Золотое дно (сборник)
Шрифт:
гильзу. Геля послушно поднял птицу, робея и сутулясь;
ему казалось, что сейчас свершится какая-то высшая
кара, он держ ал в ладони легкое тельце и сквозь ш ел
ковистое опушье чувствовал уходящее жидкое тепло.
Ему вдруг стало страшно чего-то, словно в детстве он
не откручивал куропаткам головы, когда птицы попа
дали в силья. Геля стоял перед дядей Кроней с вы тя
нутой рукой, и горячая кровь студенисто копилась в
ладони.
239
обрадованный трофеем, а дядя Кроня несколько вино
вато сказал:
— Экий ты... — и взял птицу и не глядя сунул ее
в карман фуфайки. — С добычей тебя, — еще добавил
он, вглядываясь в Гелино лицо белыми, будто эм але
выми глазами, но парень почему-то уводил свой взгляд,
и дядя снова повторил, виноватясь: — Ну трахнули од
ного, эко диво...
Страсть неистовой любви и страсть мгновенной у за
коненной жестокости на мгновение столкнулись, и одна
страсть зачеркнула другую — так было и будет всегда,
пока жива природа. И Геля понимал, что тут нет ни
чего странного: ведь и он сам охотился на птицу, и
когда вынимал ее из силков, трепещущую, с неистовым
сердцем, и ощущал живое тепло жестокими пальцами,
в душе его не было раскаяния, а жило что-то похожее
на торжество и опьяняющее веселье. А нынче ничего
подобного в себе Геля не услышал, была только
печальная грусть, смешанная с мгновенным отвращ ени
ем.
А ночь уже переломлялась в утро, луна стала круг
лой и оранжевой. Ноги и голова налились тягучей ус
талостью, а душа — желчью, Геле хотелось в деревню,
в избу, в сонные сумерки — упасть на кровать и з а
быться. Но дядя Кроня не терял надежды подстеречь
зайца в обход всяких законов. Осиновой рощей он спус
тился по опавшим листьям к реке, которая набухла,
тоже налилась весенней страстью и билась в глинистые
берега. Порой глухо в стремительные струи скаты ва
лись оползни, и тогда из полузатопленных ивовых кус
тов вскидывались кулики и стригли воздух над самой
водой. Д ядя Кроня замирал и провожал птиц зап оз
далым взглядом. Геле издалека было видно, как нервно
он вскидывал ружье, а потом озирался вокруг, до рези
в глазах высматривая зайцев. А они чудились везде, в
каждой плешине снега, которая еще не оплыла на травы
водой, а цеплялась за ветки ивняка.
Они, наверное, увидели зайца одновременно, потому
что как-то сразу оба опустились на корточки, и Геля
мгновенно забыл об охотничьих порядках, о недавних
мыслях и чувствах, а только услышал, как душу запол
няет восторг, от которого трудно дышать. И хотя Геля
240
как намокает фуфайка, а стылая земля ранит ладони;
ему было ж арко, и кровь шумно толклась в голове.
Геля настиг дядю, когда тот уже выцеливал зайца.
Зверь сидел на той стороне речки спиной к охотникам и
скоблил осину. На светлой от инея траве он казался
громадным, видно было, как чутко ходили его уши, по
том заяц встал столбиком и повел вбок головой, вы
сматривая опасность. Д яд я Кроня выстрелил, заяц сде
лал прыжок по склону, но дальш е не побежал, а при
сел, смешно топырясь. У дяди заело гильзу, и, разд ав
ливая ногти, он стал выдирать ее из патронника, не
сводя взгляда со зверька. А тот словно бы и не соби
рался убегать, а может, был контужен иль ранен тя ж
ко, потому что в колеблющихся мутных сумерках вид
но было, как качался и дрож ал он. Дядю Кроню тряс
ло, будто в лихорадке, он все-таки зубами достал гиль
зу и дослал новый патрон, а на белую от инея траву
скатывались круглые капли крови. После нового вы
стрела заяц опять не убежал, и дядя заш ептал Геле с
придыхом и клокотаньем в больной груди:
— Вон видишь, он контужен дак. Поближе бы, по
ближе, тюх-тюлюх...
— Д ай мне пальнуть, дай мне-то! — уже с отчаяни
ем и растаявшей надеждой попросил Геля, и дядя с
неохотой выпустил ружье, не отрываясь от зайца и об
ласкивая его нетерпеливым взглядом. А Геля подумал
вдруг, что до зверя далеконько и дробь его не возьмет,
и решил скатиться вниз, к урезу речки, но только ше
вельнул локтем, как дядя с отчаянной яростью вы хва
тил ружье.
— Ты чего это? Д авай сюда!
И тут к Геле вернулось прежнее чувство усталости,
грусти и некоторого страха. Он уже не смотрел на д я
дю Кроню, а взглядом подгонял зайца: «Чудушко ты
этакий. Ну беги же, чего не видал у реки, беги, лес-то
рядом, там найдешь еще не одну осинку лакомее этой,
обгрызенной, уже подсохшей от ветров и заморозков».
И заяц словно услыхал Гелю и послушно запрыгал,
медленно подбирая задние лапы под живот... И когда
он исчез в сквозной осиновой роще, растворившись в
сумерках, Геля почувствовал, как тяжко-студлива ве
сенняя земля, как напитана она водой, а невыносимый
241
печенок.
Поднимаясь, он вспомнил, что у дяди Крони плохо
с грудью, и, наклонившись, стал тормошить его за
плечо, но тот не оборачивался, долго не вставал и
все вглядывался в смутный лес, изредка выдирая из