Золотые земли. Птицы Великого леса

– Что? – Дара почувствовала, как одеревенели пальцы, и опустила чарку на стол, опасаясь пролить медовуху.

– Ну, этот, Милош, – Стрела улыбнулся кривой и глупой улыбкой, предчувствуя грязную и оттого ещё более занятную историю. – Вы-то хоть и жили с ним под одной крышей, а готов поклясться исподним Константина-каменолома, что и половины о нём не знали. Он чуть ли не каждую ночь мотался в дом госпожи Франчески, – он оглядел девушек с лёгким превосходством, насладился их недоумением. – В Совине это самая известная хозяйка любви. Во-от, а говорите, что знаете, как дела обстояли. У вас под носом столько всего творилось, а вы и не замечали…

– Хозяйка любви? – переспросила Веся, и Дара хотела уже замять разговор, но Стрела точно позабыл, что не обо всём стоило говорить с молодыми девицами.

– Торговка, – пояснил он загадочно. – Купчиха, так сказать, товар у которой один: плотские удовольствия. В Совине у Франчески было самое хорошее место для ночных утех, так вот, этот ваш Милош немало денег там потратил. А ещё нам с Небабой удалось узнать про княжну Белозерскую. Она, значит, дочь советника, осенью вышла замуж за ландмейстера Охотников. Род княжна ведёт от князей Белозерских, они давно, ещё до восстания Мечислава Властного правили в Старгороде. Ну, вы слышали о ней, все кличут её Белой Лебёдушкой. – Он взмахнул кружкой, и медовуха пролилась прямо ему на рубаху.

Стрела пьянел так быстро, будто пил впервые, а Дара мрачнела сильнее с каждым его словом.

Веся крутила головой так быстро, что стало страшно, что та отвалится. Девушка подсела ближе к жениху, взяла его за руку, пытаясь утихомирить, но Ростислав не замечал её намёков.

– А, вспомнил, звать Лебёдушку Венцеславой. В общем, с этой Венцеславой Милош ваш тоже крутил, хотя она замужняя баба. Об этом все, кому не лень, трепались, в каждой корчме их полоскали. И муж-то у Венцеславы сам ландмейстер Охотников, уж стоило бы такого опасаться, но, с другой стороны, такая эта Венцеслава… – Стрела расплылся в глупой улыбке и показал свободной рукой очертания женской фигуры. – Такая… хотя, если често, ни жопы, ни сисек, но личико…

Он вдруг посерьёзнел, поймав строгий взгляд невесты.

– Но не как у Веси. Весняночка у меня краше всех.

– Ты пьян, – сказала Дара с презрением и разом осушила кружку. – Нужно быть совсем дураком, чтобы напиться допьяна от пары глотков.

Ростислав подавился хлебом и закашлялся, Веся похлопала его по спине. Юное, мальчишеское лицо Стрелы посуровело, вдруг сделалось уродливым и красным. Он положил локти на стол, надвинувшись вперёд.

– За что ж ты меня так ненавидишь? – язык у него заплетался.

– А что, скажешь, без причины? – процедила Дара.

Ей вдруг стало тяжело смотреть перед собой, и голова сделалась такой тяжёлой, точно в неё набили камней.

– Ты пытался меня убить.

– Ты, пустошь тебя поглоти, Добраву убила. Ты знаешь вообще, как Вячко её любил? Его так крутило, я думал, помрёт с горя, когда ты, стерва…

– Замолчи! – взвизгнула Веся. – Замолчи немедленно.

Она вскочила, и лавка покачнулась, стол задрожал. Красная, точно свёкла, Весняна скуксилась, готовая снова разрыдаться.

– Иди прочь отсюда, – тихо сказала она и, словно сама испугалась, что её слова никого не напугают, повторила громче и злее: – Иди прочь и не смей возвращаться.

Стрела и Дара посмотрели на неё ошарашенно. Дара привыкла, что её гнали, как бездомную псину, но внутри у неё уже всё сжалось от обиды и горечи.

– Не смей так говорить про мою сестру. Она моя семья, и коли тебе Дара неугодна, то и меня в жёны не зови, – голос Весняны зазвенел от гнева.

– Весь, – протянул пьяным голосом Стрела, – Вячко ж мой товарищ, мой брат названый. Мы с ним в дружине вместе с первого дня…

– Раз Вячко тебе дороже всех, так женись на нём и целуй его в жопу, – она прошептала последнее слово стыдливо. – А семью мою не трожь. – Она поджала губу, и Дара вдруг разрыдалась, подскочила и обняла сестру.

– Я думала, ты меня гонишь, – проговорила она, уткнувшись в грудь сестры.

– Дарка, ну ты чего? Тоже пьяная?

Она не ответила, разрыдалась только сильнее. Небаба растерянно и увлечённо принялся жевать кусок хлеба и, кажется, мечтал вовсе исчезнуть.

– Мне это… пора, – пробормотал он, быстро оделся и ушёл.

– Пойдём, подышишь на свежем воздухе, – Третьяна осторожно потянула Дару к себе, высвободила из объятий сестры. – Пойдём, им поговорить нужно, – прошептала она тише, накидывая Даре шубу на плечи. Шуба была такой тяжёлой, что ноги под её весом подгибались.

Девушки вышли на крыльцо, и свежий воздух охладил разгорячённые лица.

Голова шла кругом, и свет от пламенников расплывался перед глазами, пятнами и всполохами кружил в хороводе.

– Ты совсем пустая.

– Что?

Дара так резко развернулась, что чуть не упала прямо на месте, и рукой ухватилась за бревенчатую стену, сдирая кожу с пальцев.

– Я думала, в тебе должен быть огонь, а ты пустая, лесная ведьма.

Лицо Третьяны белело вытянутым пятном, и глаза казались чудовищно огромными.

– Что случилось с твоим огнём?

– Он весь прогорел.

Там, в Совине, где пламя достигало небес, где она осталась совсем одна, среди теней и снега.

После пожара Дара больше не стала прежней.

Прежняя Дарина не стала бы говорить того, что сказала новая.

– Я думала… я глупой была. Я никогда не была особенной для него. Ни для кого. Никогда.

Голос слабый и писклявый дрожал от слёз, и Дара не узнавала этот голос.

Было больно, ослепительно, пронзительно больно, хотя, казалось, время прошло, раны затянулись. Но нет.

– Весю все любят. И Лебёдушку эту… я её видела, она красивая, очень, я красивее не встречала. Конечно, Милош её любил. Кого же ещё?

– Кто такой Милош?

– Никто.

Ветер сорвал платок с головы, растрепал волосы. Снег посыпался с крыши прямо им на головы. Дара отшатнулась в сторону, и кто-то подхватил её под руки.

– Для князя ты особенная, он тебя ценит, бережёт.

– Из-за моей силы, а у меня её нет. Я перегорела, – она вцепилась пальцами в чужую руку со всей силы.

– Ты ему желанна.

Лес был совсем рядом. В ночи он завывал скрипом высоких сосен, ухал сотнями голосов. Дара видела огни, что сверкали за деревьями.

Или это в другой стороне, там, где город горел ночными кострами?

– Он горит ярким огнём, ты это видела? В груди у него расплавленное золото, как внутри самой земли.