Золотая бабушка

— Ты — весь этот ресторан.

Ничего не поняла, поэтому снова огляделась. Сам ресторан не казался мне каким-то очень уникальным, а Толик сидел и расхваливал разные мелочи: подносы официантов, маленькие вазочки, резные ножки у стульев. Но, увидев мою растерянность, он замолчал.

С этого момента свидание не клеилось. Мы судорожно пытались найти точки соприкосновения, но оказывалось, что нас объединяла одна единственная, но неповторимая Любовь Михална. Однако про неё говорить некрасиво, сами понимаете: приятно шептаться с теми, с кем вы на одной волне, а сегодня мы жили на разных планетах. И не это: «Женщины с Венеры, а мужчины с Марса». Дальше. Намного дальше.

Что ещё вам тут описать интересного… Значит, я заказала поке. Люблю это блюдо. В нём прекрасно всё, но особенно — сочетание освежающих фруктов и солоноватого лосося или тунца (он тоже неплох). Когда это смешивается, получается, что рыбка оживает и плывет вглубь тебя. А эти соусы, которые каждый раз удивляют тебя новым вкусом? Ну, прелесть! Сегодня ты в тропиках, а завтра в джунглях. Рис — так вообще моя любовь с самого детства. Гадость эта ваша овсянка, то ли дело рисовая каша… М-м-м… Сладость тает в душе.

Да, мне было настолько скучно. Рот говорил сам по себе то ли о фильмах, то ли о выставках. В таких ситуациях слова вылетают сами, без моего участия и пристального внимания. А мозг думал о еде. После допитого облепихового чая… Кстати, чай был настоящей витаминной бомбой: там и имбирь, и лимон, и облепиха, и мёд. Ещё год после такого даже при желании не заболеешь. Так вот после допитого облепихового чая… Между прочим, кружки были неординарной формы: как будто их топором вытесали из камня, если так вообще можно выразиться. И сделали этакие «естественные подтеки». Растопленная кружка очень стильного пещерного человека.

Ох. Короче, мы пошли домой, расстроенные потерянным вечером. И почему так получилось? Мы ведь неплохо ладили до этого дня. Никто не решался заговорить первым. Наверное, мы бы так и дошли в тишине до метро и разъехались навсегда.

— Чё здесь делаем, молодые люди? Ваши документы! — двое крепких мужчины в чёрных костюмах с выпирающим бронежилетом высились перед нами, как многоэтажки.

— А в чём дело? — искренне озадаченный спросил Толик, но никто ему не ответил. Стражи порядка скрутили парня и без лишних слов куда-то повели. Ха! Куда-то! Мы с вами прекрасно знаем, куда и зачем его повели, а также вполне себе представляем, что с ним могут сделать, учитывая его беспардонность.

Я сильно испугалась, и в голове возникла картинка: мужики бьют Толика ногами по рёбрам после того, как он им начал втирать про эдипов комплексов. Удары становятся все сильнее, потому что музыкант просто не способен вовремя заткнуться. Чтобы избежать этой ужасающей ситуации, в которую я поверила всем сердцем, я кричала амбалам в уши, что мы просто гуляли, что мы встречаемся. Я колотила их по стальным мышцам, требуя немедленно отпустить моего друга. Пыталась объяснить им, что мы шли с кафе, были на свидании и, вообще, они не имеют право задерживать человека просто так. Никто не собирался мне отвечать.

Они уже запихивали Толика в автозак, как послышалось:

— Вали мусора!

Что-то яркое полетело в нашу сторону. Мужчины отпустили Толика, схватили щиты обеими руками и подняли над собой. Парень сообразил быстро. Взяв меня за руку, Толик со всех ног драпанул. Настоящий спринтер. Сейчас, когда я это вспоминаю, всё кажется мне нереалистичным. Как мы смогли бежать быстрее летящей петарды? Однако нас ничего не взорвало.

Не помню, куда мы двигались, обрывки домов мелькали перед глазами. Изрядно запыхалась уже после первой минуты бега, держал меня только адреналин, страх попасть в тюрьму и яркая картинка в голове с окровавленным Толиком. Но надолго меня не хватило — бег придумали в аду. Заметив, как я сбавила темп, парень свернул за угол — мы забежали в красивую парадную с облупившимися стенами. Но мне было не до восхищения изяществом лепнины: как в любом здании старого фонда, лестницы были крутыми. На третий этаж Толик меня буквально втаскивал.

— Конечная остановка, — радостно заявил он, а я схватилась за перила, чтобы отдышаться.

Толик дёрнул одну из дверей — она оказалась не заперта. На меня навалился аромат коммуналки: затхлость, сырость и лёгкий запах хлорки, который, может, мне вообще померещился.

— Это… Что? — спросила я, более сложные предложения мне не давались.

— Коммуналка, в которой часто открыта дверь. Здесь слишком много жильцов, чтобы постоянно запираться. Переждём. Если за нами кто-то бежал, то тут нас не найдут.

Я немного потупилась, потому что заходить в чужое жилище без разрешения мне казалось невежливым.

— А это нормально?

— Конечно ненормально, но мы зла никому не желаем.

Осторожно зашли, и первым делом я направилась искать ванную, чтобы помыть руки, но там, никого не стесняясь, лежал бомж. Он не мучился совестью из-за невежливости. Лежал себе тихо, даже не вонял. Впрочем, возможно, это был не бомж, а просто пьяница, не сумевший доползти до дома. Крутой же у него был пиджак. Питер — удивительный город, где нищие выглядят более стильно, чем богачи.

Не стали портить сон человеку и направились на кухню. Я села на потасканную жизнью табуретку, а Толик принялся мыть посуду. Никакого средства для мытья не было, поэтому он старательно намазывал тарелки хозяйственным мылом.

— Что ты делаешь?

— Раз мы ворвались в чужой дом, то нужно сделать что-нибудь полезное.

Я посмеялась.

— Признавайся. Ты Робин Гуд?

Толик оглянулся и мягко мне улыбнулся.

— Просто так меня учила мама.

— А где сейчас твоя мама?

— Она умерла, когда мне было семь

На этой фразе я начала кашлять. Всё это время я наперебой рассказывала о своих глупых семейный проблемах, а Толик ни разу не упоминал о собственных родителях и прошлой жизни.

— Извини, мне неловко. Я, оказывается, ничего о тебе не знаю… Даже не интересовалась.

— Да брось ты, — Толик отмахнулся. — Дело былое, нечего мне рассказывать. Ну, жил в маленьком холодном городе. Мама у меня была хорошая, но много болела, так что её смерть не то чтобы стала внезапной.

— Думаю, для семилетнего мальчика всё же смерть — неожиданное явление.

Толик остановился и уставился на воду, тяжело падающую на дно раковины.

— Я никогда не задумывался о том, что она умерла. Нет у меня внутри этого осознания. Для меня мама везде, потому что я живу по её правилам. Тем немногим правилам, о которых она успела мне рассказать. Да и давно это было.

— Твоя мама пела?

— Очень красиво, насколько я помню. Моя мама была музыкой. А почему ты об этом спрашиваешь?