Золотое дно (сборник)

и гороха, что изредка наплывали с полей, тишина ка­

залась еще осязаемее, на нее можно было натолкнуть­

ся, потрогать ладонью как нечто гладкое и непрозрач­

ное.

Баба Наталья будто заведомо знала, в каком час

наедут гости, и стояла в растворе поветных ворот бе­

лым призрачным пятном. Геля прижался к бабе и ощу­

тил ее всю, мягкую и теплую, как летняя земля, от ба­

бы пахло дрожжевым тестом; она пригибала Гелину

голову сильно и немного больно и целовала мелко и

часто, одновременно плача и смеясь:

— Вот ты какой герой. Ну ладно, хоть перед смер­

тью выглядела у Лизки последыша. Наш парень-то,

солдато1вский. Ну а ты-то, Лизка, чего стоишь в под-

звозье, как неродная дочь?

Повернулась, зашлепала по повети босыми ногами,

так и не отпустила ладонь внука — вцепилась в нее

сухими тонкими пальцами.

— Дедко-то спит. Остарел наш дедко. Я и говорю:

«Неужто гостей не выйдешь встречать?» Говорит: «Зав­

тра заодно и насмотрюсь». Вы сейчас похлебайте чего

ли и — спать, а уж завтра будем привально делать.

— Какое еще привальное? — воспротивилась было

мать, но баба Наталья только кышнула на нее.

— Не твое собачье дело. Твое дело только помал­

кивать.

179

Растревоженный долгой дорогри и этой встречей,

Геля ворочался в балагане, изба уже спала, под ситце­

вым пологом было прохладно, и Геля забрался в

оленью полость. Она сначала покусывала с непривыч­

ки, потом Геля обжился в ней, от постели пахло зверем

и застарелой пылью; где-то за углом звякала уздечкой

лошадь, внизу под поветью взбрыкивали во сне овцы.

Все было необычно для него, и Геля часто распахивал

глаза: ему чудилось, как кто-то незримый открывает

полог, потому что свежий воздух врывался под пожел­

тевший от сырости ситец. Показалось, что заскрипели

поветные ворота, потом кто-то чужой и настороженный

спускался по крашеной лестнице скользящими шагами,

лестница скрипела нервно и надсадно и долго еще по­

трескивала в ступенях.

Так почему же он через семь лет помнит в мельчай­

ших подробностях именно эту тишину, и скрипы ночной

лестницы, и даже самый сон, глубокий, как беспамят­

ство, и прохладный, как овражная глубина? Помнится

даже, как просыпался, потягиваясь в оленьих постелях:

желтенький ситец светился прозрачно, будто намаслен­

ный пергамент, — значит, двери на поветь были откры­

ты ,— и косые полосы осеннего солнца ложились на по­

крывало балагана. Чьи-то осторожные шаги вырастали

неожиданно рядом, сквозь ситец виднелась неровная

черная тень, кто-то шептался и затаенно смеялся; потом

в самом изголовье раздался бабушкин ворчливый голос,

он был низкий и рассыпчатый, будто в решетке катали

горох: «Эй, засоня, хватит спать-то, всех девок про­

караулишь».

Он тогда открыл глаза с легким чувством недоуме­

ния, ощущая свободу и легкость во всем теле, будто и

не спал вовсе, а просто на минутку прикрыл глаза.

Бабушка уже была торжественная, но не та, прежняя—

осанистая, в желтых кожаных полусапожках и в ба­

тистовой кофточке, стянутой под грудью узким вязаным

пояском. Ныне она осела на болезненных вялых ногах,

ходила в шерстяных своевязанных головках и больших

кожаных тапочках, платье на ней было зеленого ста­

ринного шелку с большим вырезом на груди, в котором

виднелась морщинистая ореховая кожа. Правда, кур­

носый нос был так же задиристо вздернут, но глубже

стали на нем неровные конопинки, да и лицо подсохло,

180

вроде бы вытаяло, и покрылось неровной ржавчиной

на крутых скулах, будто загорело оно; уж лишнего

мясца не наросло на бабином лице. Вот и волосы она

стала носить по-новому, без старинного черного повой­

ника, расчесывая чуть зеленоватую седину на две сто­

роны с пробором посередине, а сзади завязывая в два

узелка.

И эти, почему-то милые для Гели, подробности ожи­

вила память, вернее проявила уже нынче, когда бабы

Натальи не стало. Он тогда пытался разглядеть, как

бабушка вяжет свои узелочки из седых' паутинных во­

лос, но заметил лишь мерное кружение пальцев и хит­

рый выверт локтя.

...Хмельной и грустный, Геля то выныривал из вос­

поминаний, когда слышал резкий перезвон стакаш-

ков, — это дядя Кроня приглашал поддержать, то

опять окунался обратно. Почему-то и разговор за сто­

лом навязался поминный, невеселый — все не могли

забыть покоенку Наталью.

— Уж матушка наша всю жизнь в мятке была, в

работе. Ты-то, Кроня, помладше, наверное, не помнишь,

а она нам, бывало, кричит: «Девки, мните мне спину!»

Мы-то и прыгаем по спине, нам и любо, нам игра. Р а ­

зомнем, она встанет и снова работать начнет. Десяте-

рых-то надо было выпестовать. А как шестеро-то на

войну запоходили, ни об одном слезинки не выронила.

А где они, парни? Кроме тебя, Кронюшка, никто не

пришел, дак как тебя ей было не жалеть? Померла, но

от смерти выходила.

А Геля уже видел бабу Наталью за столом: она ус­

тала от беготни и сейчас сидит с краешка стола, гото­

вая сорваться за щукой соленой, иль за брусникой

моченой прошлогодней, иль за квашеным луком — чего

попросят гости дорогие. Рядом с ней дед Спиря: в вы­

шитой рубахе, локти лежат на столе, на лице замеча­