Золотое дно (сборник)
Шрифт:
вдруг послышатся знакомые Андрюшины шаги. Ведь он
наверняка не погиб, это только написали, что погиб,
а намучился в плену по всякимлагерям и сей
час направляется домой молчком, чтобы обрадовать и
увидеть ее. И она уже так явственно видела мужа, что
234
его длинное костлявое лицо, и широкие
всего, и, отрываясь на мгновение, оглядывать его сле
пыми от слез глазами, и по-доброму ругать, почему не
известил да не подал давножданной весточки. А потом
неожиданно вздрагивала и понимала, что спит, прива
лившись к окну и все ей только чудится, и тогда у м а
тери начинала глухо болеть душа, до утра не давая по
коя и сна.
...От воспоминаний Гелю освободил дядя Кроня. Он
вышел на крыльцо весь смутный и помятый, с серым
припухшим лицом, на правой щеке отпечатался крас
ный рубчик — след подушки.
— Как там мать-то? — спросил Геля, оглянувшись
и останавливая невольный взгляд на сухой дядиной
груди, где под соском в глубокой неровной вмятине си
дел рыжий паук и пил кровь.
— Мати-то ваша мученица. Хоть бы вы-то еще не
изводили ее...
Потом они долго молчали, обласканные утренним
солнцем, — наверное, было часов около пяти.
Д ядя Кроне надоело стоять, и он закряхтел, умащ и
ваясь подле Гели, потом достал «северинку», обколо
тил ее о донце пачки и, сказав по обыкновению: «А те
перь закусим табачком», прикурил, не заминая зубами
папироску.
— Хоть бы один подле ее пожил. Все легше бы ей,—
неожиданно сказал дядя Кроня.
— Заест, — откликнулся Геля.
— Характер не сахар, — согласился дядя. — Но
опять же житуха-то какая была — тюх-тюлюх. Вас ше
стерых надо было на ноги поднять, а велика ли пензия-
то за отца, да и сама зарплаты не получала: много ли
тогда на трудодень в колхозе д а в а л и — шиши одни.
— Я все понимаю, дядя Кроня, и домой меня тянет.
Порой мочи нет, как тянет. А приеду вот— и ужиться
не могу. Такой уж я урод.
— Ну раз т а к — молчу-молчу... Не вовремя ты, Ге-
ласий Андреевич, в отпуск наехал, — свернул дядя Кро
ня разговор, боясь ненароком обидеть племянника.
— Не Геласий Андреевич, не-не, — смущенно отмах
нулся Геля. — Какой я вам Геласий Андреевич? С ка
жете тоже, дядя Кроня.
235
пуск-то явился. Чуток бы поране, под весну. Опять бы
на охоту сбродили. Я тут ныне дивно пострелял, отвел
душеньку. Причастился, значит, тюх-тюлюх. Не было
бы семьи, предположим, ушел бы в охотники и не знал
бы этой нервотрепки.
Я тут боле совсем жизни лиш ился на этой руководящей работе.
— Х арактер нужен, конечно. Я ружье свое собира
юсь купить...
— Я спать-то разучился. Добры-ти люди под утро
самые сны разглядывают, а меня все будто какой ча
совой выкликивает.
— А меня утром палкой не подымешь. В глаза
хоть спички ставь,—тянул свое Геля.—Я говорю, ружье
вот хочу купить. П равда, ребята отговаривают: «Ку
да, — говорят, — тебе с ружьем, на ходу ведь спишь.
Застрелиш ься еще». Рассеянный я.
— Ничего, на охоте приобыкнешь. Я и сам неоднове
стрелялся. Суком дергнешь за спусковой крючок — под
ухом как речкнет, так и охолонешь весь. Прости ты,
осподи, думаешь, страсть-то какая! Вот смерть-то где
пролетела. А потом опять ничего. Нынче я дивно по
стрелял. У меня озерцо есть — отыскал на лыве, так
неделю домой не являлся. Отдох взял. Первый раз за
десять лет отдох взял, а мне строгача по партийной ли
нии сунули, хотели и с работы попереть, в рядовые пе
реставить, тюх-тюлюх. А я, наверное, шибко обрадовал
ся, они и заметили, что я обрадовался, и оставили, го
ворят — работой оправдайся.
— Они это могут. У них не зарж авеет... А я ружье
нынче куплю, — сказал Геля и вдруг подумал: «А по
надобится ли оно?..»
— Но опять ж е я на свой колхоз двадцать лет по
ложил. Достанется какому ли тюхе. Обидно ведь бу
дет, — вязал свою мысль дядя Кроня. — А иначе бы
подался в охотники.
— Д а из вас охотник...
— А что, скажешь, не охотник, да? Я в прошлом го
де пять глухарей за один подход взял. Таких штучек
достал — едва из лесу приволок.
— Д а из вас охотник, дядя Кроня, как из моего
пальца... револьвер, — шутливо задорил Геля, как-то сл а
бея и светлея душой, и уже радостное возбуждение пе-
236
махнуть подугорьем в калтусины, поросшие пахучей
падреницей, потом босиком пробежаться по глинистой,
всегда влажной тропке, выбитой коровами, и на луг,
а оттуда — на реку, к приглубым местам, где прежде
сиживал с удочкой.
— Теперь-то хоть что наговорить можно, — не от
ступался Геля, привставая со ступешки и вглядываясь
в облитый желтым утренним светом луг, в белое л ез
вие ручья, обметанного лопухами, в каменистые зареч
ные берега, словно облитые засохшей кровью, с белой
песчаной кромкой вдоль воды.
А дядя Кроня егозил по ступешке и все подступал к
племяннику.
— Может, ты про тот раз имеешь в виду? Д ак у ме