Звездная роль Владика Козьмичева

И именно в этой связи она вдруг отчетливо поняла, что нечто подобное, но только с об-ратным знаком, вполне мог по отношению к ней думать Козьмичев. Да, когда-то она, в силу того же своего университетского образования, действительно была выше него. И поэтому позволяла себе смотреть на Влада, несмотря на его явный ум, несколько свысока. Но это не могло продолжаться вечно. Вполне возможно, что она не уловила тех изменений, что произо-шли в нем с окончанием единственного в стране Литературного института. Это был первый случай, когда она вспомнила о бывшем муже. И не беспредметно, а вполне по понятной причине. Вспомнила и удивилась. С чего бы это вдруг? Но в кругу новых забот забыла об этом воспоминании.

Между тем надо было отдавать Павлика в первый класс. Она не хотела, чтобы он учился в ее школе. Решила, что отдаст его в ту школу, что на расстоянии нескольких троллейбусных остановок от дома Москвина. Коллеги очень хвалили "тамошних" учителей начальных классов. Перед первым сентября она впервые позвонила Козьмичеву и договорилась, что он встретит их возле школы. Павлик был без ума от встречи с отцом. Его едва удалось заставить войти вместе с классом в здание школы.

С Козьмичевым она говорила лишь о сыне. Спросила.

– Как ты? В основном в командировках?
– И неожиданно для самой себя.
– Тогда понят-но, почему ты уставший и похудевший. Ты хоть дома себе готовишь?

Владик смотрел на нее, и, сравнивая ее сегодняшнюю с той, какой она была перед их рас-ставанием, видел перед собой прежнюю Лену.
–

– А ты молодец! Хорошо выглядишь. Значит, новая семья тебе только на пользу. Звони, если Павлику что-нибудь нужно будет. Пока! Мне некогда.

Потом, вспоминая эту встречу и его слова, она почувствовала в них плохо скрытое зло-радство и разозлилась.

– Развод мне на пользу... Лучше б на себя посмотрел...

Тем не менее, вскоре она была вынуждена ему позвонить. Кто-то должен был и прово-жать Павлика в школу, и забирать домой. Отвозить, его, едва успевая добраться до своей школы, она еще могла сама. Но забирать домой получалось только либо в свободный день, либо тогда, когда было окно в расписании уроков. И то, на такси. Володю она решила не обременять, а сам он, к ее удивлению, не выказывал желания ее подменять. Однажды, в ответ на звонок с такой просьбой, он деликатно, но непререкаемым тоном заявил, что у него нет свободного времени. Конечно, она могла настоять на своем, однако не стала. Страшно обиделась, но так как выхода не было, позвонила Козьмичеву. Хорошо, что он был в Москве и не отказался. Так как ключа у него от их квартиры быть не могло, увез сына к себе. Это был первый случай после расставания, когда она вошла в свою прежнюю квартиру за сыном. Дальше прихожей она не пошла. Одела отчаянно сопротивлявшегося Павлика, и, сказав лишь спасибо, ушла. Было еще несколько подобных случаев. Отец и сын были им так рады, что однажды Павлик обратился к нему с предложением.

– Папа, давай теперь ты меня будешь всегда забирать из школы. Или ты, мама. Я не хочу, чтобы это делал дядя Володя.

– Я, сынок, конечно, мог бы, но меня часто в Москве не бывает. Буду здесь - не откажусь.

От таких слов сына ему хотелось плакать. Но это было невозможно, как и невозможно вмешиваться в ее отношения и поневоле встречаться с новым мужем. Не хотела этого и Лена, поскольку полагала, что Володя не готов к роли отца ее ребенка. Она бы и дальше так думала, если бы жена одного из его друзей как-то не спросила у нее, видится ли он со своей дочерью.
– У него есть дочь? Значит, была и жена. Почему я об этом не знаю? Что в этом плохого, чтобы от меня скрывать? Так вот почему он не хотел, чтобы я развелась с Козьмичевым, и регистри-ровать наш брак.

Нечестность по отношению к ней покоробила. Она вспомнила, что так и не видела его паспорта.
– Что, надо было в первые дни попросить его паспорт предъявить? Чушь! Я разве не понимала, что у сорокалетнего мужчины может быть жена и дети? Понимала! Однако не остановилась. Впрочем, не я одна такая доверчивая.

Таких и подобных разочарований в Володе было еще немало. Становилось все более оче-видным, что главной и единственной его любовью является он сам. Друзья для него - это не более чем средство для самоутверждения и самолюбования. Этой же ценностью для него была его научная деятельность. Понятие научного авторитета для него было пустым звуком. Авторитетом он мог быть только сам. О своем научном руководителе, профессоре Крылове, которому был обязан кандидатской степенью, он не отзывался иначе как о выживающем из ума старике.

А она все еще держалась за него. Никак не решалась завести разговор о его первой семье. Пыталась видеть в нем только то, что так нравилось ей. Чего стоила только его эрудиция в области литературы, и русской, и английской! Каким удовольствием было слушать, как он наизусть читал и на русском, и на английском Шекспира. Или на английском свои переводы из Пушкина. Очень импонировала любовь к театру. Однажды, она поймала себя на том, что сравнивает его с Козьмичевым. Странное дело, Володя так любит театр. А вот Козьмичева, почти закончившего театральное училище и работавшего в театре, надо было туда силком тащить.

Потом вдруг, как ей показалось беспричинно, захотелось посмотреть на его публикации в газете. Она перестала их читать еще задолго до расставания с ним. Купила "Социалистическо-го труженика" раз, другой, третий... И когда, наконец, увидела в одном из выпусков статью, автором которой значился "Наш корреспондент В. Козьмичев", даже обрадовалась. Едва дождалась, когда после домашних дел и занятий с Павликом смогла раскрыть газету. В самом деле, ведь она была одной среди немногих в этой большой стране людей, кто знал В. Козьми-чева. И не просто знал. Она смотрела на статью и, как наяву, увидела ее автора. Видела, как он в своей любимой позе, подвернув левую ногу под себя, сидит за столом и старательно, как это он всегда делал в момент серьезных размышлений, трет мочку левого уха. Начала читать, и вдруг текст зазвучал в ней его голосом, его интонациями. Будто бы она вовсе и не читает, а слушает его, пересказывающего статью. Вдруг нахлынули рыдания. Почему? Потому ли, что ей стало жалко ушедшего, потому ли, что стало до слез жалко себя. А может быть, от неосо-знаваемого страха за будущее. Свое и сына. И сквозь рыдания услышала.

– Мама, ты почему плачешь?

Странно, но вопрос сына ее немного успокоил.

– Я не плачу, сынок. Это я читаю твоего папу и радуюсь за него...

– А я, когда радуюсь, не плачу. Только когда больно.

Подумал и спросил.

– А почему мы живем не с папой, а с Москвиным. Ведь он же мне не папа. Он даже из школы меня не забирает.

Что она могла сказать этому маленькому человеку? Что так получилось? Что так надо?

– Но ты же папу видишь! Вы с ним гуляете. И даже в кино ходите.

– Ну и что! Давай вернемся к нему! С ним было лучше...

После этого случая она стала себя ловить на желании покупать все выпуски "Социали-стического труженика".

Шло время. Отношение Володи к Павлику никак не приближалось к тому, на что она бы-ла вправе рассчитывать. Павлик это чувствовал и отвечал взаимностью. Никогда не называл его дядей Володей, а только по фамилии. Ни с какими просьбами не обращался. То, что этому способствовали его встречи с отцом, было очевидно. Но просить Володю хоть изредка забирать Павлика из школы она принципиально не желала. Унижаться ей претило. Поэтому гуляли они одни. На детские спектакли ходили одни. И чем дальше, тем острее Лена стала ощущать дискомфорт. Тем не менее, она еще не могла себе признаться, что ее надежды на лучшее все больше обретают облик мифа.

Со временем все неприятнее и непонятнее становилось тихое молчание Володи о необхо-димости ее развода с Козьмичевым и регистрации брака с ним, Москвиным. Заговори он - она закрыла бы глаза на многие его недостатки. Ведь в начале их совместной жизни она даже как-то думала, что не отказалась бы родить от него ребенка. Не исключено, что, в конце концов, она бы просто смирилась с таким раскладом отношений в новой семье, а может быть, и нашла в них нечто привлекательное для себя. Ведь так жили ее многие знакомые...