Золотой козленок

– О, туалетная бумага!
–  Жульдя-Бандя ткнул пальцем в розовый рулончик за стеклом входящей в гигиеническую моду туалетной бумаги. В берлоге старого Соломона, по старинке, были нарезаны квадратики из газет - основное их предназначение после прочтения.

– Импортная, маде ин Германия!
–  торжественно предупредила девица.
–  Три рубля рулон.

– Дайте рулончик… нет, два!
–  превозмогая скромность, гуттаперчевый покупатель выкинул средний с указательным пальцы на правой руке.
–  Гулять, так гулять!

Киоскёрша, хихикнув, спросила: «В руках понесёте?»

– Ну и пакет, конечно же.

– С Майклом Джексоном или с Мерлин Монро?

Покупатель одарил девицу майской улыбкой, хотя на дворе уже владычествовал июнь:

– С Мурлен Мурло, естественно. Я что, похож на голубого?

Киоскёрша, хихикая, протянула пакет со светловолосой красавицей, отметив: – Теперь вы похожи на некрофила.

Мэрилин Монро, заметим, имела неосторожность отправиться к прародителям более четверти века назад.

– Тогда всё-таки с Майклом Джексоном!
–  окончательно решил Жульдя-Бандя, поскольку было престижнее состоять в сообществе геев, нежели некрофилов…

Фунтик, не обращая ни малейшего внимания на болтовню своего товарища, увлечённо разглядывал выгуливаемую рыжим пекинесом пухленькую брюнетку, коротенькая юбка которой подчёркивала, что та уже готова к спариванию.

– Закадрим?!
–  больше надеясь на друга, нежели на себя, предложил Фунтик.

– Первым делом, первым делом самолёты, ну а девушки, а девушки потом (А. Фатьянов)…

Фунтик разочарованно процедил сквозь верхние резцы воздух, вывернув при этом голову:

– Сэкслюзивная тёлка!

– Чем короче юбка, тем длиннее за ней очередь сексуально озабоченных самцов, - вполне логично заметил Жульдя-Бандя.

– Реклама - двигатель прогресса, - Фунтик кивнул в сторону пёстрой неоновой кириллицы «Интим-магазин для взрослых».

– Двигателем прогресса были, есть и будут дураки, которые в неё верят, - Жульдя-Бандя высокопарно посмотрел на одного из представителей этого подвида человечества.

Друзья, окунувшись в подземный переход, вынырнули возле кафе, в котором две девицы, будто бы нечаянно, угнездились у витрины для демонстрации себя потенциальным воздыхателям.

Жульдя-Бандя помотылял в воздухе пальчиками. Девицы помотыляли в ответ, отчего с уверенностью можно было отнести их к провинциалкам, поскольку аборигенки слишком гордые, чтобы клевать на такую дешёвую наживку.

– Фунтик, фу, стоять, Зорька!
–  у самой двери остановил друга Жульдя-Бандя.

– А шо ж ты тогда клешнями махал?!
–  неохотно повиновался тот, настроившись на очередное романтическое приключение.

Друзья, не выбирая направления, шли, куда глаза глядят, оказавшись вскоре на берегу Фонтанки. Остановившись у моста, решили почтить его своим переходом.

На другой стороне одноногий воин-интернационалист в форме десантника, сидя на табурете, бухал пальцами по струнам дешёвенькой гитары, прося милостыню. Для этой цели был приспособлен солдатский котелок, служивший своего рода реквизитом.

Инструментальный монолог он сопровождал вокалом в патриотической тональности, с лёгкой проседью завядшей на чьей-то могиле флоры. Действие, вероятнее всего, происходило в Афганистане, потому что в песне упоминались Кандагар, талибы и разведрота.

Тронутый до глубины души Фунтик опустил в жертвенник червонец, чем позабавил кореша, который знал наверняка о том, что в 99 случаях из 100 просители милостыни в ней не нуждаются. Возможно, одесского урку растрогало то, что и он мог бы стать разведчиком и погибнуть героем, если бы в это же самое время не был узником яснополянского «санатория» строгого режима.

– Милостыня - одна из форм цинизма, независимо от того - просишь ты её или подаёшь, поскольку она притупляет в человеке инстинкт самосохранения, – Жульдя-Бандя с высокомерным ехидством бросил взгляд на необразованного товарища.
–  Сложно себе представить, что доставляет большее отвращение - подавать или просить милостыню.

Глава 10. Чудесное превращение одесского фармазона в биржевого маклера

Шествуя по Гороховой, Жульдя-Бандя в разрезе белых ажурных занавесей увидел привлекательную парикмахершу, колдовавшую над головой какого-то пижона. Запустив пятерню в волосы, пробороновал клешнёй от правого виска к затылку. Хирургического вмешательства не требовалось.

– Стоп!
–  скомандовал он, придирчиво осматривая причёску друга.
–  Вам нужно срочно поменять имидж. Сейчас мы из одесского фармазона сделаем нечто экзотическое - торгового менеджера, биржевого маклера или, на худой конец, страхового агента. Люди с большей радостью отдают свои сбережения страховым агентам, нежели мошенникам. Хотя их отличает только то, что страховые агенты грабят людей цивилизованно и, замечу, - Жульдя-Бандя воскресил указательный палец, - честно платят с награбленного налоги.

Он бесцеремонно втолкнул дружка в парикмахерскую. В фойе, на тумбочке возле двери женского зала зелёный попугайчик долбил клювом дверцу клетки, по-видимому, с намерением обрести свободу.

– Уровень свободы зависит от ширины камеры, - констатировал Жульдя-Бандя и, заглядывая в проём двери мужского зала, спросил: – Девочки, вы не могли бы сделать из этого примата человека?!
–  он, улыбаясь, кивнул в сторону Фунтика.

– Прошу, я как раз на этом специализируюсь, - пригласила в свободное кресло шатенка со всклокоченными, как после пожара, волосами.

– Впрочем, достаточно будет привести его голову в порядок.

– О, это к психиатру. Как стричь?
–  парикмахерша обратилась почему-то к Жульде-Банде, будто тот привёл малолетнего сына.

Фунтик кивнул на фотографию напротив, над зеркалами. Его тут же запеленали под самое горло нейлоновой накидкой.

– Гламурный подонок. Он продаст родину за три рубля, - Жульдя-Бандя презрительным взглядом окинул фото холёного юноши с зачёсанными назад глянцевыми волосами.

– А ты за десять?
–  съехидничал Фунтик.

– Тысяч империалистических долларов!
–  гордо и торжественно уточнил поистине дороживший отчизной посетитель.

Синеволосая, стриженная под каре, с горбинкой на носу парикмахерша хихикнула, перестав щёлкать ножницами:

– Впервые вижу такого патриота. Я бы продала вполовину дешевле.

После небольшой дискуссии, а в ней участвовало пять человек, включая уборщицу, выяснилось, что родина своими сыновьями и дочерьми дорожит больше, чем они ею…

– …Подушить?
–  закончив, поинтересовалась парикмахерша, опять почему-то обращаясь к Жульде-Банде.