Знак вопроса 2002 № 02

И вдруг часов в десять утра ко мне с несвойственной ему резвостью примчался старик Мухаммед — один из наших рабо-чих-шургатцев. Он возбужденно и громко повторял две короткие арабские фразы: «Аку, куллиш» (Есть, целая!), Могаддес, алиха! (Священная богиня!)». Я ничего не мог понять. Может быть, в раскопе стряслось какое-нибудь несчастье — травма, змея, скорпион или другая напасть? Чего-чего, а этой экзотики в Ярыме хватало с избытком. Быстро спустившись вниз, я увидел среди столпившихся рабочих нашего уважаемого раиса — Халафа Джасима, который стоял на коленях, что-то лихорадочно выбирал из земли и бережно складывал на кусок фанеры, служившей мне планшетом для чертежей. Лишь подойдя к нему на несколько шагов, я разглядел обломки древней терракоты — фигурный глиняный сосуд-флакон необычайно тонкой работы и прекрасного обжига. «Он — целый!» — радостно объявил мне Халаф, имея в виду, что хотя сосуд и раздавлен толщей земли, он легко собирается, поскольку все его части в наличии. До нашей экспедиционной лаборатории от раскопа было рукой подать, и вскоре флакон, вымытый, высушенный и склеенный, предстал перед нами во всей своей красе.

Он был сделан в виде фигуры женщины — богини-матери древних земледельцев Синджарской долины. Головы практически нет — ее заменяет узкое горло флакона. Но вся фигура богини передана живо и реалистично. Богиня показана в обычной для такого рода изображений позе — поддерживающей руками снизу свои груди (символ плодородия). Темно-коричневой, почти черной блестящей краской, великолепно сохранившейся за прошедшие шестьдесят с лишним веков, по светло-желтому фону нарисованы браслеты на руках, татуировка, длинные волнистые волосы. Общая высота флакона — 25 сантиметров. Он стоит на круглой плоской подставке.

Вместе с богиней лежали и другие интересные предметы — резная каменная печать, каменная чаша, глиняный расписной сосудик. Все они, включая и сам флакон, были намеренно разбиты еще в древности. Затем их поместили в специально выкопанную небольшую ямку и засыпали сверху, видимо для очищения, горячими углями и золой от костра. Это был бесспорно, какой-то сложный и очень важный для обитателей халафского поселка ритуал, смысл и назначение которого остаются пока для нас совершенно непонятными.

Фигурный флакон — вещь уникальная: аналогий ей нет ни в одном из известных науке месопотамских памятников V тысячелетия до нашей эры. Поражают в нем необычайное совершенство и тонкость художественного исполнения самой скульптуры. Ее можно с полным основанием отнести к числу наиболее выдающихся произведений древнейшего искусства северо-западного Ирака. Ведь до этого времени мы встречали здесь только грубые и сильно стилизованные фигурки женских божеств, не идущие по своим художественным достоинствам ни в какое сравнение с последней находкой. Наконец, чуть ли не впервые мы получили возможность судить об украшениях и прическе халафских женщин, живших без малого шесть с половиной тысячелетий назад.

Этот же полевой сезон принес нам и другую необычную находку. В юго-западном углу раскопа, почти у самой его стенки, на глубине 675 сантиметров от вершины телля, была обнаружена небольшая круглая ямка. В ней, слившись в одну бесформенную массу, лежали разбитые глиняные и каменные сосуды, а среди них куски какой-то крупной керамической скульптуры. Как и в предыдущем случае, эти предметы были засыпаны сверху углем и золой от костра. Особое внимание обращала на себя терракотовая фигура какого-то зверя, видимо служившая в древности курильницей. Впрочем, сначала мы нашли на дне ямки только две большие полые внутри задние ноги и прилегающую к ним часть туловища с тонким, коротким хвостом. Что это за фигура и каково было ее назначение, оставалось только гадать.

Подобные находки всегда вызывают у меня какую-то злость или скорее обиду и на себя, и на свою науку — археологию. Говорим о бурном развитии археологических исследований в Месопотамии на протяжении последнего столетия. Говорим о своих открытиях и успехах. Но как ничтожно мало знаем мы в итоге о древней культуре этой страны! Вот, например, копали мы в течение восьми лет халафский телль Ярым-тепе-2. Задолго до нас другие археологи, местные и иностранные, вскрыли еще около полудюжины халафских холмов. И ничего подобного нашему глиняному зверю нигде не встречалось. Потом вдруг, как от луча электрического фонарика в темной комнате, что-то осветилось, замаячило вдали, показался на миг скрытый до того на протяжении тысячелетий кусочек неведомой, давно ушедшей жизни и, поманив, пропал без следа. Однако все же есть, видимо, на свете и наш, археологический бог! Спустя несколько дней при зачистке стенки раскопа шургатцы нашли и остальные фрагменты таинственной терракотовой фигуры. После тщательной промывки и склейки всех найденных обломков нам удалось полностью отреставрировать скульптуру животного, оказавшегося прозаической свиньей. Это была полая внутри курильница, имевшая около 40 сантиметров в длину и более 25 сантиметров в высоту. На спине зверя помещался овальный в сечении раструб — наподобие чаши. Вся поверхность скульптуры расписана сложными и красочными орнаментами.

Среди известных науке халафских памятников в Сирии и Ираке ничего похожего пока не встречалось. Вероятно, уже в V тысячелетии до н. э. халафцы занимались разведением свиней, а само это животное служило, по-видимому, объектом поклонения.

«Здесь все былую жизнь хранило…»

Полевой стан 1975 года близился к концу. На моем карманном календаре, в котором, с упорством Робинзона, отмечал каждый прожитый в Ярым-тепе день, стояло уже 12 мая. Еще две-три недели — и мы будем дома, в весенней зеленой Москве! А пока продолжается повседневная и нелегкая работа. С утра было ветрено, пасмурно и прохладно. Наскоро позавтракав, я побрел на раскоп. Чувствовал я себя неважно: ночью из-за грозы и бури спать почти не пришлось, и теперь раскалывалась от боли голова, свинцовой тяжестью наливались ноги.

Получив указания, неспешно принялись за работу шургатцы и земленосы. Я же, усевшись на складной брезентовый стул, попытался закончить начатый накануне чертеж. Но ветер и пыль быстро пресекли мои трудовые поползновения, и почти метровую бумажную «простыню» с так и не законченным разрезом осевой бровки пришлось спрятать глубже в планшет. В общем, день складывался явно неудачно. Предаваясь мрачным размышлениям о капризах и вывертах ярымской погоды и зябко поеживаясь в своем потертом ватнике, я сидел в самом дальнем, прикрытом от ветра уголке раскопа и с надеждой поглядывал на небо. Солнце было где-то рядом, но пробиться сквозь плотную вату облаков не могло.

И именно в этот момент ко мне с загадочной улыбкой подошел Халаф Джасим и сказал: «Бакшиш, дохтур! Аку думья» (С вас причитается, доктор! Есть статуэтка). Оказывается, пока я сидел в своем мрачном уединении, шургатец Адай нашел в заполнении маленькой печки глиняную статуэтку — довольно схематично выполненный образ богини плодородия. Острая кемза рабочего отбила лишь самый краешек головы-выступа фигурки, и я легко отреставрировал предмет, пропитав для верности слегка отсыревшую поверхность глины жидким клеем-бутералью. За шесть предыдущих лет мы нашли в этом телле лишь одну целую и два обломка глиняных фигурок. А в этом сезоне — три, причем абсолютно целые. Теперь же передо мной лежал четвертый, и едва ли не лучший, из всех экземпляр древней скульптуры. Да, такая вещь несомненно заслуживала бакшиш. По давно сложившейся в Ярым-тепе-2 традиции я сам раздавал рабочим туркманам и шургатцам бакшиш в виде разного рода русских сувениров, из которых особенно ценились хохломские ложки и чашки, а также матрешки. Такой подарок я преподнес и в этот раз.

Но с Рауфа Магомедовича Мунчаева мне полагалось по той же неписаной, но неукоснительно соблюдавшейся традиции, получить символический бакшиш в виде ящика прохладительных напитков из лавок близлежащего Телль-Афара. Выяснилось, что наш начальник все равно собирается ехать в город по делам, и бакшиш был незамедлительно обещан.

Экспедиционный ГАЗ-69, латаный-перелатаный, но еще вполне дееспособный, вскоре исчез вдали, увозя высокое руководство. А мое настроение несколько улучшилось, хотя пыль и ветер по-прежнему не давали житья. И все же, можно было сказать, что этот день удался на славу.

Через полчаса после отъезда Рауфа Магомедовича другой наш шургатец — Хусейн нашел погребение ребенка девяти-десяти лет с двумя расписными глиняными сосудами. Умершего сожгли на костре где-то в стороне. Затем ссыпали кости и угли в могильную ямку, запечатав ее сверху глинобитным полом.

Потом из другого квадрата мне принесли обломок глиняной детской игрушки. Взяв его, я вдруг с изумлением обнаружил на поверхности вещицы явственный отпечаток детского пальчика. Видимо, ребенок, которому надоело ждать, в нетерпении схватил только что вылепленную из сырой глины игрушку, а при последующем обжиге оттиск его пальца был увековечен навсегда. Мелкий бытовой штрих, дошедший до нас по воле случая из глубины тысячелетий, часто способен сказать о давно ушедшей жизни куда больше, чем пространные рассуждения современных историков.