней Азии, и в Нубии, — Муса Умарович Юнисов (он же просто Миша). Отправляясь в «тропики» Синджарской долины, они решили полагаться на собственный опыт и не поверили разглагольствованиям снабженцев из Академии наук СССР о жаре, ожидающей нас в Ираке. Так в багаже экспедиции оказались совсем другие вещи: ватные спальные мешки; прочные, армейского образца, палатки; тяжелые брезентовые плащи; кирзовые сапоги; теплые куртки — в общем, привычное снаряжение любой отечественной экспедиции, вряд ли применимое в солнечной Месопотамии. Именно предусмотрительность этих бывалых людей и выручила нас при первой, отнюдь не теплой встрече с «тропиками» Синджара, когда местная капризная весна обрушила на наши головы непрерывные дожди, ветры и холода.

Уже потом, умудренные печальным опытом, мы завезли в Ярым-тепе и мощный вездеход ГАЗ-66, и ватники, и даже два овчинных тулупа. И надо сказать, что все это, почти «арктическое», снаряжение было у нас в ходу большую часть полевого (трехмесячного) сезона или по крайней мере половину его. Жара приходила в наш лагерь где-то к концу апреля, да и то отнюдь не каждый год. Мы же обычно заканчивали раскопки и отправлялись в иракскую столицу, а потом и на родину — в мае. Так что жаркие объятия настоящего иракского лета мы могли испытать на себе лишь в заключительный месяц своего пребывания в стране. Основной же период полевых работ падал на март-апрель — прохладное и слякотное время, напоминающее нашу европейскую осень.

Первые шаги

Легко ли организовать на пустом месте работу археологической экспедиции в Месопотамии? Обратимся к авторитетам — нашим зарубежным коллегам, ведущим здесь исследования с середины XIX века. «Это далеко не простое дело, — писал в начале века сотрудник немецкой археологической экспедиции в Уруке (Варке) Вильгельм Кениг, — начать раскопки в Ираке. Прежде всего, надо получить разрешение от управления, ведающего древностями этой страны. Когда такое разрешение будет получено, следует вступить в переговоры с правительством об обеспечении безопасности экспедиции. Опасения этого рода имеют под собой реальную почву. Арабские шейхи соответствующих областей посылают много рабочих к местам раскопок, где у них появляется редкая возможность заработать хорошие деньги. Часть заработка рабочих вожди удерживают в свою пользу, что больше всего и побуждает их проявлять исключительную заинтересованность в заключении договора на раскопочные работы. Кроме того, эти же шейхи направляют к раскопкам еще и вооруженных сторожей в определенном соотношении с числом ими же поставляемых рабочих. Только такими испытанными способами обеспечивали европейцы, проживающие в пустыне в течение долгих месяцев, свою личную безопасность.

Потом надо было разбить лагерь экспедиции: жилые помещения, склады для хранения находок, темные комнаты для фотолаборатории, кухню, помещения для прислуги и сторожей, гаража и бани (бани для дюжины европейцев, которые по нескольку раз в день ощущают острую потребность смыть с себя пыль и пот).

…Когда все довольно сносно устроено, начинается долгая жизнь в безрадостном окружении, которое не скрашивает ни одна европейская женщина… Но без ласковой, заботливой руки женщины в Ираке еще можно было жить, без воды же жить было нельзя. И воду приходилось возить изо дня в день за пять километров из колодцев, сберегая при этом каждую каплю».

Конечно, многое из сказанного В. Кенигом за прошедшие семь десятилетий изменилось или исчезло вовсе. Да и природные условия благодатной Синджарской долины, омываемой обильными весенними ливнями и продуваемой прохладными ветрами с окрестных гор, разительно отличаются от унылой южно-месопотамской равнины — настоящей пустыни. Никаких трудностей с получением разрешения на раскопки мы не испытали, скорее напротив: руководитель иракского Директората древностей доктор Исса Сальман очень радушно принял нас в своем офисе в Багдаде и без проволочек подписал все необходимые документы. С шейхами арабских племен мы в Ярым-тепе также не имели дела. Синджарская долина, особенно в районе города Телль-Афар, населена преимущественно туркманами, то есть людьми, говорящими по-тюркски и этнически отличающимися от арабов.

Единственной же арабской группой в районе Ярым-тепе были полтора десятка шургатцев — профессиональных рабочих-раскопщиков, нанятых для работы в нашей экспедиции при содействии иракских властей.

И поскольку мы разбили свой лагерь не в пустыне, а в довольно населенной местности, то и охрана у нас была чисто символическая — один сторож со старым охотничьим ружьем.

Однако многие характерные черты походно-полевой жизни археологов в Ираке, отмеченные В. Кенигом, были присущи и российской экспедиции. В первые годы нашего пребывания в Ираке крестьяне, живущие в окрестных деревушках вокруг Ярым-тепе, остро нуждались в наличных деньгах и за сравнительно скромную плату буквально «валом валили» на наши раскопки в качестве чернорабочих. Обычно на сезон мы нанимали для работ на двух-трех объектах 50 и более местных туркманов.

Похожая на немецкую ситуация была у нас и с женщинами. Расставаясь с домом и семьями, мы на три месяца становились аскетами. Ни одна женщина в нашей экспедиции постоянно не работала. В общем, это и правильно. Бытовые условия в Ярым-тепе идеальными не назовешь: и холод, и грязь, и жара, и пыль, отсутствие элементарных удобств, непривычная пища, змеи, насекомые и многое другое.

Наконец, не последнюю роль играют разбивка экспедиционного лагеря и проблема обеспечения водой. В марте 1969 года участники советской археологической экспедиции прибыли в район Ярым-тепе. Для лагеря была выбрана ровная площадка на западном склоне большого (высотой около 12 метров) телля Ярым-тепе-3. Оттуда открывалась изумительная панорама раздольной синджарской степи, а по вечерам можно было любоваться феерическими, в рериховском стиле, солнечными закатами над горным хребтом Джебель — Синджар.