Золотая бабушка
Шрифт:
Не сложно догадаться, что это был тоскующую Пашка Кислый, который внезапно напоролся на удачу. Вот же она! Та самая студентка!
— Привет, — бодро сказал Пашка. Девушка секунду смотрела на него растеряно, а потом так залилась краской, что даже темнота не могла скрыть пунцовое лицо. Она попыталась вместе с Нинкой убежать подальше, но подруга была так мертвецки пьяна, что бульдозер под ухом не убедил бы её проснуться. В сердцах Любочка уже решила бросить чёртову Нинку, но совесть просто не позволила. Лучше уж тут стоять облитой грязью, чем запятнать душу. Ничего, ничего. Жизнь ещё всех рассудит. Любочка встрепенулась и выпрямилась, насколько позволяла кружащаяся голова.
— Да! Хотели спереть осла! —
Секунда ступора, а после Пашка так расхохотался, когда понял всю ситуацию. Подумать только! Она его боялась! Вот умора! Он спать из-за неё ночами не мог, думая, что красавица лишь привиделась, а ей просто было стыдно показаться ему на глаза. От смеха закололо в животе. Чуть Нинку не выронил. А той всё неважно — спит, как младенец.
— Давай, я отведу вас домой. А там поговорим про осла и как вам загладить свою вину. Нельзя же вечно ходить с запятнанной репутацией, — он подмигнул Любочке и подхватил Нинку поудобнее.
Они друг другу понравились. По правде, Люба влюбилась в Пашку ещё до того, как увидела. Скульптуры молодого художника покорили её сердце, да и на выставку она пошла, только потому что в списке увидела фамилию «Кислый». В Академии красовалась парочка его работ. И это были такие работы… Когда Любочка на них смотрела, то ей казалось, что подобное совершенство просто недостижимо. И вот теперь они шли бок о бок.
А как сам Пашка был счастлив. Его радость была почти маниакальной. Он даже не знал, о чём говорить. Шли, молчали, но ему и этого было достаточно. Сначала он узнал её громкой и дерзкой, а теперь видит, какой Любочка может быть милой и стеснительной.
Улетев в свои воспоминания о молодости, Кислый и не заметил, что Люба поглядывала на него исподлобья. Она тоже погрузилась в прошлое, но вспоминала совершенно другие вещи. Хрен бы с этим вашим Кислым. Надо окно дорисовать. Как же крутили ноги. Уже и сидеть было невозможно. Любовь Михална не могла сосредоточиться ни на чём. Речи не шло о полёте мысли, хоть бы отвлечься от режущей боли. Да, эта боль… Она и крутила, и резала, и давила. От неё никуда не спрятаться. Может быть, лишь пулей в лоб. Пора искать пистолет. Надо срочно найти пистолет. Почему-то раньше Люба об этом не подумала. Звонок в дверь. Как хорошо, что Кислый здесь, Люба бы не скоро открыла. Может, и вообще не смогла бы.
— Толик наконец припёрся. Открой ему и решайте свои вопросы. Только мне дверь поплотнее закрой.
***
Конечно, никакой секретной штучки у Толика не было. И мы с ним выдумали насчёт памятника группе. Надеялись, что все посмеются, когда правда откроется, ведь главное было дать двоим старикам возможность пообщаться наедине, повспоминать былые деньки, чтобы прежние чувства вспыхнули с новой силой. Толик оказался в патовой ситуации, когда на него выжидающе смотрел разочарованный и рассерженный Кислый.
— То есть как придумали?
У Кислого было много причуд. И одна из них — регулярно ходить в спортзал, что он делал на протяжении многих лет. Его не интересовали накаченные мышцы, рельефный торс и вот это: «в здоровом теле — здоровый дух». Он ходил в спортзал, потому что так проще работать: месить глину, тягать гипсовые формы, переносить скульптуры. В итоге, он выглядел почти как терминатор, несмотря на годы. Толику было не по себе. Он судорожно думал, как объяснить ситуацию, но не придумал ничего лучше, чем убежать. Кислый побежал за ним. Кстати, больше всего из спортивных занятий Кислый любил именно бег.
Услышав переполох, Любовь Михална решила разобраться в ситуации. Поднялась со стула чисто на чувстве ответственности. Что ж там эти дураки без неё не разберутся, ей надо урегулировать
всё или надавать обоим мандюлей, чтобы успокоились. Мальчишки — кошмар. И это совершенно не зависит от возраста.Любовь Михална вышла из комнаты. Голова сильно закружилась, а в глазах потемнело. На секунду ей почудилось, что она не может дышать, а после — только тишина. Женщина упала плашмя прямо в коридоре. Это было настоящее чудо, что Витася, забыв наш уговор, вернулся домой. Он немедленно вызвал скорую и старался привести Любовь Михалну в чувства, но она не подавала признаков жизни.
Глава 17. Когда смерть постучалась в твою дверь
Перед палатой, где лежала Любовь Михална, сидели четверо: Толик, Витася, я и Кислый. Мы напряжённо молчали, даже не думая разбавлять больничную тишину. Впрочем, я немного лукавлю. Не было никакой тишины. Медсёстры носились туда-сюда. Бабки бегали за ними — только и слышался звук шуршащих пакетов и шаркающих тапок. Кто-то хрипел, кто-то громко говорил, кто злобно причитал.
Но для нас четверых все звуки затихли — осталась лишь давящая тишина. Мы смотрели на дверь палаты с тоской. Врач, хмурый мужчина средних лет, сейчас находился внутри. Он строго настрого запретил нам заходить. Сказал, что бабушку давно уже нужно было прооперировать. Сейчас же случай настолько запущен, что он не может гарантировать ей выздоровление. Медик не говорил прямо, но намекал на то, что смерть Любови Михалны почти неизбежна.
Я тяжело переваривала эту информацию. Меня мучило чувство вины. Как мы могли не заметить, что Любовь Михална медленно умирала? Мы проводили вместе почти каждый день, мы были ближе всех. Ни я, ни Толик, ни Витася — никто из нас не спрашивал о её ногах. Болят и болят. Старость. Я и предположить не могла, что всё обернётся вот так. Судя по выражению на лице Толика, он думал ровно о том же.
А вот Кислый предался воспоминаниям. Но его терзали мысли не о далёком прошлом. Перед глазами проплывали все случайные встречи и мимолётные разговоры, которые произошли между ним и Любой… Хотя даже не Любой, а Любовью Михалной. И вновь она оказалась права. Теперь они были друг другу совершенно чужие люди. Но в душе Кислый так и не смог этого принять. Или некоторые «чужие» оказываются ближе «своих»? И как же тогда разделить людей. Как же тогда понять, кто «твой»?
Из палаты вышел врач — мы подскочили, ожидая благих вестей, словно он мог одним своим словом вылечить больные ноги Любови Михалны.
— Я не хотел лишнего стресса для пациентки, но выбора не остаётся, — он тяжело вздохнул. — Уговорите вашу бабушку на операцию чего бы это ни стоило. Вы родственникам позвонили?
— Да, — кивнул Толик, который и нашёл номер сына Любови Михалны в её записной книжке. — Обещали приехать первым «Сапсаном».
— Они могут дать разрешение на операцию, если состояние пациентки ухудшится. Но хорошо бы прооперировать как можно скорее. Прямо сейчас. Поэтому постарайтесь уговорить, если вам дорога её жизнь.
Врач похлопал Толика по спине и скрылся. Стоило зайти в палату, но парень побледнел и не мог унять дрожь в коленях. Толику стало по-настоящему страшно от того, что он может потерять ещё и Любовь Михалну. Он пережил смерть мамы спокойнее, потому что не знал, что такое смерть. А сейчас знает и не может поверить, что всё происходит с близким человеком. Я положила руку на его плечо. Через пару секунд он кивнул, и мы все робко зашли в палату.
Любовь Михална даже не повернулась в нашу сторону. Вся бледная и потрёпанная она смотрела в окно и прощалась с деревьями, с землёй, с домами, с небом. Кислый сел на стул рядом с кроватью и тоже принялся глядеть на качающиеся листочки. Женщина зажмурилась, надеясь так выдержать слова скульптора, но он ничего не произнёс. Первым заговорил Толик: