Золотой век
Шрифт:
Бригадир Рылеев просто взбеленился, когда услыхал, что «некий сумасброд» хочет разыскивать между живыми людьми уже погребенного гвардейского офицера Сергея Серебрякова.
Рылеев немедленно потребовал «сего безумца» в свою канцелярию.
Когда Егор Захарович пришел, то начальник полиции принял грозный вид и, желая запугать вошедшего Пустошкина, набросился на него:
— Что это, государь мой, за глупые выдумки. И кто дал вам на это право? И ведомо ли вам, сударь мой, что лицо неблагонадежное я имею власть выгонять из города.
—
Егор Захарович направился было к двери.
Начальник полиции, не ожидая такого отпора, смутился и присмирел.
— Останьтесь, куда же вы?
— А что же мне здесь делать? Брань, что ли, вашу слушать.
— Прошу остаться.
— А я, в свою очередь, господин бригадир, прошу говорить со мной вежливо, по-человечески.
— Я… я должен снять с вас допрос, потому и говорю вам — останьтесь.
— Допрашивайте, если нужно. Но предупреждаю, господин бригадир, не старайтесь меня запугать, я ведь не из робких. Извольте чинить мне допрос.
— Когда вы прибыли в Питер? — официальным тоном стал производить допрос Егору Захаровичу обер-полицмейстер.
— Вчера утром.
— Зачем?
— Чтобы разыскать или напасть на след гвардейского офицера Сергея Серебрякова.
— Так… Что же, этот офицер Серебряков вам сват, брат, племянник?
— Ни то, ни другое, ни третье.
— Так зачем или с какой целью хотите вы его разыскивать?
— Это для вас, господин бригадир, все равно.
— Ну, положим, что так. Но ведь вам ведомо, государь мой, что офицера Серебрякова давно похоронили; об этом вам уже сказано.
— Похоронили вместо Серебрякова моего бывшего крепостного, отставного солдата Захарыча.
— Что вы, сударь, за околесицу несете! Этого не могло случиться. Много лиц признали утопленника за офицера Серебрякова. Об этом уже и рапорт составлен. Серебряков похоронен. Какого же вы еще хотите разыскать Серебрякова?
— Того, господин бригадир, который исчез у вас, в Питере, как сквозь землю провалился. Того офицера Серебрякова, который был помехою некоторым лицам, хоть и всесильным, но бесчестным, — смело выговорил помещик Пустошкин.
— Вот что!.. Я догадываюсь, сударь, на кого вы делаете намек. И даю вам добрый совет поукротить немного свой язык, а то, чего доброго…
— А то что же сделают? — перебивая Рылеева, с насмешкою быстро спросил у него Егор Захарович.
— А вот что, вытянут язык да и отрежут, — невозмутимо заметил ему Рылеев.
— Было да прошло… Теперь не то время, господин бригадир… Теперь царствует над нами Екатерина Алексеевна, мудрая, великодушная…
— А все же, сударь мой, болтунов из города Питера выгоняют…
— Может быть, болтунов, а я к этой породе себя не причисляю..:
— Так вы, сударь,
мертвого между живыми оставьте искать; вас, право, сочтут за сумасшедшего и, чего доброго, еще на цепь посадят, соберитесь подобру-поздорову туда, откуда приехали… Дело-то много лучше будет…— Нет, зачем же… Не затем я приехал в Питер, чтобы переночевать в нем ночь-две, да и обратно ехать восвояси.
— Право, уезжайте… Добром советую… Если по своей воле не поедете, то силою повезут…
— Ну, господин бригадир, этой силы я не побоюсь…
— А я вот что скажу… Славный город Питер видал таких молодцов, как ты, и не с такими он справлялся… Понял? Раскусил? — уже грубо проговорил начальник полиции, переходя с вежливого «вы» прямо на «ты».
Ему прискучил этот разговор, прискучило также и упорство Пустошкина.
— Вы еще мне ничего не скажете? — также грубо спросил Егор Захарович у Рылеева и направился к двери, чтобы выйти.
— Погоди малость, сударь… Чтобы завтра утром твоей милости в Питере не было. Помни!.. До утра гости здесь, но не больше… Это мой последний тебе сказ… Прощай!.. Гляди, не забудь моих слов!.. Забудешь?.. Уж в ту пору, сударь, на себя пеняй!..
— Пожалуйста, не грози мне, господин бригадир, ведь я волк-то травленый.
— Ну, мы тебя совсем затравим… Уезжай лучше поскорее!..
Рассерженный грубым обращением начальника полиции Егор Захарович отвечал ему тем же.
Бригадир Рылеев только морщился.
— Что же это? Неужели здесь, в Питере, нет ни правосудия, ни правды?.. Неужели и здесь одна только грубая сила, грубый произвол!..
— Опять совет даю, государь мой, держать язык на привязи! — крикнул Рылеев.
— Говорить правду я не побоюсь и скажу ее в глаза всякому… Понимаете ли, всякому…
— Герой, борец за правду… Так, так… А все же, чтобы завтра в Питере вас, сударь мой, не было!
— Что же делать, придется подчиниться грубому произволу… Я уеду, — задумчиво и тихо произнес Егор Захарович.
— И хорошо сделаете, сударь… Прощайте!..
— И все же несчастного Серебрякова я буду разыскивать…
— Разыскивайте от нечего делать… Может, он придет к вам с того света, — насмешливо проговорил бригадир Рылеев.
— Он жив, жив!.. Грех вам будет, господин бригадир, считать живого человека мертвым. Вы дадите ответ в том и перед Богом, и перед совестью.
— Ну, ну, хорошо! За свой грех я и в ответе. Оставьте меня; мне, сударь, недосуг «пересыпать из пустого в порожнее». Ступайте… А то я прикажу…
— Выгнать меня, что ли? Зачем, я и сам уйду…
— И давно бы так.
Помещик Пустошкин раздосадованным оставил канцелярию начальника полиции.
— Что, сударь, невеселы? — такими словами встретил Мишуха Труба Егора Захаровича, когда он вернулся к себе на постоялый двор.
— Да веселиться нечему… Из Питера меня гонят, — со вздохом ответил Егор Захарович.