Золотая бабушка

— Ива… Ваня, — неловко начала она, — в своей жизни я сделала много дурного, особенно в отношении тебя. Но самым худшим оказалось бездействие. Я уже стара. В любой момент может что-то пойти не так, и я умру. А тебе жить ещё много и, значит, страдать много, стыдиться ещё больше.

— Мама, зачем ты… Прекрати. Соглашайся на операцию сейчас. Тебя можно будет спасти. Не говори так, словно ты уже… — Иван прикусил губу.

— Ладно тебе, — Любовь Михална через боль улыбнулась. — Я была плохой матерью, плохой бабушкой. Да и человек из меня не очень. Никому не будет хуже, если я умру.

— Мам, борись за жизнь. Не умирай, прошу тебя. У нас были сложные отношения, но… — Иван захлёбывался чувствами и положил голову на кровать, потому что сдерживать поток слёз становилось всё труднее. Особенно тяжело смотреть в глаза матери, с которой за столько лет жизни впервые состоялся откровенный разговор. — И ты прости меня, я много ошибался. Я ведь тоже не был хорошим сыном. Меня не за что любить, я это понимаю.

— Ваня, детей любят не за что-то. И я тебя люблю, просто потому что ты мой сын. И боюсь тебя поэтому. Ведь ты — отражение меня.

— Я тоже люблю тебя, мам… — Иван хотел ещё что-то сказать, но Любовь Михална его прервала.

— Давай не будем, — женщина погладила сына по голове. — Я, конечно, умираю, но не настолько, чтобы мы сейчас продолжали разводить эти сопли. Не могу я уже больше… Ты же знаешь, что это не в моём характере.

Иван кивнул поцеловал руку матери, ему стало очень печально: возможно, слишком поздно они сделали шаг навстречу друг другу. Он много расстраивался из-за матери. Много злился. Иногда у него в голове даже проскакивала мысль, что лучше бы умерла она, а не папа. Сейчас из-за этого глупого мимолётного желания жгло в груди. Ивану страшно не хотелось, чтобы мама, пусть далеко не самая лучшая на свете, покинула его навсегда.

— Последнее, что я скажу тебе, — вновь заговорила Любовь Михална, — воспитывай сына. Не повторяй моих ошибок. Говори с ним. И насчёт животных поговори. Я знаю, я никогда не прививала тебе любовь и заботу к животным, но помочь страдающим существам — пожалуй, единственное, что человек может сделать полезного для мира. Не такие уж мы и всесильные. Не бойся быть непонятым. Бойся только того, что можешь, лёжа на смертном одре, сожалеть о том, чего не сделал.

— Ты снова говоришь так, словно умираешь. Всё будет хорошо. Настройся на позитивный лад, — Иван сглотнул. — Мам, я один не справлюсь. Мне нужна ты. Нужна твоя помощь, советы. Не уходи, только вернувшись в мою жизнь. Согласись на операцию.

Любовь Михална не успела ничего ответить: в палату ввалился Толик. Очки у него съехали, волосы перепутались, а карман на джинсах был порван.

— Эй! — он обратился к Ивану. — Иди жену свою успокой! У неё уже совсем крыша съехала.

Мужчина вздохнул, бросил на мать печальный взгляд и вышел. Любовь Михална смотрела ему в след и думала о том, что он, правда, был очень даже неплох. Может, наивен. Может, не понимает много в жизни. Но что-то было в этом человеке с тяжёлым взглядом и вечно опущенными уголками губ.

— Чеканутая, — бросил Толик. — Вы представляете, она решила, что я вас загипнотизировал: все ценные бумаги хочу себе к рукам прибрать. Как я вам? Настоящий фокусник и негодяй!

— Эти акции — моё проклятие, — прошептала женщина и устало прикрыла глаза.

— Любовь Михална! Не расстраивайтесь! — Толик прыгнул на кровать так, что сама Любовь Михална немного подскочила. — Если вы хотите избавиться от этих бумажек, то давайте накупим вам красок, давайте сделаем вам мастерскую с огромными окнами. Будем добираться туда на велике. Я торжественно клянусь, что каждый день с утра буду отвозить вас, а вечером забирать.

— Эти бумажки не так дорого стоят.

— Мы накопим, Любовь Михална. У нас сейчас концертов будет — завались.

— Все вокруг хотят, чтобы ты чувствовала себя счастливой, — вдруг ниоткуда появился Кислый. Он стоял в дверном проёме, скрестив руки. — Но для этого ты сама должна захотеть жить.

— Снова ты… — Любовь Михална попыталась состроить недовольную мину. Но не получилось, она была рада увидеть скульптора. Вот бы он не покидал её.

— Люба, — тепло произнёс он, — ты хочешь жить?

— Хочу… Теперь я очень хочу жить, — Любовь Михална горько заплакала. Кислый подошёл к ней и крепко обнял, обдав запахом ромашкового мыла с нотками засохшей глины. И она плакала. Плакала за все те моменты, когда сдерживалась и не давала себе расслабиться.

Переживёт ли она операцию? Наступит ли завтра? Любовь Михална не знала. Когда сидела на лавочке с Марьей Петровной, Ленкой и Машкой, она ждала момента смерти. Смаковала. Иногда даже намеренно не пила таблеток, когда становилось плохо, в надежде на то, что момент настал. Но роковой час откладывался. И вот она близка, а в ноздри забился запах ромашек. На небо больше не хотелось. Любовь Михална прижимала тонкие аккуратные ручки к груди скульптора. Простит ли её Сашка? Простит ли…

Глава 18. Нас ждёт светлое будущее с кашей по утрам

Красное пятно светилось на фоне обычно серого Петербурга. Несмотря на лето, солнце не слишком часто показывалось в городе. Но сегодня другое дело: было странно хорошо. Птицы лениво летали, отдыхая почти на каждой крыше. Они тоже наслаждались бездождливым днём и не упускали случая лишний раз почистить пёрышки. Приятно послушать тишину после бури. Любовь Михална сидела среди пернатых, восхищаясь красотой оранжевого неба и вдыхая нереалистично свежий воздух. Не было под рукой ни бумаги, ни красок, ни даже огрызка карандаша. Да хоть бы грязи найти, чтобы передать ту гармонию, которая появилась внутри, и запечатлеть сумасшедший закат. Вряд ли посчастливиться увидеть его снова.

Чьи-то громкие шаги выбили женщину из своих мыслей. Она недовольно оглянулась — по крыше степенно ступал пожилой мужчина в клетчатой фуражке. У него был озорной взгляд и танцующие брови, а в зубах дымила сигарета. Любовь Михална быстро признала вонючий запах «Беломорканала», который забивался глубоко в лёгкие, даже если сам ты не курил.

— Сашка, — улыбнулась женщина, приятно было увидеть мужа вновь после стольких лет разлуки.

— Люб, — произнёс он после того, как хорошенько затянулся, — а почему мы сюда никогда не ездили? Симпотиш-ш-ш-ный городиш-ш-ш-ко, — это точно был её Сашка, который любил растягивать шипящие звуки и строить из себя деревенского парни-ш-ш-ш-ку.

— Да чего мало городов красивых?

— Не знаю, — Сашка задумчиво взглянул в небо. — Мы особо-то никуда не уез-ш-ш-ш-али.

— Ты не любил дорогу. Забыл?

— Так то-ш-ш-ш-но.

Любовь Михална усмехнулась. Больше всего её забавляло слово «точно» в произношении мужа. Ведь никогда не угадаешь ему «точно» или всё-таки «тошно». Сашка осторожно подошёл к жене и обнял её за плечи.

— Вот мы наконец с тобой и свиделись, — нежно произнесла она.

— Ну-тык, — он выпустил клуб дыма.