Золотое дно (сборник)
Шрифт:
светлая, как дождевая вода, и лишь едва уловимый
желтый электрический отсвет падал на граненые стен
ки стакана; она была пряной, как морошечный сок, и
прохладной, как погребной квас, — ну как тут было не
разговеться? Геля выпил четыре стакана один за дру
гим, посматривая на часы: ему хотелось появиться на
площадке неожиданно, но уже хмель незаметно завла
дел им, и даже какое-то время Геля чувствовал леность
162
столом. Но, вспомнив Талькины поцелуи, словно бы
вновь ощутив их на своих губах, он встал и, заглушая
хмель, чуть пошатываясь, вышел на влажную, промы
тую дождем улицу.
В саду было знобко, деревья впитали в себя дожде
вую сырость — запаслись на случай жары — и сейчас
набухли влагой, с глянцевых листьев часто и тяжело
капало на смородиновые кусты, и по всему городскому
саду пахло сладко и грустно. Частые парочки, захва-
тившись в охапку, скользили на глинистых тропинках,
гармошка сочилась сквозь прорезь черемухи, парни
толпились у деревянных перил пятачка, ненасытно смо
ля папироски.
Геля вышел на свет и неожиданно среди танцующих
увидел Тальку. Ее голова утопала на широкой распах*
нутой груди Шурки Калинина, парень улыбался и, не
уклюже переставляя ноги, клонил к девчонке свою цыга
нистую крупную голову в мелких угольных завитках,
широкие красные ладони небрежно и сильно лежали
на Талькиных плечах. Геля неожиданно растерялся, не
зная, как поступить, замялся у входа и, скрывая обиду,
сразу же отвернулся, будто бы не заметил Тальку.
Вальс кончился, и она с загадочной улыбкой на
круглых губах прошла мимо Гельки, шепнула, коснув
шись плеча: «Пристал, охламон, отвязаться не могу»,—
но тут начался новый танец, и Талька снова не отка
залась от Шуркиного приглашения, глаза ее наполни
лись живым любопытным блеском, и девчонка часто
и коротко смеялась, порой оборачиваясь к Геле.
Ее радость больно отзывалась в его груди, захоте
лось оборвать музыку и драться с нахальным горбоно
сым Шуркой. И Геля действительно пошел наискосок,
мешая танцующим, и дернул Шурку за короткий рукав.
Талька растерянно отвернулась, а Шурка трезво и ко
ротко сказал: «Чего тебе, по соплям захотелось? Сей
час получишь!» Геля молча пнул Шурку ниже поясни
цы и в тот же миг почувствовал, как неумолимая сила
влечет его со ступенек, по отсыревшей сочной траве
меж кустов, затрещал воротник новой полотняной ру
башки, лопнула левая штанина, и больно заныло ко
лено, распоротое черемуховым суком. Геля цеплялся
за Шуркины толстые запястья, еще пытаясь оторвать
6*
163
же бить не стал, а лишь поставил к смородиновому
кусту и коротко и несильно толкнул. «Если зубы лиш
ние, то пересчитаю», — сказал только и ушел, оставив
Гелю в высокой загрубелой траве.
Геля лежал в ней, словно в озере, рубашка намок
ла, холодный озноб охватил тело; падая с черемуховых
сизых листьев, звонко дончала капель. Геле стало труд
но дышать, пекло в горле и чудилось, что он сейчас
кончится здесь и никто не найдет его. Этой мысли он
испугался неимоверно и, цепляясь за скользкие корне
вища, выполз на глинистую тропу. Сквозь вязкое со
знание, как сквозь стену, услышал музыку, чей-то воз
бужденный смех и разгоряченные крики. Геля попытал
ся встать, скрежеща зубами, но злая торжествующая
сила опрокинула его на землю. Он еще ощущал, когда
прояснилось сознание, что его тащат по мосткам две
девчонки-соседки и ноги его, почему-то босые, тянутся
по деревянным плахам и цепляются за каждый выступ,
как ноги покойника. На себя Геля смотрел будто со
стороны, словно на другого человека с его обличьем, и
этот, другой, вдруг начал плакать и жаловаться девчон
кам: «Я ее люблю, а она меня нет. Я люблю ее, вы
слышите?!»
...И вот через тринадцать лет после того позора он
встретил Тальку снова. Раньше как-то все не удавалось
увидеть ее, да и не было особой охоты. Правда, Чуди
нов из десятых уст знал, что Талька вышла замуж за
Шурку, он, кажется, начал пить и даже частенько бил
жену, и, говорят, что Талька будто бы засадила мужи
ка на пять лет, а потом подала на развод. И сейчас,
увидев ее, Геля ничего не испытал в душе кроме неко
торого любопытства, неловкости от встречи и смуще
ния.
Но зато до боли пронзительно почувствовал Геля,
как стремительно идет время, и впервые за многие го
ды его посетила внезапная мысль, что все неизбежно
гтапеет и уходит напрочь и безвозвратно: вот и дела
Спири нет, и бабы Мани, и бабы Натальи, и может
случиться однажды, что, подойдя к знакомой лвери
родного дома, увидит он на ней ржавый от дождей за
мок, а па трех у з к и х оконцах — косые почерневшие
доски.;
164
услышал явственно ее голос и почувствовал вину перед
ней, наверное, совсем остаревшей и маленькой. И стало
неловко и стыдно, хоть поворачивай назад, на аэро
дром, чтобы не попадаться на глаза, не выслушивать
справедливые упреки, да что говорить — сам-то он ка
ков: хоть бы в месяц десятку матери послал, а нынче
и телеграммы не дал ей. А надо бы, ой как надо хоть