Зверь

– И я с ним совершенно согласен.

– А вас, гражданин, я бы попросил помолчать. Нэ сутор супра крэпидам (пусть сапожник судит не выше сапога).

– Баламут ты, Андрюша!
– добродушно сказал Шилов.

– А вот с этим я вынужден согласиться. Вечером в районе восьми быть дома. Я заеду.

– Слушаюсь, товарищ начальник.

Дома мне все пришлось выложить Татьяне. Иначе она бы меня просто не выпустила за пределы квартиры.

– Я тоже поеду, - безапелляционно заявила она.

В хрупком теле моей очаровательной жены была заключена такая энергия, такая сила воли, что моя оболочка порой трещала по всем швам и разваливалась прямо на глазах. И я начинал себя чувствовать крайне некомфортно, казалось, что Космос с нами что-то явно напутал, и то, что по праву предназначалось мне, было отдано ей.

– Но, Таня, там может быть такая публика, что... Словом, я бы тебе не советовал, - сделал я жалкую попытку её отговорить.

Но не тут-то было. Взгляд её стал целеустремленным, с характерсным блеском. Так блестит хладный булат, когда его вынимают из ножн.

– Тем лучше. Люблю нестандартные ситуации.
– Это прозвучало, как приговор в последней инстанции. В древности в таких случаях говорили: "Рома лёкута ест, кауза финита эст" (Рим высказался и дело кончено). И я смерился.

Но каково же было мое удивление, когда на квартире Шиловых я застал в парадной форме одежды готовыми к отбытию обоих супругов.

– Рома, что это значит?!
– с пафосом воскликнул.
– Я требую объяснений либо сатисфакции.

– Да вот, Тома, понимаешь, - в замешательстве проговорил мой друг, пряча глаза.
– А что я мог?

– Так-то ты хранишь конфиденциальность нашего разговора? А ведь я, Рома, поверил тебе, как самому себе? Ты хоть объяснил ей всю опасность предстоящей операции?

– Объяснил.

– А она?

– А она ни в какую.

– Значит, плохо объяснил. Скажи ей, что "наша служба и опасна, и трудна", что в любой момент твоя очаровательная царица Тамара сможет помешать нам добросовестно выполнить свой долг.

– Ты сам ей это скажи, - хмуро пробурчал Шилов, кивнув на супругу. Она стояла здесь же и с иронической улыбкой слушала наш затянувшийся диалог. Я сделал удивленные глаза, будто впервые её увидел.

– Тома, я тебя не узнаю! Я всегда ставил тебя в пример Марине, а теперь ставлю Татьяне, как образец здравомыслия и железной логики. Что же случилось? Когда, в какой момент ты растеряла лучшие свои качества?

– Считай, Андрюша, что с этого самого момента я начинаю жить по-новому, - ответила она, смеясь.

– Это как тебя надо понимать?

– Так и понимай. Ваши частые ночные рандеву наводят на определенные мысли.

– Неужто в тебе проснулась ревность?!
– "поразился" я.
– Не верю! Тобой не могло завладеть это пошлое мелкобуржуазное чувство.

– Какой же ты, Андрюша, болтун!
– вздохнула Тамара.
– У меня от тебя голова пошла кругом. Канчай балаган. Тебе придется смириться с обстоятельствами. Другого не дано.

– Смиряюсь, - обреченно сказал.
– Только один вопрос: как ты его расколола? Пытала?

– У нас, женщин, есть кое-что поэффективнее, - лукаво улыбнулась Тамара.
– Правда, Рома?

– Да ну вас, - махнул рукой Шилов, направляясь к двери.

Увидев в машине Таню, мой друг сильно удивился и развеселилися.

– Надо же! А мне тут картину... Вот трепач!

– По какому поводу подобный всплеск эмоций, Рома?

– спросил я.

– Ха! По какому! Сам первый колонулся, а туда же - других учить.

– Ну, во-вервых, кто первый - это ещё вопрос. Во-вторых, если ты давно и прочно находишься под железной пятой своей супруги, то почему отказываешь в этом другим? Моя Таня хоть и молода, но у неё все задатки со временем превзойти твою Клеопатру.

– Сам ты Клеопатра!
– почему-то обиделся за супругу Шилов.

Вопреки моим ожиданиям увидеть что-нибудь мрачное, полутемное, малопривлекательное, этакий воровской притон, населенный сомнительными типами с вполне определенными намерениями на лицах и третьеразрядными проститутками, кафе "Обструкция" представляло собой недавно выстроенное современное здание, встретившее нас обилием света и неоновой пышнотелой яывкрасоткой на фасаде, постоянно легкомысленно нам подмигивающей. На дверях, как и положено в приличных заведениях, стоял швейцар в расшитой золотом красной ливрее и с совершенно великолепной лопатой седой бородой, всем своим обликом напоминаыший персонаж из пошлого водевиля. Он распахнул пред нами дверь, широко улыбнулся и, на французский манер, приложив два пальца к козырьку форменной с высокой тульей фуражки, пробасил:

– Желаю здравствовать!

– Спасибо, родной!
– за всех поблагодарил его я и, приблизившись, ухватил за золотую пуговицу, притянул его.
– Политикой интересуешься, папаша?

Узрев во мне начальника, швейцар молодцевато подтянулся.

– А как же. Это само-собой.

– Как там поживает наш друг Билл? Не собирается возобновлять отношения с Моникой? Нет?

Но старик оказался не промах. Поняв, что я никакой не начальник, а всего-навсего один из типичных представителей многочисленного племени юмористов, коих в последнее время развелось, что воронья на необъятных просторах нашей с вами, дорогой читатель, Родины, швейцар хитро сощурился.

– Точных сведений у меня об этом, молодой человек, пока, к сожалению, нет. Но Билл с минуты на минуту обещал позвонить. Так что, подойдите ко мне через полчасика. К тому времени, я думаю, уже буду располагать интересующими вас сведениями.

– Каков Демосфен?!
– восхитился я, обращаясь к своим спутникам.
– Этот швейцар даст сто очков вперед любому президенту Соединенных Штатов. Факт.

Женщины слушали мой диалог со щвейцаром стоически и понимающе улыбались. Мой друг, сугубо отрицательно относящийся к подобным моим выступлениям, стоял хмурым, насупившимся, будто мышь на крупу.

– Что ты здесь, как дурак какой!
– не выдержал наконец Шилов, рассмешив тем самым дам.

– Успокойся, Рома. Говоря о президентах Америки, я вовсе не имел тебя в виду. Хотя, не скрою, определенные задатки у тебя есть. То же полное отсутствие юмора, та же косность мышления, тот же снобизм.

– Смотри, Андрюша, добьешься - намылю шею, - сказал Шилов, аргументируя слова демонстрацией пудового кулака.
– Скажи спасибо, Тане, а то давно бы уже схлопотал.

– Дремучий ты, Рома, человек! И принципы у тебя дремучие, - вздохнул я. Похлопал швейцара по плечу.
– Будь здоров, старина! Передавай привет Биллу!