Звезда моей души(СИ)

Я пыхтела и сопела, ломая ногти и в кровь обдирая кончики пальцев, но треклятая плита не поддавалась. Вернее, люк подземного хода весил так много, что я не только не имела возможности его поднять, но даже не сумела сдвинуть с места кусок немыслимо тяжелого мрамора, намертво запечатавшего выход на свободу. Глотая злые слезы, я упрямо трудилась над люком, позабыв обо всем на свете. Внезапно за моей спиной раздалось негромкое, жалобное поскуливание, сопровождаемое непонятным цоканьем, быстро сменившимся тяжелым дыханием и судорожным бульканьем. Обмирая от страха, я медленно повернула голову и встретилась с пристальным взглядом налитых кровью глаз, в упор разглядывающих мою распластанную на полу фигуру...

Я испуганно зажмурила глаза, а потом снова подняла ресницы - в глубине души надеясь на то, что мерзкое наваждение сгинуло, оставив меня в покое. Но увы, ожидаемого чуда не произошло, а представшее передо мной чудовище никуда не исчезло, являясь по-прежнему безупречно реальным и осязаемым. Этим живописным воплощением моих самых страшных ночных кошмаров оказался гигантский белый пес, не уступающий по величине полугодовалому теленку. И ладно бы дело ограничилось только его чудовищными размерами, так нет - все обстояло намного хуже... В отличие от пресловутого безобидного травоядного - мой нежданный гость был вооружен огромными клыками, виднеющимися в его приоткрытой пасти, причем каждый из таких зубов равнялся по длине моей руке - от локтя до запястья. Подойдя вплотную ко мне, тварь вновь распахнула пасть, а я зажмурилась еще пуще, понимая - сейчас мое путешествие закончиться, даже не успев толком начаться, потому как эта здоровенная животина уж точно не сеном и морковкой питается, а вероятнее всего - глупыми девчонками, сующими свой любопытный нос куда не следует. Морда пса приблизилась к моему лицу и меня овеяло горячее влажное дыхание, несущее с собой не очень-то приятный запах псины. Я лишь успела невольно сжаться в комок, мысленно напрягая воображение и представляя зрелищную сцену своей неминуемой гибели - наступающей в сих острых зубах, как вдруг моей щеки коснулось что-то мягкое, мокрое, теплое... Я шокировано вскрикнула, вытаращила глаза и... меня тут же ласково лизнули повторно, на сей раз попав точно в травмированный нос.... Моему распухшему носу сразу же полегчало.

"И как же он сумел пробраться через закрытые двери?
– я изумленно рассматривала огромного белого пса.
– Каким образом попал он внутрь Купола?
– гадала я, а собаченция смотрела на меня донельзя умильным и абсолютно беззлобным взглядом, жалобно поскуливая, потому что на ее шее я обнаружила глубокую, переходящую на грудь резанную рану, явно нанесенную каким-то грозным оружием. Рана сильно кровоточила, очевидно - причиняя псу сильную боль и быстро высасывая последние силы из его мускулистого пушистого тела. Собака безвольно опустилась на пол, ее глаза затянула тонкая пленка третьего века, наглядно демонстрируя - смерть подкралась совсем близко и не собирается щадить свою жертву. Мохнатый хвост пса безостановочно мел пол, доказывая миролюбивость его намерений, скорее всего - не подразумевающих никакой агрессии. Я бросила безрезультатно трудиться над люком и попыталась ладонью зажать рану своего нового знакомца, но все оказалось напрасным - мои усилия ни к чему не привели, а капли крови обильно стекали между моими пальцами и окрашивали пол Купола в ярко алый цвет. Пес жалобно поскуливал, издавая умоляющие о помощи звуки - более подошедшие бы плачущему ребенку, и явно понимая - вместе с кровью из него вытекает сама жизнь, торопящаяся покинуть бренное тело. Не знаю, как и почему он получил свою рану, но я не захотела смириться со столь несправедливой смертью и бездеятельно следить за гибелью молодого, красивого животного. Я вытащила из кармана своего камзола флакончик с остатками волшебной жидкости, принадлежащий ранее Джайлзу и на мгновение задумалась. Чародейское снадобье смогло уменьшить мою одежду и начисто уничтожило мешок с вещами, но вот окажет ли оно столь же впечатляющее действие на живую плоть? Впрочем, у нас не оставалось иного выбора, ибо пес умирал... Я взглядом испросила его согласия и, получив в ответ еще одно ласковое прикосновение шершавого языка, скороговоркой пробормотала отлично запомнившееся мне заклинание, а затем аккуратно наклонила флакончик и вылила остатки заполняющей его жидкости прямо в центра раны... Раздалось громкое шипение, пес вздрогнул всем телом, а его шея окуталась облачком белесого дыма, от которого у меня безудержно защипала в глазах... Я вытерла свои слезящиеся веки и о счастье, обнаружила что рана исчезла, а на ее месте появился большой выпуклый шрам, еще совсем свежий, синевато-багровый. Волшебная жидкость помогла!..

Пес облегченно вздохнул и положил на мое колено свою умную, тяжелую морду, испачканную потеками голодной слюны.

– Бедняга, да ты совсем отощал!
– я без раздумий вынула из кармана свой заветный сухарь и сунула его в собачью пасть, проигнорировав жалобное урчание собственного желудка.
– Это конечно не абы что, но - чем богаты, тем и рады!..

Пес в мгновение ока проглотил угощение и довольно облизнулся, его морду расколола широкая благодарная ухмылка. Немного пошатываясь от слабости, он поднялся на лапы и принялся неистово скрести щель между двумя мраморными плитами. Его мощные черные когти уподобились десятку остро отточенных лезвий, упорно кромсающих неподатливый камень. Я помогала ему как могла. Потом пес подсунул нос под чуть приподнявшийся край плиты и навалился на нее всем весам своего могучего тела. Я явственно услышала как заскрипели его сухожилия, собака взвизгнула от натуги, но люк вдруг ответил жалким пораженьческим краканьем, сдался и неохотно отвалился вбок - открывая моему исполненному радости взору темный, ведущий вниз провал подземного хода... Наш путь на свободу был свободен! Пес ухватил меня зубами за рукав и уверенно потянул за собой, первым спускаясь по крутым - уходящим в неизвестное ступеням. Я немного поколебалась, но все-таки последовала за ним, пребывая в абсолютной уверенности - с каждым шагом я все больше приближаюсь к своему первому настоящему испытанию...

ГЛАВА 8

Песок пересыпался с неумолкающим, сухим шорохом, беспрестанно скребя по кожаному боку повозки. Этот монотонный звук постепенно сводил Ардена с ума, ввергая в тихое, бессильное бешенство, увы - не способное вылиться во что-либо более действенное. Юноша лежал на полу просторной, тщательно затемненной кибитки, излюбленного средства передвижения всех лайил, совершенно не переносящих открытого дневного света. Ночью его охранницы выбирались из-под спасительного полога - изготовленного из отлично выдубленной кожи и, взнуздав двух крепких вороных жеребцов, упоенно скакали по пустыне - оглашая гортанными криками ее безлюдные, равнодушные барханы. Высоко запрокинув свои узкие подбородки и жадно дергая заметно выступающими кадыками - твари пили кровь, залитую в небольшие, сшитые из телячьих кишок бурдюки - надежно запечатанные магией, надолго сохраняющей их любимый напиток безупречно свежим и теплым. Но утром, с восходом солнца, они торопливо укладывались по обе стороны от пленника, по-кошачьи сворачивались в клубки и засыпали глубоким сном, более похожим на затяжной обморок. Обе воительницы-лайил вызывали у Ардена лишь отвращение и неприязнь, не взирая на то, что он по достоинству оценил короткие, слегка изогнутые сабли-кастане, привешенные к поясам тварей. Он так же имел возможность понаблюдать за тем, как ловко управляется первая жрица со своим экзотическим клинком, с одного взмаха срубив голову здоровенному, отчаянно мекающему барану. Его завяленным на костре мясом и кормили Ардена на протяжении всего однообразного, ввергающего в ступор путешествия, затянувшегося так надолго - что юноша уже потерял счет дням, прошедшим с момента его пленения. А дни и правда - неотличимо походили друг на друга, размеренно пересыпаясь словно песок пустыни, ибо все доступное ему разнообразие заключалось лишь в том, что иногда ему давали пригоршню янтарно-желтого, сладкого будто мед винограда или ломоть испеченной на углях лепешки, чья душистая мякоть всегда оказывалась изрядно сдобренной кусочками примешанного к тесту сала и продолговатыми семечками тмина. Немудреными кухонными заботами ведал четвертый участник их небольшого отряда - дюжий смуглокожий парень, обладатель низенького выпуклого лба - уродливо нависающего над маленькими, глубоко посаженными глазками и сломанного, плебейски приплюснутого носа, с вывернутыми наружу ноздрями. Первые несколько дней Арденн не оставлял попыток разговорить этого человека, которого обе лайил называли непривычным для слуха юноши именем Гамаль. Но однако, он вскоре отказался от идеи склонить на свою сторону их вечно нахмуренного возницу, днем - занимавшего место на козлах повозки, а ночью - спавшего между ее колес, подстелив под себя обрывок кошмы. А все потому, что в какой-то из вечеров, одна из лайил - иронично следящая за напропалую острящим Арденом, вдруг не вытерпела и сделала повелительный жест хлыстом - приказывая Гамалю открыть рот. Юноша заинтересованно заглянув в разверзшееся перед ним зловонное отверстие, и кроме гнилых зубов обнаружил там кривой обрубок обрезанного почти под корень языка - видимо, грубо зарубцевавшийся уже много лет назад. Итак, Ардену сразу стала понятна причина постоянного молчания Гамаля, даже на самые пикантные шутки отвечающего только неразборчивым хмыканьем и безучастным пожиманием громоздких будто мельничные жернова плеч. Арденн понял, он всецело находится во власти своих тюремщиков - двух не знающих пощады тварей и туповатого немого здоровяка, беззаветно преданного богине Банрах. Очевидно, змееликая не имела неосторожной привычки раскрывать свои тайны кому попало, и отнюдь не собиралась выпускать из своих цепких пальцев столь завидную жертву, коей и являлся сам Арден. Участь его была предрешена, и надежды на спасение не осталось. Юноша впал в ленивое, безразличное оцепенение, послушно глотая подносимую к его рту пищу и воду, а большую часть суток проводил во сне, оставаясь связанным по рукам и ногам, да к тому же - уложенным на ковер, расстеленный на полу кибитки. Он знал - его везут в отдаленный храм богини, расположенный в самом сердце Пустоши, но ничего не мог с этим поделать и не имел возможности сбежать. Он спал и копил силы, изредка мысленно возвращаясь в день Церемонии выбора учеников и вспоминая обещание Йоны, ныне - все больше кажущееся ему всего лишь невинным обманом и жестом сострадания, призванным смягчить отчаяние обреченного на смерть юноши. На протяжении многих лет Арден увлеченно следил за тем, как растет и изменяется эта удивительная девочка - превращаясь в прекрасную девушку, маленькую и тоненькую как тростинка. Казалось - сожми ее покрепче, двумя пальцами, и она тут же согнется или сломается, уступив напору грубой силы... Но, к огромному изумлению Ардена, с Йоной не происходило ничего подобного. Мужественно снося все обиды и насмешки, она умудрялась в любой ситуации сохранять чувство собственного достоинства и настолько разительно отличалась от прочих приютских девчонок, что юноша только диву давался, испытывая странную, непонятную робость от ее мимолетного взгляда, слова или просто присутствия. О да, остальные монастырские воспитанницы (конечно только те, которые чем-то привлекли внимание Ардена), оказывались совершенно бессильны перед его обаянием и самоуверенностью, послушно опрокидываясь на спину - стоило лишь ему этого пожелать. Но Йона была не такой... Арденн безмерно восхищался ее чудными глазами, точеной фигурной - уже начавшей соблазнительно округляться, добрым нравом, уживчивым характером и живым, острым умом. Очутившись рядом с девочкой, он непременно сердился на самого себя - осознавая: желание защищать и беречь это волшебное создание захлестывая его с головой, лишая воли и здравомыслия. Нередко, спрятавшись за колонной, он восторженно следил за проходящей мимо Йоной, а затем - опустившись на колени, страстно целовал следы ее крохотных ступней - отпечатавшиеся на пыльном полу монастырских коридоров... И теперь, трясясь в шаткой кибитке, он более всего скучал из-за ее отсутствия, а еще - отчаянно переживал, гадая о том, какая судьба постигла ту девушку, которая так и не дождалась слов его любви, возможно - даже не догадываясь об испытываемых им чувствах. Подменяя нежность - грубостью, а ласку - оскорблениями, Арден наказывал себя за нерешительность, изнемогая под грузом своей тайной любви. А что тут поделаешь, если в оном противоречии и состоит сущность человеческого мышления: женщины часто произносят всяческие глупости, тогда как мужчины - совершают их еще чаще.

Огонь прожорливо истреблял сухие ветки колючего кустарника, собранные Гамалем. Арден сосредоточенно всматривался в танцующие язычки пламени, напоминающие ему кроваво-красные глаза его охранниц. Первая лайил, затаившая на него злобу за полученный в обители удар, уже проснулась, легко спрыгнула с бортика кибитки и тоже подсела к костру.

– Наслаждаешься?
– в ее мяукающем голосе слышались издевательские нотки.
– Что ж, я не против, успевай - пользуйся последними мгновениями своей относительной свободы, ибо завтра к вечеру мы прибудем в Храм песка, после чего ты уже никогда более не увидишь это небо, звезды и траву...

Арден вздрогнул всем телом и непонимающе уставился на воительницу:

– Почему не увижу?

– Перестань запугивать мальчишку, Каадсур!
– посоветовала вторая лайил, выбираясь из кибитки и сочувственно косясь на юношу.
– Он итак уже выглядит излишне вялым и заторможенным, а повелительница желает получить своего нового жениха свежим, бодрым и готовым к исполнению супружеских обязанностей.

– Ну еще бы не желать!
– похотливо осклабилась тварь, носящая имя Каадсур.
– Признайся честно, Веершир, ты бы и сама не отказалась от столь аппетитной плоти и молодой крови, струящейся в его венах!

– Возможно!
– сухо ответила Веершир.
– Но подобные мечты лишены смысла, ведь Арден предназначается для нашей богини...

– Заклинаю вас, - судорожно выдохнул Арден, пытаясь совладать с тошнотой, подкатившей к его горлу, - объясните, что именно вы имеете в виду?

– А ты разве не понял?
– мурлыкнула пребывающая в веселом настроении Каадсур, рукоятью сабли приподнимая его склоненный на грудь подбородок.
– Ты - сладкий!
– она с вожделением облизнулась.
– Ты обречен служить нашей госпоже, и уж быть уверен - она знает толк в плотских утехах с красивыми молодыми мужчинами!
– ее черный коготь медленно скользнул по щеке юноши, спускаясь все дальше и дальше, пока не замер ниже пояса штанов Ардена, насмешливо надавив на самую чувствительную часть его тела.
– Признайся, вкусненький, что перепортил немало приютских девчонок и уж точно сумеешь доставить удовольствие нашей госпоже...

Арден безуспешно задергался, пытаясь освободиться от неприятного прикосновения, но обвивающие его путы держали крепко, не позволяя даже отклониться. Лайил запрокинула свою зубастую морду и глумливо расхохоталась:

– Раз в несколько лет богиня избирает себе очередного жениха, обычно - самого красивого и сильного мужчину из расы людей. Супруг богини дарит ей свои ласки и кровь, до той самой поры, пока..., - она замолчала, наслаждаясь затравленным видом Ардена, - пока она не опустошит его досуха!

– Досуха?
– недоуменно переспросил изрядно напуганный, уже не способный связно мыслить юноша.
– Как это?

– А вот так, дурень!
– обутая в высокий сапог нога Каадсур с размаху опустилась на пробегающего подле костра жука. Послышался негромкий треск... Лайил снова подняла ступню и насмешливо продемонстрировала юноше мокрые желтые ошметки - пятном расплывшиеся по подошве ее сапога.
– Ясно!?

Вместо ответа Арденн судорожно сглотнул, отказываясь верить в столь очевидное объяснение.

– Но почему женихом богини должен стать именно я? Я не хочу, я буду сопротивляться...

– Как, ты намереваешься выступит против воли богини?
– непритворно удивилась Веершир, не веря собственным ушам.
– Я не ослышалась, ты осмелишься противостоять ее решению?

– Глупец!
– убежденно заявила Каадсур, кинжалом счищая со своего сапога остатки раздавленного ею жука и бросая их в костер. Над огнем поднялся гадкий, едкий запах. Гамаль пошевелил носом и флегматично отодвинулся, не осмелившись выразить ни малейшего неудовольствия.